– Только один? – спросил Пенкроф. – Что ж, хорошо и это, если нельзя придумать ничего другого… А можно узнать, в чем заключается этот способ?
– Надо попытаться проникнуть в Гранитный дворец по старому водостоку из озера, – ответил инженер.
– Ах, сто тысяч чертей! – обрадовался моряк. – Ведь как просто, а мне и в голову не приходило!
Это действительно был единственный способ проникнуть в Гранитный дворец, чтобы сразиться с обезьянами и выгнать их. Отверстие водостока, правда, было наглухо заделано каменной перегородкой, но делать нечего, придется, видимо, разрушить ее, но потом можно будет замуровать отверстие точно так же.
К счастью, Сайрес Смит еще не привел в исполнение свой проект, состоявший в том, чтобы поднять уровень воды в озере и таким образом скрыть под водой место бывшего водостока. Будь это сделано, проникнуть в Гранитный дворец было бы гораздо труднее.
Уже за полдень колонисты, хорошо вооруженные, захватив с собой кирки и лопаты, вышли из Гротов и, оставив Топа под окнами Гранитного дворца наблюдать за обезьянами, направились по левому берегу реки Милосердия к плато Дальнего Вида. Но не успели они пройти и пятидесяти шагов, как вдруг послышался яростный лай собаки. Умное животное, не покидая своего поста, отчаянно звало на помощь.
Колонисты остановились.
– Скорей туда! – сказал Пенкроф.
Все побежали обратно. Добежав до угла, они увидели, что положение резко изменилось.
Обезьяны, чем-то или кем-то испуганные, метались во все стороны и, видимо, пытались убежать. Две или три из них выбрались наружу и с ловкостью, которой позавидовал бы самый знаменитый акробат, бегали и прыгали по фасаду от одного окна к другому. Животные, по-видимому, были так испуганы, что забыли про лестницу, которую всего лишь надо было сбросить вниз, чтобы благополучно спуститься на землю. Вскоре пять или шесть обезьян оказались под прицелом, и колонисты, подбежав поближе, начали стрелять. Ни один выстрел не пропал даром; обезьяны в паническом ужасе выскакивали из дворца и гибли под пулями. Некоторые из раненых обезьян с криками падали назад в комнату, другие сваливались вниз, поднимались, пытались уйти, но тут же опять падали и умирали…
Прошло всего минут десять, но уже почти с уверенностью можно было сказать, что в Гранитном дворце не осталось ни одной обезьяны.
– Ура! – закричал Пенкроф, торжествуя победу. – Ура! Ура!
– Не рано ли вы начали кричать «ура»? – заметил Гедеон Спилет.
– А почему? Обезьяны все убиты, – отозвался моряк.
– Так-то оно так, но мы все равно не можем попасть домой…
– Пойдем к водостоку! – возразил Пенкроф.
– Больше ничего не остается, – вмешался в разговор инженер. – Хотя было бы гораздо лучше, если бы…
В эту минуту, словно в ответ на замечание Сайреса Смита, лестница вдруг соскользнула с порога, развернулась и упала на землю.
– Ах, черт возьми! Вот так штука!.. Здорово!.. – вскричал Пенкроф, обращаясь к Сайресу Смиту.
– Слишком здорово! – тихо произнес в ответ инженер, бросившись к лестнице.
– Будьте осторожны, мистер Сайрес! – крикнул ему Пенкроф. – Как бы там не оказалось еще парочки-другой этих орангутангов…
– Там видно будет, – ответил инженер, продолжая подниматься по лестнице.
Примеру инженера последовали остальные колонисты, и через минуту все они были уже у самой двери.
Колонисты осмотрели все помещение. В комнатах никого не было, а в кладовую обезьяны почему-то даже не заходили.
– Вот история! Как же могла свалиться лестница? – повторял моряк. – Кто был так любезен и сбросил нам ее сверху?
В эту минуту послышался крик, и огромная обезьяна вбежала в зал, следом за ней бежал Наб.
– А, разбойник! – заорал Пенкроф.
И, взмахнув топором, он хотел рассечь животному голову, но Сайрес Смит остановил его:
– Пощадите его, Пенкроф.
– Чтобы я пощадил эту образину!
– Да! Это он сбросил нам лестницу.
Инженер сказал это таким странным тоном, что трудно было разобрать, серьезно он говорит или нет.
Так или иначе, но его заступничество достигло своей цели: Пенкроф опустил топор. Затем все дружно набросились на обезьяну и, несмотря на упорное сопротивление, повалили животное на пол и крепко связали веревками.
– Уф!.. И здоров же он!.. – проговорил Пенкроф, поднимаясь. – Ну а что же он будет у нас делать?
– Служить! – ответил Герберт.
Говоря это, юноша совсем не шутил, потому что знал из книг, какую пользу можно извлечь из этих разумных животных.
Колонисты снова подошли к обезьяне и стали внимательно ее рассматривать. Это был настоящий орангутанг, он не обладал ни свирепостью бабуина, ни легкомыслием макаки, ни нечистоплотностью сагуина, ни нетерпением бесхвостой маго, ни дурными инстинктами павиана. Именно этот вид человекообразных отличается всеми характерными признаками, приближающими обезьяну к человеку. Прирученные и воспитанные орангутанги очень быстро приучаются прислуживать за столом, убирать комнаты, чистить одежду и обувь; они привыкают пользоваться ложкой и вилкой и даже пьют вино… и все это они делают не хуже, если не лучше двуногих лакеев.
Известно, что у Бюффона была такая же обезьяна, которая несколько лет была ему верным и усердным слугой.
Пойманный колонистами орангутанг, лежавший связанным в большом зале Гранитного дворца, был огромный, почти шести футов ростом, пропорционально сложенный, с широкой, сильно развитой грудью, средней величины головой, закругленным черепом. Нос у него выдавался вперед, а кожу покрывала гладкая, мягкая и блестящая шерсть. Одним словом, это был один из лучших представителей семейства человекообразных. В его небольших глазах светился разум. Белые, как слоновая кость, зубы сверкали на темном фоне усов, а небольшая курчавая, рыжеватого цвета бородка обрамляла щеки и нижнюю часть лица.
– А ведь красивый парень, черт возьми! – сказал Пенкроф. – Эх, жаль, что мы не знаем их языка, а то с ним можно было бы потолковать.
– Хозяин! – заговорил Наб, обращаясь к инженеру. – Значит, это не шутка?.. Обезьяна и в самом деле будет слугой?
– Да, Наб, – улыбаясь, ответил инженер. – Но только ты не ревнуй!
– Надеюсь, что этот орангутанг будет хорошим слугой, – заметил Герберт. – Он еще молодой, обучить его будет нетрудно, и нам не придется ни бить его, ни вырывать ему клыки, как это обычно делают, когда удается поймать старого, уже заматеревшего орангутанга… Вы увидите, как он привяжется к нам, как он полюбит нас, если только мы сами не будем обращаться с ним жестоко и станем действовать лаской…
– Конечно, так и будет, – ответил за всех Пенкроф, который к этому времени уже успел забыть, как сердился на «шутников». – Ну, приятель?.. Как дела?.. – спросил он орангутанга. – Нравится тебе у нас?..
Орангутанг ответил легким ворчаньем.
– Значит, ты согласен вступить в состав колонии? – спросил моряк. – Давай же, брат, говори!.. Согласен ты поступить на службу к мистеру Сайресу Смиту?
Снова одобрительное ворчанье обезьяны.
– Только, брат, вот что… жалованья ты пока получать не будешь… но за твою работу мы тебя будем кормить, поить, одевать, обувать…
Обезьяна опять заворчала, как бы изъявляя свое согласие.
– Он разговаривает довольно однообразно, – заметил Гедеон Спилет.
– Ничего! – возразил Пенкроф. – Чем меньше слуга разговаривает, тем лучше… К тому же мы не будем платить ему жалованье! Слушай, милейший, первое время ты будешь служить у нас без жалованья, а потом, если мы будем тобой довольны, вознаграждение будет увеличено вдвое.
Таким образом, число колонистов увеличилось еще на одного члена, который со временем должен был оказаться очень полезным. Нужно было дать имя этому новому слуге, и Пенкроф попросил своих товарищей, чтобы его назвали Юпитером в память другой такой же обезьяны, которую он знал. Все, конечно, охотно согласились и орангутангу дали имя Юпитер, которое тотчас же было заменено коротким Юп.
