Он встал и направился к лесу. Велико было его удивление, когда он увидел, что обширное пространство кругом было усеяно фосфоресцирующими грибами. Их поры светились в темноте довольно сильно.

Майор, не будучи эгоистом, уже собирался разбудить Паганеля, чтобы дать возможность ученому собственными глазами увидеть это редкое Явление, как вдруг заметил нечто такое, что остановило его.

Фосфорический свет освещал лес на полмили кругом, и Мак-Наббсу показалось, что какие-то тени скользят у опушки. Был ли это обман зрения? Галлюцинация?

Майор бросился на землю и стал внимательно наблюдать. Вскоре он ясно увидел несколько человек. То нагибаясь, то выпрямляясь, они, казалось, искали на земле еще свежие следы.

Нужно было во что бы то ни стало узнать, чего хотят эти люди.

Мак-Наббс не колебался. Не будя никого из своих спутников, точно дикарь в прериях, он исчез среди высоких трав.

Ночь была ужасна. В два часа пошел проливной дождь, ливший до утра. Палатка оказалась ненадежным убежищем. Гленарвану и его спутникам пришлось приютиться в колымаге. О сне и думать было нечего. Велись разговоры о том о сем. Только майор, кратковременное отсутствие которого никто не заметил, не проронил ни слова и молча слушал. Страшнейший ливень не прекращался. Можно было опасаться, что Сноу выйдет из берегов, а тогда колымага, и так увязшая в трясине, очутилась бы в очень критическом положении. Поэтому Мюльреди, Айртон и Джон Манглс не раз ходили смотреть уровень воды в реке и возвращались, промокшие с головы до ног.

Наконец начало светать. Дождь перестал, но солнечные лучи не могли пробиться сквозь нависшие густые тучи. Кругом виднелись широчайшие лужи желтоватой воды, похожие на мутные, грязные пруды. Из размытой почвы поднимались горячие испарения и насыщали воздух нездоровой сыростью.

Гленарван решил прежде всего заняться колымагой. Он считал это самым важным. Принялись осматривать эту тяжелую повозку. Она увязла среди большой котловины, в клейкой глине. Передний ход почти весь провалился в трясину, а задний – по оси. Вытащить такую махину было делом нелегким даже для соединенных усилий людей, быков и лошадей.

– Во всяком случае, надо спешить, а то, когда глина начнет высыхать, наша задача станет еще труднее, – заметил Джон Манглс.

– Поспешим, – отозвался Айртон.

Гленарван, оба матроса, Джон Манглс и Айртон отправились за быками и лошадьми в лес, где те провели ночь. Это был мрачный редкий лес из высоких камедных деревьев. На большом расстоянии друг от друга высились сплошь засохшие деревья, так как с них давным-давно отвалилась кора, что делало их похожими на пробковые дубы во время сбора пробки. Наверху, футах в двухстах над землей, виднелись их жалкие кроны с переплетающимися между собой обнаженными ветвями. Ни одна птица не сидела на этих деревьях-скелетах, ни один лист не дрожал на их сухих, стучащих, как кости, сучьях. Чем вызывается эта довольно частая в Австралии гибель целых лесов, словно пораженных какой-то эпидемической болезнью, неизвестно. Ни старики-туземцы, ни их отцы, давно погребенные в рощах смерти, не видели эти леса зелеными.

Гленарван, идя под этими мертвыми деревьями, смотрел на серое небе, на фоне которого отчетливо вырисовывались, будто вырезанные, мельчайшие их веточки. Айртона очень удивляло, что он не находит лошадей и быков на том месте, куда он отвел их вчера вечером; не могли же спутанные животные забрести далеко!

Их стали повсюду искать в лесу, но безуспешно. Удивленный Айртон вернулся на берег Сноу, поросший великолепными мимозами. Здесь он принялся громко звать своих быков привычным для них окликом, но те не появлялись. Боцман, казалось, был очень встревожен; его спутники разочарованно поглядывали друг на друга.

Так в тщетных поисках прошел целый час, и Гленарван уже собирался было направиться к колымаге, находившейся в доброй миле оттуда, как вдруг он услышал ржанье, а затем почти одновременно раздалось и мычанье.

– Вон они где! – крикнул Джон Манглс, пробираясь между высокими кустами гастролобиума, которые свободно могли бы скрыть и целое стадо.

Гленарван, Мюльреди и Айртон бросились вслед за ним и оцепенели: два быка и три лошади, как и те, прежние, лежали распростертые на земле, точно сраженные молнией. Трупы уже успели остыть. Среди мимоз каркала стая тощих воронов, выжидая, когда можно будет наброситься на добычу.

Гленарван и его спутники переглянулись. У Вильсона невольно вырвалось крепкое словцо.

– Ничего не поделаешь, Вильсон, – сказал, едва сдерживаясь, Гленарван. – Айртон, уведите уцелевших быка и лошадь. Теперь им вдвоем придется выручать нас из беды.

– Если бы колымага не завязла в грязи, – молвил Джон Манглс, – то бык и лошадь, подвигаясь помаленьку, пожалуй, и смогли бы дотащить ее до побережья. Значит, нам во что бы то ни стало нужно высвободить эту проклятую повозку.

– Попытаемся это сделать, Джон, – ответил Гленарван. – А теперь вернемтесь в лагерь: там могут быть обеспокоены нашим продолжительным отсутствием.

Айртон снял путы с быка, а Мюльреди – с лошади, и все, держась извилистого берега реки, направились в лагерь.

Полчаса спустя Паганель, Мак-Наббс, Элен и Мэри Грант были посвящены во все происшедшее.

– А жаль, Айртон, что вам не пришлось подковать всех наших животных тогда, когда мы проходили подле Виммеры, – не выдержав, сказал боцману майор.

– Почему, сэр?

– Да потому, что из всех наших лошадей уцелела только та, которая была подкована вашим кузнецом.

– Совершенно верно, – промолвил Джон Манглс. – Вот странная случайность!

– Случайность, и только, – ответил боцман, пристально глядя на майора.

Мак-Наббс крепко сжал губы, как бы не желая произнести те слова, которые уже готовы были у него вырваться.

Гленарван, Манглс, Элен, казалось, ждали, чтобы майор высказал до конца свою мысль, но он молча направился к колымаге, которую осматривал Айртон.

– Что он хотел сказать? – спросил Гленарван Джона Манглса.

– Не знаю, – ответил молодой капитан, – но майор – не такой человек, чтобы говорить необоснованно.

– Конечно, Джон, – сказала Элен. – Мак-Наббс, по-видимому, в чем-то подозревает Айртона.

– Подозревает? – пожимая плечами, переспросил Паганель.

– Но в чем же? – удивился Гленарван. – Неужели он считает Айртона способным убить наших лошадей и быков? С какой же целью? Разве интересы боцмана не совпадают с нашими?

– Вы правы, дорогой Эдуард, – промолвила Элен, – и я еще добавлю, что с самого начала нашего путешествия боцман дал нам не одно бесспорное доказательство своей преданности.

– Без сомнения, – подтвердил Джон Манглс. – Но что же тогда означают слова майора? Я должен во что бы то ни стало выяснить это.

– Не считает ли он его сообщником тех каторжников? – необдуманно воскликнул Паганель.

– Каких каторжников? – спросила Мэри Грант.

– Господин Паганель ошибся, – поспешно ответил Джон Манглс. – Ему прекрасно известно, что в провинции Виктория нет каторжников.

– Ну конечно, мне это известно, – спохватился географ, охотно бы взявший назад вырвавшиеся у него слова. – Откуда взял я это? Какие там каторжники – о них никто никогда и не слыхал в Австралии! К тому же не успеют они высадиться здесь, как моментально становятся вполне честными людьми. Все климат, мисс Мэри! Знаете, благотворное влияние климата…

Бедный ученый, желая загладить свой промах, попал в положение колымаги – он тоже увяз. Элен не спускала с него глаз, и это отнимало у него всякое хладнокровие. Видя это и не желая дольше смущать географа, Элен увела Мэри в палатку, где Олбинет был занят в это время приготовлением завтрака по всем правилам кулинарного искусства.

– Меня самого следовало бы сослать за это! – сконфуженно проговорил Паганель.

– И я так думаю, – отозвался Гленарван. Невозмутимо серьезный тон, каким было это сказано, еще более удручил достойного географа. Гленарван с Джоном Манглсом направились к колымаге.