— Спасибо, — сказал Жеан, вставая за высокие стойки с немытой посудой; здесь он был почти незаметен.

— Я прикажу не обращать на вас внимания, — пообещала Селендри, — если вы не тронете наших людей.

— Я буду паинькой, — заверил Жеан.

Селендри схватила за руку одного из проходящих официантов и прошептала ему на ухо короткие указания. Локки расслышал слова «врач» и «вычесть из жалованья». И пошел вслед за Селендри через толпу на первом этаже, пригнувшись, словно пытаясь скрыться под своим плащом и шляпой, и молясь, чтобы следующим, кто его узнает, был только Реквин.

— Семь недель, — сказал хозяин Солнечного Шпиля. — Селендри была уверена, что мы больше никогда вас не увидим.

— Примерно три недели туда и три назад, — ответил Локки. — И меньше недели в самом Порту Расточительности.

— Вы определенно выглядите так, словно какое-то время провели на палубе. Отрабатывали проезд?

— Рядовые матросы привлекают меньше внимания, чем пассажиры.

— Наверно, так. Это ваш естественный цвет волос?

— Вероятно. Будете перекрашивать их так же часто, как я, и сами позабудете.

Широкая балконная дверь на восточной стороне кабинета Реквина была открыта, только тонкая сетка мешала проникать насекомым. Сквозь нее Локки видел в гавани два похожих на факелы горящих корабля в окружении сотен огоньков. Должно быть, зрители в лодках.

— В этом году сжигают четыре корабля, — сказал Реквин, заметив, что привлекло внимание Локки. — По одному за каждое время года. Думаю, как раз заканчивают с третьим. Вскоре загорится четвертый, и тогда все пойдет на лад. Людей на улицах убавится, посетителей в игорных домах прибавится.

Локки кивнул и восхищенно посмотрел на то, что сделал Реквин с подаренными стульями. Он постарался скрыть довольную улыбку и выглядеть попросту заинтересованным ценителем. Четыре стула-копии были расставлены вокруг тонконогого стола того же стиля; на столе стояли бутылка с вином и искусно подобранный букет.

— А это…

— Тоже копия? Боюсь, что так. Ваш подарок побудил меня заказать ее.

— Мой подарок. Кстати…

Локки сунул руку под плащ, достал кошелек и положил на стол Реквина.

— Что это?

— Компенсация. В Порту Расточительности множество моряков, у которых денег больше, чем умения играть в карты.

Реквин раскрыл кошелек и приподнял бровь.

— Очень красиво, — сказал он. — Вы действительно очень стараетесь не подвести меня, верно?

— Мне нужна работа, — ответил Локки. — Теперь больше, чем когда-либо.

— Тогда поговорим о вашем задании. Этот Кало Каллас действительно существует?

— Да, — ответил Локки. — Он здесь, внизу.

— Почему же вы не привели его с собой?

— Он не в себе.

— Тогда он бесполезен…

— Нет. Не бесполезен. Ему кажется, что его преследуют, Реквин. У него мания. Ему чудится, будто агенты приоров и ремесленников ищут его на каждом углу Порта Расточительности, на каждом корабле, в каждой таверне. Он почти не выходит из дома. — Локки наслаждался быстротой, с какой создавал воображаемую жизнь несуществующего человека. — Но что он там делает! Что у него там есть! Замки, сотни замков. Часовые механизмы. Частный горн и меха. В своем деле он по-прежнему не знает удержу. Это все, что у него осталось в целом свете.

— Что нам толку от спятившей развалины? — спросила Селендри. Она стояла между двумя старинными картинами Реквина, прислонившись к стене и сложив руки.

— Намереваясь взломать ваше хранилище, я экспериментировал с самыми разными средствами. Кислоты, масла, абразивы, разнообразнейшие инструменты. Могу считать себя знатоком механизмов и техники взлома. Но то, что делает этот каналья, то, что он изобретает и создает даже со своим мозгом сороки… — Локки драматически развел руками. — Боги!

— Чего стоило привезти его сюда?

— Ему нужна защита, — сказал Локки. — Он не противился отъезду из Порта Расточительности. Напротив, он хотел этого! Но он на каждом шагу воображает смерть. Ему нужно почувствовать, что кто-то облеченный властью готов закутать его своим плащом.

— Вы могли оглушить его и привезти в цепях, — сказала Селендри.

— С риском навсегда потерять в его лице добровольного помощника? Хуже того — три недели иметь с ним дело после того, как он придет в себя? Его мозг хрупок, как стекло, Селендри. Не рекомендую бить его по голове.

Локки похрустел пальцами. Пора переходить к делу.

— Послушайте, вы хотите, чтобы этот человек остался в Тал-Верраре? Он сведет вас с ума — вам, может быть, даже придется приставить к нему сиделку или надзирателя и определенно понадобится прятать его от ремесленников; но то, на что он способен, стократ оправдает затраты. Лучшего взломщика я не видел. Он только должен поверить, что я действительно представляю ваши интересы.

— Что вы предлагаете?

— Вы ставите в своих бухгалтерских книгах и на кредитных обязательствах восковую печать. Я ее видел, когда вносил средства. Поставьте печать на листке пергамента…

— И изобличить себя? — сказал Реквин. — Нет.

— Я подумал об этом, — продолжал Локки. — Не пишите на листке имя. Не ставьте дату, не адресуйте никому, даже не добавляйте свой обычный инициал Р. Просто напишите что-нибудь приятное и абсолютно неопределенное. «С нетерпением жду возможности обеспечить комфорт и проявить гостеприимство». Или «Готов на любую компенсацию».

— Обычный вздор. Понятно. — Реквин достал из ящика стола листок пергамента, обмакнул перо в чернила и написал несколько слов. Посыпав письмо алхимическим песком, он взглянул на Локки. — И такой детской уловки будет достаточно?

— В том, что касается его страхов, — ответил Локки, — Каллас — ребенок. Он ухватится за это письмо, как хватается за грудь младенец.

— Или взрослый мужчина, — сказала Селендри.

Реквин улыбнулся. Как всегда в перчатках, он снял с маленькой лампы на своем столе стеклянный цилиндр; внутри горела свеча. С ее помощью он нагрел палочку черного воска и накапал на листок. И наконец достал из кармана тяжелый перстень с печаткой и прижал его к воску.

— Ваша приманка, мастер Коста. — Он протянул листок. — То, что вы пытались проникнуть через служебный вход и прячетесь под плащом, по-видимому, означает, что вы не намерены задерживаться в городе.

— Через день-два — обратно на юг. Как только закончат разгружать в высшей степени законно приобретенный и оформленный груз, который мы взяли в Порту Расточительности.

Ложь была совершенно безопасной: в порту ежедневно разгружались десятки кораблей, и наверняка хоть один — с грузом криминального происхождения.

— И вы увезете с собой Калласа?

— Да.

— Если печати окажется недостаточно, обещайте ему все что угодно — в разумных пределах. Деньги, наркотики, выпивку, женщин. Мужчин. И тех, и других. Если и этого будет мало, прислушайтесь к совету Селендри и предоставьте мне тревожиться о состоянии его рассудка. С пустыми руками не возвращайтесь.

— Как прикажете.

— Ну а как ваши дела с архонтом? Заполучив Калласа, вы можете вернуться к плану относительно моего хранилища…

— Не знаю, — ответил Локки. — Пройдет не меньше шести-семи недель, прежде чем я смогу вернуться с нашим гением; почему бы вам за это время не придумать, как мне послужить вам наилучшим образом? Разработайте любой план, какой покажется вам подходящим. Если хотите, чтобы я передал Калласа архонту как двойного агента, пожалуйста. Если угодно, я скажу архонту, что Каллас умер или еще что-нибудь уместное. Просто не знаю. Голова трещит. Жду приказов.

— Если сможете удержаться в рамках вежливости, — заговорил Реквин, взвешивая в руке кошелек, — приведите Калласа ко мне, а сами довольствуйтесь своим положением в общей схеме… и вас ждет будущее у меня на службе.

— Премного благодарен.

— Идите. Селендри вас проводит. У меня еще много дел.

Локки позволил своему лицу выразить облегчение. Паутина лжи становилась слишком запутанной, такой разветвленной и хрупкой, что достаточно мотыльку пукнуть — и она порвется. Однако две сегодняшние встречи дали то, в чем нуждаются они с Жеаном.