Впрочем, это уже не имело никакого значения. Вновь схватив его за плечо, на этот раз уже мёртвой хваткой, я выстрелил вверх, в небо, оставив тем дико занятым ребятам, с которыми Альталет там внизу советовался, презент в виде разлитого чёрного пламени. На высоте пары километров нас подхватила Пёрышко и инквизитор, без остановок продолжавший поливать меня святой магией, увидев кетцалькоатля, похоже, наконец-то осознал, в какой переплёт попал. Я-то свою энергию по привычке прятал, так что мою силу он более-менее мог определить лишь по реакции на его магию, вернее по отсутствию реакции. А вот пернатый змей был куда менее скрытным. Сила, которой от него веяло, могла убивать даже без воли самого кетцалькоатля, так что определить разницу в силах было просто.

Реакция инквизитора была незамедлительной и, стоило признать, крайне решительной. Его следующее заклинание, которое Альталет собирался применить, должно было дестабилизировать его энергетический центр и создать огромный взрыв святой энергии. Навредить нам с Пёрнышком это всё равно бы не навредило, но дать Его Преосвященству так быстро сдохнуть я просто не имел права. Гуйар отреагировал на мысленный приказ и, даже не вылетая из ножен, создал у эфеса небольшой отросток и проткнул им живот инквизитора в районе солнечного сплетения. Умереть от такого Живая Крепость точно бы не умер, но вот боль от пробития диафрагмы была сильнейшей, Альталет потерял концентрацию и уже готовое сложиться заклинание тут же сорвалось. Отросток Кровожадного Короля остался в ране, чтобы время от времени шебуршить внутри, не давая инквизитору расслабиться, а мы, тем временем, вскочив на Пёрышко, уже неслись прочь. Я не хотел, чтобы нашему первому спустя много лет свиданию с Его Преосвященством мешали.

Когда спустя минут десять Пёрышко опустилась где-то в лесу, порушив вековые деревья, Альталет уже не спешил кончать с жизнью. По крайней мере подобных поползновений с его стороны я не ощущал даже после того, как вытащил Гуйар из его живота. Похоже, понял, что это бесполезно раз уж я успел уловить и предотвратить самую первую и неожиданную попытку. Вместо этого он, похоже, решил всё-таки пообщаться.

— Кто… кто ты?

— А ты уже забыл меня? — я сделал обиженное лицо. — Эти инквизиторы такие непостоянные… отдаёшь им двадцать семь худших лет своей жизни, а они это нисколько не ценят!

Выражение осознание, сменившееся шоком и неверием на лице Альталета было по-настоящему бесценным.

— Ты? Ганлин?

— Рад, что ты меня всё-таки помнишь, — улыбнулся я, присаживаясь перед инквизитором. — Иначе убивать тебя было бы совсем не весело.

— Но как? Прошло ведь…

— Всего несколько лет, я знаю. Если тебе так будет спокойнее, можешь считать, что жажда мести придаёт сил.

— И что, теперь будешь меня пытать? — страха в его взгляде я не увидел, скорее насмешку.

Да уж, как бы я его ни ненавидел, стоило признать, что сам по себе, как человек, он вызывал у меня лишь симпатию. Родись он монстром или даже человеком, но не связанным с церковью и не обременённым лишней моралью в отношении этих самых монстров, мы вполне могли бы стать союзниками. Даже немного жалко, что он теперь при взгляде на него у меня тут же возникало едва сдерживаемое желание вцепиться ему в глотку.

— В том числе. Но моя главная цель — найти кардиналов вашей церкви. Ты знаешь о Правителях и прочем, тебе должны были всё разъяснить. Так что не прикидывайся дурачком, не сработает.

Альталет пожал плечами.

— Даже не думал кем-то прикидываться, потому что в любом случае не собирался тебе ничего говорить.

— Ну, на другое я в принципе и не рассчитывал, — вздохнув, я зажёг на ладони небольшой чернильно-чёрный огонёк. — Вернёмся к этому разговору где-нибудь через полчаса…

Надо сказать, что просто пытать кого-то для получения конкретного результата, и пытать кого-то потому, что искренне желаешь этому кому-то страшных мучений — это две совершенно разные вещи. А когда, скажем так, приятное объединяется с полезным, становится вообще замечательно. Паладинша, с которой я расправился за одиннадцать минут, к концу была похожа на выжженный уголёк, потому что я не заморачивался и использовал чёрное пламя на всём её теле. В случае Альталета спустя полчаса я закончил лишь с его левой голенью. Это было немного менее эффективно в плане интенсивности причиняемой боли, но растягивание процесса усиливало предвкушение от будущих страданий, причём как для меня, так и для инквизитора.

Вот только Альталет, похоже, этим предвкушением вообще не проникся. За все полчаса пытки он не издал ни единого звука, несмотря на то, что был бледен как смерть и обливался по́том. Что тут можно было сказать… Воле инквизитора стоило только позавидовать.

— М-да, ты крепкий орешек, ничего не скажешь.

— Просто… убей… меня… я всё равно… ничего… тебе не скажу. — Каждое слово он выплёвывал словно страшнейшее проклятье.

— Даже если бы мне от тебя ничего не было нужно, я бы всё равно не отпустил тебя на тот свет так просто. И ты ведь должен понимать, что я найду этих двоих в любом случае, не сегодня так завтра, с твоей помощью или без неё. Так зачем же упираться?

— Потому что… с проклятыми… богами… тварями… нельзя вести… дел.

— Ой, серьёзно? Тут нет никого из твоей многочисленной паствы. И ты всё равно не хочешь признавать, что ваши так называемые боги — просто выдумка? Если ты не заметил, у нас тут конец света в самом разгаре, где же твои боги?

— Боги… не дают людям… испытаний… которых…

— Которых они не могут вынести, бла-бла-бла… я с таким же успехом могу придумать сотню божков и начать проповедовать веру в них.

— Тогда… что такое… святая сила… если не… деяние богов?

Я хмыкнул.

— Да, это хороший аргумент. Главный ваш аргумент, по сути. Не будь святой магии — и церковь света должна была бы развалиться по кирпичику много тысяч лет назад. Вот только святой эту силу назвали вы сами. По сути это не более чем энергия, противостоящая запретным силам. Кто вообще сказал, что её вам даровали какие-то там боги? Может быть это просто логичный антипод энергиям монстров, по умолчанию существовавший с самого начала времён. Ведь реальность любит баланс. Если энергия жизни нейтральна, а запретные энергии условно отрицательные, но предположить существование условно положительной силы не так и сложно.

— А как же… то… что свет… даруется… лишь тем… кто уверовал?

— Чушь не неси. Ты, может быть, фанатик самый настоящий, неподдельный и искренний. Но сколько в вашей церкви тех, кто пошёл к вам лишь из-за нужды? Ради наживы? Ради славы и власти? И как-то святая магия не делает различий. Так что, это значит, что боги слепы?

— Мы в любом… случае… останемся… при своём. Зачем эти… споры?

— Да так, просто слабая попытка напоследок ещё и веру твою угробить. И тем не менее, мне нужно знать, где кардиналы. И, чтобы ты знал, их я убивать в отличие от тебя, не собираюсь, они слишком сильные фигуры и ещё могут мне пригодиться. Даже больше, они могут мне помочь.

— Помочь… в чём?

— У меня, чтобы ты знал, благородная по твоим меркам миссия. Хочу остановить всеобщий апокалипсис.

— Чтобы… не пришлось… править пепелищем?

Моё лицо непроизвольно скривилось в гримасе недовольства.

— Ты такой догадливый, что аж блевать тянет. Ну а даже если и так, что с того? О том, кто и чем будет править, не стоит ли рассуждать уже после того, как мир будет спасён? Так что скажешь, поможешь спасти мир своих ненаглядных богов?

— Скажу… что могу помочь… тебе сдохнуть.

— Ну ладно, тогда продолжим со второй ногой…

Часа через два мне начало надоедать. Ноги до колен и руки до локтей у инквизитора уже даже не были похожи на человеческие конечности, скорее напоминая высохшие ветви какого-то старого дерева, несколько раз он терял сознание и даже говорить больше был не в силах, а из уголков губ непрекращающимися ручейками текла кровь из-за того, что он закусывал себе изнутри щёки и язык. Но при этом он так и не вскрикнул ни разу. Это уже переставало напоминать пытки и начало походить на посиделки у костра, с той только разницей, что вместо дров я использовал чужое тело.