- А он чаго?

- А он… а он, вроде как ему все равно. И тоже дальше пошел.

- Так это же разве считается, что подошел?

- Ой, да много ты понимаешь! Мне сестра сказала, что хотел он заговорить, да не решился, побоялся.

- Да ты вроде, не шибко страшная.

- Тьфу на тебя!

- Кто? Сенька побоялся? Еще скажи застеснялся. Ха-ха! Это же не Тепка. А Сенька, он ух! Первый парень!

- Да и Тепка, тоже ничего…

- Был ничаго, а щас уже чаго. Говорят, встретил он в лесу что-то злое, еле ноги унес. Таперича вот и боится всего.

- Да чаго тут бояться? Ежели на Волчьи Заделы, да к Озеру Яги не ходить, то…

- Агась, а Тепка?

- А что Тепка? Знамо дело, заколдовали его.

- Кто?

- А я почем знаю?

- Дык ведь говоришь.

- Да кому он нужен, заколдовывать? Не заколдовывают простых людей, енто токмо дружинников да героев.

- Говорю, мне это Милька говорила, когда мы у ее коровы роды принимали.

- Милька – дура!

- Дура, не дура, а в травах разбирается, у самой бабы…

- Тссс… Мелкая идет, ни к чему ей это пока.

Кусты зашевелились и на полянку выбралась девушка. Но совсем не та, которую ждали подруги.

Суконное монашеское облачение почти полностью скрывало фигуру. От макушки до пят. На глазах – плотная повязка, либо дань обету, либо признак слепоты. Но свеженькое личико и гладкие ненатруженные ручки выдавали нежный возраст гостьи.

- Ой! Монашка…

- Глядите!

- Странница…

- Откуда в лесу???

- Одна?

- Кто здесь? – спросила монашка. – Девочки, вы одни? Сколько вас?

-Одни, одни, мать… Семеро… Нет, шестеро, - загалдели селянки. – Вот сюда, проходи, присядь на бревнышко, отдохни, водицы испей, ягодок откушай…

- Ох, милые девочки, воистину, доброта ваша не останется безнаказанной, - ласково улыбнулась монашка. – С удовольствием и откушаю и изопью…

И облизнулась.

- По грибочки выбрались, - не столько спросила, сколько констатировала странница. – Чую, грибами пахнет.

- Да, грибов в этом годе много, - подтвердила одна из девушек. – Хоть косой коси… Мать, а чего у тебя на облачении распятья нет? Неужто под одежу спрятала? Так тут лихих людей нету, никто не отымет!

- Тебя девочка, как зовут? – спросила странная монашка проигнорировав вопрос об обязательном по ее статусу атрибуте.

- Белка.

- А остальных, как кликают? Хочу вам, девоньки, подарки дорогие сделать. А для этого ваши имена знать нужно…

- Марфа.

- Стешка.

- Тайа.

- Софа.

- Виктор Андреевич.

- Как? – удивилась монашка.

- Да родной батюшка ее в честь близкого друга так назвал, а батюшка Ставросий, видно в ударе был, так и окрестил… А чего за подарки-то?

- Ооо… Подарки. Да, сейчас… Всем вам будут от меня замечаааательные подарки…

Монашка сунула руки под платок, и сняла тряпицу, скрывающую глаза. Обвела девушек взглядом, и те застыли изваяниями, не в силах ни шевельнуться, ни даже пикнуть. Из глазниц выглядывали здоровенные мохнатые пауки.

- Тебе, Белка, дарю ядовитую слюну, поцелуй твой будет смертелен. А то вон какие губы отрастила, рабочие. Тебе, Марфа, Зрение Ночи, видеть будешь только во тьме кромешной. Глаза у тебя ярко блестят через чур. Тебе, Стешка, еще четыре ноги, а то твои коротковаты. Ты, Тайа, молчишь все время, удлиню тебе за дарма язык, аршинов до двадцати. Софа, ты ведь матерью хочешь стать более всего на свете? Вон, какая жопа… Дарю тебе плодовитость пчелы-королевы. Ну а ты… Виктор Андреевич… - монашка хмыкнула. – Обойдесся. Чего-то не налагается заклятье на твое имя… Наверное, заговоренное. Все, счастливо оставаться, девочки. Мне еще девяносто четыре проклятья до полуночи наложить требуется, а времени мало. Через шесть часов разрешаю отмереть, do widzenia!

И странница на ходу повязывая на глаза тряпицу, быстро зашагала по лесу в сторону деревни. Удивительно, но она ни на что не натыкалась, и ни обо что не спотыкалась, будто зрячая.

В кустах, у полянки с застывшими подругами, сидела трясясь от страха белокурая девочка. Рядом валялась корзинка с рассыпавшимися крепенькими грибами.

Нужно бежать! Промелькнула мысль. Предупредить старосту!

Чуть ли не каждое местное дерево было ей знакомо. Она заложила широкий крюк, дабы не попасться страшной монашке и что было сил, бросилась в погост.

41. Токик Цвок Токик.

Личные апартаменты Крота-разбойника не впечатляли. Три комнатки, одна из которых – явная кухня, забитая мешками овощей и свисающими с земляного потолка пучками душистых трав. Небольшой ключ, бьющий в уголочке и смывающий в стенную щель нечистоты. Посередине – крохотный очаг с хитрой системой дымоудаления. Вторая комнатка – спальня. Ничего выдающегося, кроме отсутствия привычных клопов, отметил рыцарь. Бараньи, медвежьи и волчьи шкуры. Хорошо выделанные, почти не вонючие. Вот и вся постель. И третья комната, самая большая. Практически полностью занятая огромным розовым роялем. Рояль опознал Пендаль, видел где-то такой агрегат уже. По периметру стен стопки книг. Причем, не рукописных, а напечатанных – большая редкость.

Хозяина, как это ни странно, дома не оказалось.

Отряд разведал скромные хоромы и нашел еще шестнадцать дыр. Но были они такими узкими, что и колобок не рискнул в них сунуться, опасаясь застрять.

Ожидание затягивалось. Вот уже, казалось, несколько дней сидят они в засаде, а разбойника все нет.

Брюква и репа надоели до тошноты. Всем кроме Пендаля. Гадость из Грааля он перелил в нашедшуюся под роялем амфору, и теперь наслаждался любимой «Изабеллой» в круглосуточном режиме. И ему было пофиг, чем закусывать.

Время, тем не менее, уходило не в пустую. Константин научился узнавать почти все буквы русского алфавита, вот только складывал их в слова довольно медленно. Почему русского? Именно на русский у него был настроен интерфейс. И возиться с прочими пока не было смысла. Ведь чтобы этот самый интерфейс (он наконец выяснил, что пейсатые евреи тут ни причем, а если и при чем, то косвенно), перенастроить – нужно выполнить очень длинный, нудный и непередаваемо сложный для малограмотного крестоносца квест.

Наконец, в момент очередного дежурства стоящего на посту батюшки, из самой широкой норы донеслось сопение и пыхтение.

Константин жестами приказал спутникам приготовиться и занять заранее определенные места. Все заняли. Только до пьяненького Пендаля Пажопье приказ дошел через жопу. В буквальном смысле. После пендаля по жопе. Батюшка и Фофан выполнили распоряжение еще до момента окончательной отдачи оного.

- В-ваш… Ша… Ми-ми… Гы… Ми-милость… Я н-не воин… Не воин я… Н-нельзя мне в зас-саду…

- Молчи, бестолочь! Выпорю! – прошипел раздосадованный барон.

- В-ваша ми…

- Веревку готовь!

Посыпались мелкие камешки, пыль, и в комнатку сунул нос маленький сморщенный человечек с криво подстриженной пыльной бородой. Не гном, не цверг и не еще какой непонятный уродец, а именно человечек. Росточком не более метра, в странной сине-желтой одежде и треухой шапке с оборванными завязками.

Носик-пуговка Крота задергался, глазки забегали. Он подозрительно осмотрелся, что-то заподозрил и собирался юркнуть назад. Но на темечко опустился тяжелый псалтырь отца Ставросия. Клацнули застежки четырёхкилограммовой книги и зубы человечка.

Крот жалобно толи ойкнул, толи матюгнулся и потеряв пространственную ориентацию, с враз помутневшим взглядом, ломанулся прямо на тяжеловооруженного крестоносца. Человечка ощутимо вело после удара, и двигался он с небольшим креном, градусов в пятнадцать, но тем не менее, шустро.

Заторможено подняв руки, продемонстрировал огромные не только для него, но и для очень крупного мужчины ладони с крепкими, заскорузлыми, плоскими ногтями сантиметров десяти длинной. Чего он хотел добиться этим жестом – неясно, толи напугать, толи показать, что оружия у него нету и он вообще сдается.