Артур с многозначительным видом толкнул Эйнис локтем, она посмотрела на его тарелку и фыркнула: "Перебьёшься", он изобразил смертельную грусть, все рассмеялись. Эрик что-то спросил о тренировочном лагере, ему ответили, разговор опять вернулся к темам, о которых Вера ничего не знала, и она занялась едой, иногда шёпотом спрашивая министра, чего ему добавить. Барт после первой же попытки дал понять, что в помощи не нуждается, Вере не понравился его тон, и ещё сильнее не понравилась его новая куртка, настолько откровенно мажорская, что просто кричала о том, что мальчик теперь богат.

Еда постепенно закончилась, все подобрели и расслабились, официанты убрали и принесли чай. Барт и Эрик с Артуром отказались и ушли, остальные взяли свои чашки, но разговор не возобновился, в неожиданной тишине внезапно громко прозвучал печальный вздох Двейна, к нему все повернулись, он смутился и улыбнулся, Вера шутливо спросила:

— О чём вздыхаешь?

Он изобразил мечтательное лицо и ответил:

— Жениться хочу.

Вера подняла брови и спросила:

— Зачем?

— Чтобы меня кто-нибудь любил, — он напоказ шмыгнул носом, все начали улыбаться, Вера уточнила:

— У цыньянцев же в браке нет любви?

— А у меня будет.

— Так просто?

— Ну, я буду для этого что-нибудь делать.

— Что?

— Я пока не знаю, я не женат.

Все тихо рассмеялись, Вера предложила:

— Встречайся с девушками просто так, зачем тебе свадьба? Тебя будут любить, а в жизнь твою лезть не будут.

— А я хочу, чтобы лезли. Чтобы в моём доме жила какая-нибудь скромная девушка из хорошей семьи. Чтобы меня кто-нибудь кормил, чесал, еду подавал. Стану котиком, — он загадочно улыбался и не смотрел на министра, все не смотрели на министра, с загадочными улыбочками. Вера окинула взглядом эту выставку скромняжек и кивнула Двейну:

— Удачи в поисках.

— Да я нашёл уже, — вздохнул он.

— И что дальше?

Он вздохнул ещё грустнее и промолчал. Вера спросила:

— А она в курсе, что ты её нашёл?

Он перестал улыбаться и сказал серьёзно:

— Она выросла в Карне, и почти не знает цыньянский. Я пытался с ней разговаривать по-карнски, но, как оказалось, мой словарный запас относится к работе, а в разговорах с дамами нужны… другие слова. Которых я не знаю.

— И что делать?

— В империи в таких случаях пишут письма, но я не изучал поэзию. Вообще вся часть образования, которая касается отношений, почему-то прошла мимо меня. Я не играю на музыкальных инструментах, не рисую, и не изучал даже самых известных поэтов. Я пытался их читать, но там используются иероглифы, которых я не знаю, или знаю их по отдельности, но как понимать их сочетание, не представляю. Плебейские фишки не прокатили, я пару раз отбирал у неё заколки, один раз предлагал бить меня каждый день, она сделала вид, что этих эпизодов не было, я потом тоже. И в итоге, весь последний год я с ней просто здороваюсь. И ухожу. Иногда спрашиваю, как здоровье родителей. И всё.

Вера сняла мыслеслов и протянула ему:

— На.

Он замер с раскрытым ртом, Кайрис присвистнула с интонацией "вот это ты вляпался, парень", Эйнис переводила предвкушающий взгляд с Двейна на министра, на Веру, на амулет. Двейн молчал и бледнел, Вера улыбнулась:

— Ещё отмазки будут?

В тишине начал тихо смеяться министр, потом Эйнис и Кайрис, Двейн не выходил из ступора, Вера сделала большие глаза и прошептала:

— Страшно, капец.

Он очнулся, мгновенно залился краской и опустил глаза, хрипло спросил:

— А как вы будете работать без него?

Вера ласково улыбнулась:

— А ты обо мне не переживай, это моя проблема, я справлюсь. Ты о своей проблеме думай.

Двейн молчал, весёлое напряжение нарастало, Вера изобразила истеричный шёпот:

— Ух, как страшно-то, господи. Думай, голова, думай! Нужна новая отмазка, быстрее, скорее, а-а-а, безумие!

Двейн схватил амулет и посмотрел на Веру со смесью раздражения и веселья, хрипло сказал:

— Я скоро верну.

Она улыбнулась:

— Удачи, бро.

Он посмотрел на Кайрис и Эйнис, они встали, чтобы выпустить его из-за стола. Двейн залпом допил чай и вышел, ушёл, не оборачиваясь, через время вышел из стены на первом этаже, быстро прошёл вдоль стойки, вышел в первый зал. Вера опять мысленно послала ему удачи, взяла чашку и сделала глоток, почувствовала взгляд министра, посмотрела на него.

Он мрачно показал ей свои часы, обрисовал пальцем сектор в три часа, и сказал на нерусском что-то, из чего она поняла только "Андерс де'Фарей". Улыбнулась и махнула рукой:

— Мы с Андерсом де'Фареем разберёмся, не парьтесь.

Он укоризненно качнул головой, но промолчал. Дамы начали что-то обсуждать, Вера пыталась по интонациям понять, что именно, прислушивалась к звучанию их речи, через время придя к выводу, что карнский язык ей не нравится — он звучал грубо и шершаво, с избытком шипящих и дефицитом гласных, ударения были почти всегда на первый слог, из-за этого остаток слова смазывался, в именах они проглатывали последнюю "с" у женщин, зато добавляли гласную мужчинам, имя Двейна у них звучало как "Двэйинь", а в имени Артура они картавили, переставляли ударение на первый слог и смягчали последнюю "р", в сумме получалось что-то ужасное, у Веры окончательно отпало желание учить этот язык.

«Цыньянский благозвучнее. Южный диалект. Нет, не из-за того, что на нём говорит министр. Чёрт…»

Ей уже хотелось, чтобы он надел амулет обратно, это выходило из-под контроля. Быть холодной и циничной ей не нравилось, но растекаться в слюни было вообще отвратительно, а третьего варианта она пока не нашла.

Девушки допили чай, попрощались и ушли, министр с Верой поиграли в гляделки, доведя друг друга до необоснованного истерического веселья, потом он улёгся, уложив ноги ей на колени, и изображал котика, попивая чай, она только сейчас подумала, что всё это время он сидел босиком.

Потом министр с печальным видом указал на часы, обулся и проводил её через портал в свой кабинет в министерстве, сдав на руки секретарю Чи и пообещав потом забрать и отвести на ужин.

Брат Чи показывал Вере горы писем и пытался жестами объяснить, от кого это и по какому поводу, а Вера думала о том, что западный диалект южному в подмётки не годится, южный звучал восхитительно, и продолжал звучать в её голове, заглушая реальность. Это злило, раздражало, вызывало желание забиться в норку и оплакивать свой почивший разум, но в этом мире не было ни единой норки, в которой её не достал бы господин "здесь всё моё".

Андерс опоздал на полчаса, пришёл в разных ботинках и насквозь мокрый, зато принёс гору совершенно сухих книг. Вера жестами объяснила ему, что амулет понимания ушёл гулять, и общаться придётся жестами и рисунками, он всё понял и с интересом погрузился в процесс. Они разобрали всю его стопку книг, Вера написала для каждой листочек с кратким содержанием, пообещав себе вернуться к самым интересным попозже. Одна из книг внезапно оказалась учебником по алгебре на английском языке, в ответ на Верины квадратные глаза, Андерс коротко ответил: "Тедди", и стал задавать вопросы по некоторым главам, Вера ему чертила и рисовала, иногда пользуясь словарём в телефоне, Андерс находился в перманентном восторге.

Время летело галопом, за окном два раза начинался и заканчивался дождь, в какой-то момент в дверь постучал брат Чи и показал на часы, жестом пригласив Веру на выход. Андерс стал извиняться и смущаться, благодарил, обещал ещё много интересного в следующий раз, зачем-то показывал свои руки, но понял, что Вера не поняла, махнул рукой и ушёл телепортом, забыв один ботинок. Брат Чи этот ботинок почтительно поставил на лист бумаги и унёс к себе, жестом приглашая Веру следовать за ним.