Кук пробыл в Новой Зеландии пять месяцев. 31 марта он покинул Новую Зеландию, дав свое имя проливу, разделяющему два ее острова. Ему предстояло еще вернуться сюда во время его позднейших путешествий.

И действительно, в 1773 году мореплаватель снова появился в заливе Гоукса. На этот раз туземцы встретили его враждебно.

Во время своего третьего путешествия Кук снова посетил эти места, к которым он питал особое пристрастие. Мореплаватель непременно хотел закончить здесь свои гидрографические съемки. Навсегда покинул он Новую Зеландию 25 февраля 1777 года.

В 1791 году Ванкувер в течение двадцати дней стоял на якоре в бухте Островов. Но за это время он ничего не предпринял ни для естественных наук, ни для географии. В 1793 году д'Антркасто сделал на протяжении двадцати пяти миль съемку северного побережья острова Ика-на-Мауи. Капитаны торгового флота Гаузен и Дальримп, а позднее Баден, Ричардсон, Мооди появлялись ненадолго у этих островов. Доктор Севедж во время своего пятинедельного пребывания на Новой Зеландии собрал немало интересных сведений о нравах ее обитателей.

В 1805 году племянник вождя Ранги-Ху, смышленый Дуа-Тара, ушел в море на судне «Арго». Судно это, которым командовал капитан Баден, стояло тогда в бухте Островов.

Быть может, приключения этого Дуа-Тара послужат в будущем сюжетом героической поэмы для какого-нибудь новозеландского Гомера. Приключения эти изобиловали бедами, несправедливостями и дурным обращением. Вероломство, заключение, побои, ранения – вот что пришлось испытать бедному дикарю за его верную службу. Какое представление должен был получить он о людях, выдававших себя за культурных!

Дуа-Тара привезли в Лондон и сделали там из него матроса последнего разряда. Он был предметом издевательств и побоев для всех команд. Если бы не Марсден, несчастный юноша не перенес бы своих мук. Марсден, увидев в юном дикаре сметливость, отвагу, необыкновенную кротость и приветливость, заинтересовался им. Он добыл для родины своего любимца несколько мешков зерна и орудия для обработки земли, но все это у бедняги было украдено. Злоключения и муки снова обрушились на несчастного Дуа-Тара, и только в 1814 году ему удалось вернуться в страну своих предков. Но как раз тогда, когда он собирался заняться преобразованием своей родины, смерть унесла его в возрасте двадцати восьми лет. Несомненно, это непоправимое несчастье на долгие годы; задержало культурное развитие Новой Зеландии. Ничто не может заменить разумного, доброго человека, в сердце которого сочетаются любовь к добру и любовь к родине!

До 1816 года Новой Зеландией никто не интересовался. В этом году Томпсон, в 1817 году Николас, в 1819 году Марсден обследовали различные местности обоих островов, а в 1820 году Ричард Крюйс, капитан 84-го пехотного полка, пробыл на этих островах десять месяцев и собрал за это время много ценных материалов о нравах туземцев.

В 1824 году Дюперей, командир судна «Раковина», простоял пятнадцать дней на якоре в бухте Островов и встретил самое дружелюбное отношение со стороны туземцев.

После него, в 1827 году, английскому китоловному судну «Меркурий» пришлось обороняться от туземцев. А в том же самом году капитан Дильсон во время двух своих стоянок был встречен туземным населением чрезвычайно гостеприимно.

В марте 1827 года командир судна «Астролябия», знаменитый Дюмон-Дюрвиль, не имея при себе никакого оружия, смог безнаказанно провести несколько дней на берегу среди новозеландцев. Он обменялся с ними подарками, слушал их пение, спал в их хижинах и беспрепятственно выполнил свои ценные работы по съемкам, результатом которых были столь полезные для флота карты.

На следующий год английский бриг «Гаус», которым командовал Джон Джонс, сделав стоянку в бухте Островов, направился к Восточному мысу. Здесь англичанам много пришлось вытерпеть от вероломного вождя, по имени Энараро. Некоторые из спутников Джона Джонса погибли ужасной смертью.

Из этих противоречивых происшествий, из этой смены кротости и жестокости следует сделать тот вывод, что часто жестокость новозеландцев была лишь местью. Хорошее или дурное отношение туземцев зависело от того, хороши или дурны были капитаны. Конечно, бывали и нападения, ничем не оправданные, но большей частью они являлись местью, вызываемой самими европейцами. Наказаны же бывали, к несчастью, те люди, которые этого не заслуживали.

После Дюрвиля этнография Новой Зеландии была дополнена исследователем, двадцать раз объехавшим весь земной шар, кочевником, бродягой – английским ученым Ирлем. Он побывал в не исследованных дотоле местностях обоих островов, причем хотя сам и не имел оснований жаловаться на туземцев, но не раз бывал свидетелем того, как они лакомились человеческим мясом. Новозеландцы с отвратительным сластолюбием пожирали друг друга. Те же сцены людоедства наблюдал в 1831 году во время своей стоянки в бухте Островов и капитан Лаплас. Бои туземцев между собой стали несравненно грознее, ибо дикари уже выучились владеть с удивительным искусством огнестрельным оружием. Поэтому когда-то цветущие, густо населенные местности острова Ика-на-Мауи превратились в настоящие пустыни. Целые племена исчезли.

Новозеландцы не похожи на австралийцев, которые убегают перед нашествием европейцев, – они оказывают сопротивление, защищаются, питают ненависть к захватчикам. В данное время эта неукротимая ненависть побуждает их набрасываться на английских эмигрантов.

Так Паганель, горя нетерпением поскорее добраться до Новой Зеландии, восстанавливал в своей памяти ее историю. Но увы, ничто в ней не давало ему права называть эти два острова континентом. И если некоторые слова документа снова воспламеняли воображение нашего географа, то два злополучных слога «кон-ти» упорно останавливали его на пути к новой расшифровке документа капитана Гранта.

За четыре дня плавания «Макари» не прошел еще и двух третей своего пути от Австралии до Новой Зеландии. Билль Галлей мало занимался своим судном, а предоставлял все своим подчиненным. Показывался он редко, и пассажиры на это отнюдь не жаловались. Если бы он проводил время только у себя в каюте, то против этого никто ничего не имел бы, но грубиян-хозяин ежедневно напивался джином и бренди. Команда охотно следовала его примеру, и никогда, кажется, ни одно судно не было более брошено на произвол судьбы, чем «Макари» из бухты Туфольд.

Эта непростительная беспечность заставляла Джона Манглса быть настороже и беспрерывно наблюдать за ходом судна. Не раз Мюльреди и Вильсон бросались выправлять руль, когда бриг готов был лечь набок. Подчас Билль Галлей обрушивался за это на обоих матросов с грубейшей бранью. Те были мало склонны выносить такое обращение, и им очень хотелось скрутить пьяницу и засадить его на дно трюма до конца перехода. Но Джону Манглсу удавалось, правда не без труда, сдерживать справедливое негодование своих матросов.

Все же положение судна не могло не заботить молодого капитана. Но, не желая тревожить Гленарвана, он поделился своими опасениями лишь с майором и Паганелем. Мак-Наббс дал ему тот же совет, что Мюльреди и Вильсон.

– Если только вам это кажется нужным, Джон, – сказал майор, – вы должны без колебаний взять на себя командование, или – если вы предпочитаете это выражение – руководство, судном. Когда мы высадимся в Окленде, пьяница этот снова станет хозяином своего брига и тогда сможет, сколько душе его будет угодно, переворачиваться и идти ко дну.

– Конечно, мистер Мак-Наббс, я так и поступлю, когда это будет безусловно необходимо, – ответил Джон Манглс. – Пока мы в открытом море, достаточно одного надзора. Ни я, ни мои матросы не покидаем палубы. Но если этот Билль Галлей не протрезвится при приближении к берегу, я, признаться, окажусь в очень затруднительном положении.

– Разве вы не сможете взять верный курс? – спросил Паганель.

– Это будет не так-то легко сделать, – ответил Джон. – Трудно поверить, но, представьте, на этом судне нет морской карты.