Деккерет считал, что все это вовсе не требует какой-то немедленной официальной реакции. Он был уверен, что вскоре получит подтверждение докладов Динитака из обычных источников информации, узнает все подробности происходящего, и потому решил подождать поступления новых сведений. Через месяц или два они, как было запланировано, встретятся с Престимионом в прибрежном городе Стойене и смогут вместе разработать стратегию действий для разрешения проблемы неугомонной Ни-мойи

Королевская процессия достигла Шабиканта после полудня, когда город, растянувшийся на много миль с севера на юг по широкой песчаной равнине, распростершейся вдоль восточного берега Хагджито, утопал в жарких лучах стоявшего в зените солнца.

Шабикант, в котором обитали четыре или пять миллионов жителей, являлся чем-то вроде неофициальной столицы провинции и был очень приятным на вид городком, застроенным изящными домами со стенами, покрытыми розовой или нежно-голубой штукатуркой, с крышами из красивой зеленой черепицы. На подступах к городу высокого гостя встречала делегация в лице мэра и муниципальных чиновников в полном составе, было множество поклонов, знаков Горящей Звезды, многословных речей, после чего Деккерета и его спутников наконец препроводили в город.

Мэр — его должность являлась наследственной и в значительной степени декоративной, как прошептал Деккерету на ухо один из помощников, — был полным краснолицым зеленоглазым приземистым человеком по имени Крискиннин Дёрч. Он, казалось, никак не мог оправиться от потрясения, вызванного тем, что ему пришлось исполнять роль хозяина, принимающего лорда короналя Маджипура. Очевидно, лорд Деккерет оказался первым короналем, удостоившим Шабикант своим посещением за несколько сот лет. Крискиннин Дёрч, похоже, совсем потерял голову от радости и гордости из-за того, что это великое событие свершилось именно тогда, когда у власти в городе находился он, собственной персоной.

Однако он не упустил возможности сообщить Деккерету, что его род по материнской линии восходит к одному из младших братьев понтифекса Аммирато — малоизвестного монарха, правившего четыре с лишним века тому назад, как удалось вспомнить Деккерету.

— Значит, ваше происхождение гораздо выше моего, — дружелюбно сказал ему Деккерет, которого скорее рассмешила, чем рассердила бесстыдная претенциозность этого человека, — поскольку в моем роду не было ни одного выдающегося человека.

Крискиннин Дёрч, видимо, совершенно не был готов ответить на такое откровенное заявление лорда короналя Маджипура о его скромном происхождении и поэтому счел за лучшее притвориться, что Деккерет вообще ничего ему не ответил.

— Вы, конечно, удостоите своим вниманием деревья Солнца и Луны, пока находитесь в нашем городе? — изменил тему разговора мэр.

— Я ни в коем случае не хочу упустить такую возможность, — ответил Деккерет.

— Похоже, что все эти трущобные мэры происходят от братьев и сестер понтифексов — по материнской линии, — чуть слышно шепнула ему на ухо Фулкари. — А по отцовской линии — от нищих, воров и фальшивомонетчиков. Ну, а результат всегда один и тот же, правда?

— Тихо! — шутливо прикрикнул (шепотом) на нее Деккерет, быстро подмигнув и легонько стиснув ей руку.

В качестве королевской гостиницы Деккерету и Фулкари предоставили хорошенький особнячок, выстроенный почти на самом берегу реки и обнесенный стеной из нежно-розового пористого камня. По-видимому, в нем обычно останавливались мэры близлежащих городов и иные важнейшие провинциальные чиновники, посещавшие Крискиннина Дёрча. Динитак и остальная свита Деккерета разместились в нескольких близлежащих флигелях.

— Я от всей души надеюсь, мой лорд, что вам здесь все придется по вкусу, — подобострастно сказал мэр и, пятясь задом и непрерывно кланяясь, удалился.

Помещения были довольно большими, но практически полностью лишенными какого-либо намека на изящество. Они были обставлены в стиле тяжелой пышности, модном почти столетие назад, в ранние годы правления лорда Пранкипина. Вся мебель была обита тяжелой парчой и опиралась на толстые неуклюжие ножки. Стены украшало множество грубо написанных картин, выдержанных в мутно-сером колорите, — скорее всего, они были исполнены местными художниками, — причем почти все они висели криво. В целом жилище было почти точно таким, какое он и ожидал увидеть. Странно, подумал Деккерет, очень странно.

Мэр тактично отвел лорду Деккерету и леди Фулкари отдельные спальни, так как в город Шабикант не поступало никаких сообщений о королевском браке, а люди в этих сельскохозяйственных областях, как правило, весьма щепетильно подходили к подобным вопросам. Правда, эти спальни были смежными, а дверь между ними запиралась на засов, который ничего не стоило отодвинуть. Деккерет начал думать, что мэр, возможно, был далеко не таким глупцом, каким показался на первый взгляд.

— А что такое деревья Солнца и Луны? Чем они знамениты? — спросила Фулкари из-за двери Их дорожный багаж уже разместили в комнатах, и камердинеры и фрейлины удалились в отведенные для них помещения. Деккерет отодвинул сияющий бронзовый засов и вошел на другую половину, где после непродолжительных поисков обнаружил Фулкари плещущейся в большой ванне из синего камня. Она лениво терла себе спину огромной щеткой, длинная ручка которой имела столь странную зигзагообразную форму, что вполне могла сойти за какое-нибудь колдовское орудие.

— Насколько мне известно, — сказал он, — это пара неимоверно древних деревьев, которые, как считается, обладают даром пророческой речи. Хочу сразу добавить, что на протяжении последних трех тысяч лет или около того никто не слышал от них ни слова. Когда-то в то время корональ по имени Колкалли приехал сюда, совершая великое паломничество, отправился, чтобы посмотреть на деревья, и точно на закате мужское дерево заговорило и сказало…

— Эти деревья имеют пол?

— Дерево Солнца — мужское, а дерево Луны — женское Я не знаю, как это было определено Так или иначе, корональ пришел к деревьям на закате и потребовал, чтобы они предсказали его будущее. И, как только солнце ушло за горизонт, мужское дерево произнесло тринадцать слов на незнакомом короналю языке. Колкалли очень разволновался и обратился к жрецам деревьев, чтобы те перевели ему сказанное, но они утверждали, что никто в Шабиканте уже давно не владеет языком деревьев. На самом деле они все поняли, но боялись в этом признаться, так как дерево произнесло пророчество о неизбежной смерти короналя. Которая и приключилась всего три дня спустя короналя ужалил в палец ядовитый гижимонг, и он скончался через пять минут. Это, пожалуй, все, что известно о коронале лорде Колкалли.

— И ты веришь в это? — спросила Фулкари.

— В то, что короналя ужалил в палец гижимонг, и он умер? Это описано в исторических хрониках. Одно из самых коротких правлений за всю историю Маджипура.

— В то, что дерево на самом деле говорило и предсказало его смерть.

— Веркаузи рассказывает об этом в одной из поэм. Хорошо помню, как я учил ее в школе. Сознаюсь, что совершенно не представляю, как дерево может говорить, но кто мы такие, чтобы спорить по поводу правдоподобия с несравненным Веркаузи? Так что я воздерживаюсь от какого-либо суждения по этому поводу.

— Ну, а если деревья что-нибудь скажут сегодня вечером, Деккерет, ты не должен позволить местным жителям уклониться от перевода их слов. — Фулкари в притворной ярости взмахнула кулаком. — Пусть переводят, иначе ты им такое покажешь! Перевод или смерть! Ваш корональ вам приказывает!

— А если они скажут, что дерево предсказало, будто мне осталось жить три дня? Что мне делать в этом случае?

— Для начала я постаралась бы держаться подальше от гижимонгов. — ответила Фулкари. Она протянула к нему свою длинную изящную руку. — Помоги мне вылезти из ванны. У нее такое скользкое дно.

Он взял ее за руку она легко перескочила через край ванны и Деккерет сразу же окутал ее огромным полотенцем, которое, держал наготове. Фулкари прижалась к возлюбленному а он нежно вытер ее насухо и отбросил полотенце в сторону.