У меня из головы не шел образ огромного демона, которого я видел в горячечных снах. Я пытался убедить себя, что это последствия лихорадки, но понимал, что это не так. В моем сердце поселился страх, а в разуме — ужасное предчувствие. Во рту пересохло, сердце гулко билось о ребра. Я заставил себя сосредоточиться на том, чтобы держать гусеницы параллельно склону. Если «Гибельный клинок» соскользнет вниз, то мы погибнем так же быстро, как от снаряда или появления демона-бога.

Едва танки завершили спуск, Махариус приказал рассредоточиться. Он не хотел, чтобы какая-то машина застряла и заблокировала дорогу остальным, превратив нас в беззащитных жертв на подходах к улью. Едва мы оказались между грядами, у нас появилось пространство для маневра, чтобы не делать из отдельных машин соблазнительные цели для врага.

Склон впереди постепенно поднимался к стене улья. Когда-то там находились дороги и монорельсовые пути, однако дороги исчезли, а от рельсов остался только клубок погнутых ферм. Тут и там высились громадные менгиры из кусков рокрита. По стенам улья текли реки горящих химикатов, а из пробитых клапанов сочилась ядовитая слизь. Вблизи крепость уже выглядела не как монолитная структура, а скорее как груда сваленных в кучу деталей. Стены были испещрены вмятинами и разломами. Перед нами, словно пропасти, зияли огромные бреши.

Дрейк немного расслабился. Казалось, инквизитор почти испытал облегчение. Может, Махариус ошибся насчет ловушки.

— Нужно попасть внутрь и зачистить улей от последних еретиков, — произнес он.

Едва слова слетели с его уст, как улей-цитадель замерцал огнями, а огромные башни на стенах вновь начали целиться в наши танки.

— Действительно, нужно, — согласился Махариус.

Батареи открыли огонь, вырывая куски земли и подбрасывая разбитые металлические остовы танков в небо. Нас засыпало обломками вперемешку с пылью, землей и треснувшим рокритом. Там, куда попадали снаряды, возникали новые кратеры.

Взрывы вибрацией отдавались сквозь корпус «Гибельного клинка». Мрак вокруг нас растаял, когда наши силы открыли ответный огонь. На позиции врага посыпались снаряды, однако они никак не могли навредить исполинской бронированной структуре.

— Вперед! — приказал Махариус.

Он что, спятил? Похоже, он намеревался выйти из-под обстрела вражеских батарей в недосягаемую для них мертвую зону, однако я сомневался, что у нас получится. Башни были расположены на одинаковом расстоянии друг от друга, перекрывая чужие слепые точки. Мы могли преодолеть максимальный угол наклона их передних башен, но следующие батареи вдоль стен улья все равно сумели бы попасть в нас.

На нас с громогласным ревом обрушивались огромные снаряды, уничтожая все новые и новые «Леманы Руссы». Но из-за свободного строя они не могли перебить нас быстро.

— Бери влево, — сказал Махариус, — Лемюэль.

Только спустя секунду я понял, что он обращается ко мне, однако сделал, как велено. Снаряд пролетел над танком и взорвал рокрит справа от нас. Я не стал спрашивать, откуда он знал. Махариус умел читать поле боя, как никто другой. Возможно, способность понять, куда должен упасть снаряд, была просто одним из его талантов. Прежде я уже не раз видел подобное.

— Продолжай двигаться влево, — произнес он и отдал по комм-сети цепочку приказов, приказывая остальным придерживаться нашего курса.

Снаряды продолжали проноситься над головами, взрываясь слева от нас и позади, и постепенно, следуя инструкциям Махариуса, я понял, что он делает.

Башни располагались так, чтобы прикрывать все пути подхода. В обычных условиях мы бы не прорвались, не угодив под огненный шквал орудийного огня, однако сейчас были не обычные условия. Улей-цитадель получил тяжелые повреждения, и большая часть башен была выведена из строя. В его зонах обстрела появились слепые пятна, которыми мы могли воспользоваться. Махариусу хватило единственного взгляда на стены, чтобы найти их. Там по-прежнему оставались секторы мощного огневого поражения, но их можно было миновать, и тогда мы оказались бы в относительной безопасности.

Так я, по крайней мере, думал, пока не заметил, как на стене улья движутся огоньки, а через ворота выезжает техника и занимает позиции на покатых склонах цитадели. Я увеличил разрешение водительского перископа и увидел, что это «Василиски» и нечто вроде «Гидр» с установленной на шасси открытой башней, модифицированных для противотанкового боя. Возможно, статичные орудия могли и не попасть в нас, но мобильная артиллерия выходила на атакующий рубеж. Похоже, Рихтер предугадал действия Махариуса. Мы просто променяли один вид зоны обстрела на другой.

Еретики открыли огонь. Взрывы снова озарили небеса, разогнав тьму. Везде запылали «Леманы Руссы», превращенные в груды плавящегося металла. Мы открыли ответный огонь по врагам, засевшим в укрытиях над нами.

Я не понимал, что творится снаружи. С водительского места я едва видел поле битвы. Знал я только то, что Махариус продолжает невозмутимо отдавать приказы и реагировать на вражеские действия. Судя по его ответам, некоторые водители запаниковали и сошли с его тщательно продуманного пути к стене улья. Мне показалось, будто по комм-сети я услышал крики и взрывы.

Едва голову посетила эта мысль, шквал огня вокруг нас усилился. В борт «Гибельного клинка» ударил снаряд. Я ощутил миг пронзительно-острого ужаса, который испытываешь всякий раз, когда в твой танк попадает тяжелый снаряд.

«Вот и все, — подумал я, — это конец». Я повидал немало людей, заживо сгоревших в танках, уж точно достаточно, чтобы воображение нарисовало мне картину во всех подробностях. В отсек посыпались искры, а страшный лязг нового попадания в борт лишь усилил панику.

— Какого… — услышал я Антона.

В отсек вместе с клубами дыма проник запах горения.

— Всем наружу! — приказал Махариус.

Я расстегнул ремни и полез к эвакуационному люку. Вокруг меня все искрило и пылало. Мозг заполонила целая рать опасений: мы могли застрять в горящем танке из-за заклинивших люков, боекомплект мог взорваться в любую секунду, если силовое ядро даст сбой, из тьмы мог прилететь очередной снаряд, если враг решит сосредоточить огонь на обездвиженной машине. Я задержал дыхание из-за дыма и того, что каждый мой вдох мог оказаться последним.

Я рывком распахнул люк и вывалился в холодную ночь Локи.

До чего холодно! На Локи всегда было прохладно, влажно и безрадостно, но сейчас происходило нечто иное. Из-за столкновения температура значительно упала. Небо скрылось за пылевыми облаками, сквозь которые не могли проникнуть солнечные лучи. Это был тот холод, который в других мирах приносил снег и метель. Дыхание вырывалось облачками пара. По крайней мере у меня за спиной находился источник тепла. Наш «Гибельный клинок» загорелся.

Махариус выбрался из верхнего башенного люка и повернулся, чтобы помочь Дрейку. Затем они оба соскочили с танка. Один из телохранителей Дрейка спрыгнул следом. Антон и Иван вскоре присоединились ко мне.

— Уходим! — крикнул я. — Сейчас рванет.

Повторять дважды мне не пришлось. Я развернулся и бросился по изломанной земле. Бег немного меня согрел. Между лопатками поселилось неприятное навязчивое ощущение. Я спасся из горящего танка, но понял, что это не конец. Танк мог взорваться, а мог и нет. Во всяком случае, он превратился в маяк для стрельбы, и противник уже доказал, что его орудия в состоянии уничтожить «Гибельный клинок». И, что хуже всего, я бежал прямиком в шквал взрывов. Я выкатился на сторону огневого поражения башен, чьи снаряды рвали местность передо мной.

Я нырнул за ближайший валун, и мгновение спустя рядом со мной оказались Антон и Иван. Антон все еще сжимал свою снайперскую винтовку. Прежде чем выскочить наружу, он успел прихватить ее и каким-то образом сумел протиснуться с ней через аварийный люк. Вот что значит преданность. Или идиотизм. Скорее всего, последнее.