— За камни? — у него глаза на лоб полезли, Вера наконец-то посмотрела на него прямо, невозмутимо кивнула:

— Да, за камни.

Он медленно глубоко вдохнул, с таким лицом, как будто жизнь его к такому не готовила, выдохнул, и предельно спокойно уточнил:

— За драгоценные?

— За обычные.

— За горы, как природную зону, или за добычу и обработку?

Вера задумалась, качнула головой:

— Я не знаю. Рассказывайте про всех.

Он положил бумаги на кровать рядом с собой, переплёл пальцы и начал ровно рассказывать:

— Бога гор нет, он никому не нужен. Есть горные духи, они упоминаются почти во всех источниках периода до реформ императора Цыня первого. И в летописях Золотого Дракона, один из его первых сыновей был женат на женщине из горных духов, у неё тоже есть храмы, её почитают в горных провинциях до сих пор. По легенде, она ходила сквозь камень, вызывала обвалы и умела говорить с другими духами на расстоянии, животных призывала, сама умела обращаться в животных, это все духи могли. Два других сына Золотого были женаты на лесном духе и речном духе.

Вера поморщилась:

— Давайте ближе к теме камня.

— Хорошо. Но бога именно камня нет. В империи шахтёры носят обереги от мелких злых демонов-вредителей, которые могут ходить сквозь камень и управлять рудоносными жилами, трещинами и обвалами. Каменотёсы молятся просто местным мелким божествам, они в каждой деревне свои, там полно местечковых святых, их сотни. Это в империи. В Карне за добычу руды, угля и камня, а также за их обработку, как и за все вообще ремёсла, включая гончарное дело и настенную роспись, отвечает Валханус, это бог-кузнец, его храм рядом с храмом Церати, они по карнскому эпосу муж и жена. Вы хотите в его храм?

Вера помолчала, прислушиваясь к внутренним ощущениям, но они ей ничего не подсказали.

«Если я туда пойду, хуже в любом случае не будет.»

Она кивнула:

— Да, я хочу в его храм, — и подняла глаза на министра Шена, с долей вызова — и как вы в этот раз будете изворачиваться, чтобы меня туда не пустить?

Он отвёл глаза и посмотрел на часы, тихо сказал:

— Вы зря говорили с пожарными о шахтах, там было много разных людей, некоторые начали подозревать, что вы в своём мире работали.

— Это настолько страшное преступление?

— Это может вам сильно помешать… устроить вашу жизнь, — прозвучало так, как будто настоящий аргумент он проглотил, Вера усмехнулась:

— "Сильно помешать мне устроить мою жизнь" может явление на бал в костюме шлюхи, обжимания на балконе в театре, и слухи о беременности. Знаете, по-моему, работа по сравнению с этим — такой мизер, что ею можно пренебречь.

Министр нахмурился:

— Ваш костюм был приличным.

— Красный — цвет королевской фаворитки, его уже триста лет никто во дворце не носит, я была единственной в красном, из всех.

Он посмотрел на неё с недоверием, она поражённо рассмеялась, кивнула:

— Вы не знали. Обалдеть. Подготовка уровня "бог".

Он отвёл глаза, ответил с долей раздражения:

— У вас было приличное платье, оно было смелое, да, но приличное. В придворном протоколе ничего не сказано о фаворитке, такой должности нет.

— Я в курсе. Её упразднила королева София, и с тех пор красное никто не носит.

— Вера… — он посмотрел на неё с лёгким раздражением, которое тщетно пытался прятать за иронией: — Вы же против предрассудков?

— Прежде, чем выступать чего-то против, было бы неплохо для начала хотя бы знать, против чего я против.

Он поморщился и отмахнулся, попытался улыбнуться:

— Давайте сейчас не будем об этом, а? Есть более важные дела.

— Ага. Первое впечатление обо мне в этом мире, ерунда какая, окей, хорошо, — она встала и отрывисто кивнула: — Пойдёмте делать более важные дела.

— Чёрт, Вера… — он хлопнул себя по лбу, провёл ладонью по лицу и посмотрел на Веру в молчаливой мольбе не начинать. Она подняла брови:

— Что?

— Я не хочу, чтобы вы шли работать с Артуром в таком настроении.

— Тогда у меня для вас плохие новости — я уже в "таком настроении".

— Так измените своё настроение.

— Момент, только кнопку найду, — она посмотрела на свои руки, на грудь, дальше до пола, развела руками и сообщила: — Облом, нету кнопки. Что же делать, как же быть?

— Вера… Давайте вы сядете и успокоитесь?

— Я спокойна, как слон, — она медленно села и опять положила ладони на колени, равнодушно посмотрела на министра, он сказал:

— Прекращайте вести себя как ребёнок. Если вы чего-то хотите, просто скажите прямо, что вам нужно, чтобы я мог это сделать.

— Хорошо, я скажу, что мне нужно. Мне нужно, чтобы вы закрыли глаза и представили, что попали в мой мир, и я отправила вас на бал в костюме, который создаёт о вас первое впечатление, которое вам не нравится, а вы узнаёте об этом постфактум. А когда вы начинаете возмущаться, я говорю, что вы ведёте себя как ребёнок. Представили?

Он смотрел на неё, она не могла понять по его лицу, что происходит у него в голове, поэтому просто смотрела в ответ. Он ровно спросил:

— Вам это нужно, сейчас?

— Именно это, да. Можно не сейчас, если у нас нет времени.

Он посмотрел на часы, поморщился и сказал:

— У нас есть десять минут, вам хватит?

— Я здесь при чём? Это вам должно хватить.

— Мне хватит. Хорошо, я это сделаю, если это именно то, чего вы хотите.

Вера кивнула, он что-то нажал на часах, отвернулся и закрыл глаза.

Повисла тишина, Вера равнодушно смотрела в стену, потом глянула на министра и сразу же отвела глаза — боялась, что он её на этом поймает. Картинка всё равно стояла перед глазами как снимок — сидит такой, в чертогах разума, получает новый опыт.

«С чего я взяла, что он красивый?»

Лицо перед глазами выглядело совершенно обычным, если бы в своём мире она увидела это лицо в журнале, то даже взгляд не задержала бы.

«Если бы он был на групповой фотографии с красной дорожки, я бы решила, что он режиссёр или продюсер, в крайнем случае, постановщик спецэффектов. Хотя, скорее, оператор монтажа или кто-нибудь такой же скучный. У режиссёров всегда в глазах вдохновенное упрямое безумие, а у министра ничего, он просто делает свою работу, за деньги, хорошо и равнодушно. Иногда плохо. Сейчас, например.»

От понимания, что с ним, теоретически, должно сейчас происходить много интересного, но она этого не чувствует и ничего не узнает, внутри была глухая бессильная злость и обида. Она поняла, что вопреки желанию, всё равно смотрит на министра, только тогда, когда он открыл глаза и поймал её взгляд. Она сразу отвела, он сказал с каменным спокойствием:

— Ладно, хорошо, вы имеете право злиться. И я не должен был говорить, что вы ведёте себя как ребёнок, вы имеете право проявлять свою злость как вам будет угодно. И я не должен был без вас решать, в чём вы пойдёте на бал, хотя вы разбираетесь в этом ещё меньше меня, но всё равно. Если бы мы выбрали это платье вместе, это была бы наша общая ошибка, а так как я выбрал его сам — пусть будет моя. Я приношу вам за неё свои глубочайшие извинения. Вопрос исчерпан?

— Вы ничего не представляли, вы потратили это время на составление идеальной речи.

Он отвёл глаза, Вера усмехнулась и кивнула:

— Вопрос исчерпан, да. Пойдёмте заниматься важными делами.

От осознания того, насколько ему наплевать, в ней появилось первое сильное чувство, заставляющее выйти из равнодушного оцепенения, это была обида и жалость к себе, на которую в этом мире вообще всем, абсолютно, совершенно наплевать.

«Каждый мыслит со своей колокольни и ищет выгоду для себя лично. И действует исключительно исходя из этого, и делает вид, что ему не наплевать, когда нужно сделать такой вид. И извиняется тогда, когда не чувствует себя виноватым, потому что извинения меняют ситуацию на более выгодную, никому не жаль и не стыдно, это просто набор слов для решения проблемы. Это же не новость, давно пора привыкнуть, почему меня это так парит? Не новость же…»