Сад был тут всегда. Еще до того, как первый человек вступил в эти пределы, пробуждение природы и ее увядание сменяли друг друга.

Цветы распускались и умирали, листья появлялись на ветвях, потом желтели и облетали, плоды созревали и падали наземь, семена ложились в мягкую плодородную почву — и все повторялось вновь.

Галана, последняя из Хранительниц, свято чтивших древние обычаи, ухаживала за этим садом уже столько лет, что многим казалось, будто она живет вечно и со временем сама стала неотъемлемой его частью. Но людям тоже отпущен свой срок. Галана состарилась и теперь уже не могла как прежде проворно сновать меж растений, заботясь о них, но бдительности и поразительной наблюдательности она не утратила. И вот самые прозорливые из богов, поняв, насколько ценен ее опыт, дали ей последнее задание.

Целый год Галана только наблюдала, день за днем следя за течением мириад крошечных жизней в этом саду. Ничто не ускользало от ее взора, будь то даже ничтожная перемена в самом крошечном растении. Времена года отпечатывались в ее памяти во всех подробностях, предписанных природой.

А потом она начала работать. Иссохшие от старости руки двигались проворно, пальцы были ловки, словно паучьи лапки, — и на картине постепенно вырисовывались все новые подробности. Не один год потребовался ей, чтобы выполнить задание, времена года сменяли друг друга, но рука ее ни разу не дрогнула. Даже когда зрение старой женщины утратило остроту, работа шла своим чередом — ведь у нее оставались обоняние, слух, да и язык ощущал вкус… Запахи, шелест листьев и вкус плодов сада, которыми подкрепляла она силы, позволяли ей различать легчайшие полутона не хуже, чем это делает ребенок в ясный солнечный полдень.

Труд был почти завершен, но и тогда руки Галаны не замедлили движения. Время ее пришло, и она испытывала удовлетворение. Ведь это панно было историей ее жизни — или самой ее жизнью?..

Вот и сделан последний стежок. Галана в последний раз благодарно вздохнула всей грудью и навеки простилась и с садом, и с этим миром…

Все началось на закате. Когда встало солнце, все те, кто оставался в деревне, были мертвы. А вот им повезло…

Четырьмя днями ранее мальчики отправились в путь, возвращались они уже мужчинами. Поодиночке выйдя из леса на дорогу, ведущую домой, к семьям и друзьям, — туда, где им предстояло вкусить сладость победы, — они приветливо улыбнулись друг другу, ощутив взаимное дружеское расположение. Хотя до родной деревни оставалось еще часа два пути, испытание их было завершено.

Каждый нес трофей — добычу, достойную истинных мужчин, каковыми они теперь по праву считались. Варо, годом старше товарища, тащил за спиной котомку, из которой торчали страшные, причудливо изогнутые клыки дикого кабана. Бростек, разинув рот, уставился на это сокровище и восхищенно присвистнул. Как и все, кто вырос и жил в густых лесах и в горах, он прекрасно знал, что матерый кабан — самый злобный и коварный из хищников.

Польщенный, Варо улыбнулся еще шире, и теплые карие глаза его заискрились.

— Хочешь поглядеть?

Бростек молча закивал. Тогда Варо сбросил с плеч лямки, развязал котомку и швырнул огромную кабанью голову прямо на влажную землю. Маленькие, налитые кровью глазки глядели с немым укором, чудовищная окровавленная пасть скалилась, обнажая страшные желтые клыки, а прямо из глотки зверя торчал обломок копья Варо.

Бростек поежился. Никогда не доводилось ему видеть столь жуткого зверя, и он искренне надеялся, что и впредь не придется столкнуться с таким один на один.

— Какой огромный! — протянул он, так и не придумав лучшей похвалы.

— Знаю.

Лицо Варо прямо-таки засияло от гордости. До сих пор — теперь он точно это знал — ни один из мальчиков не добыл ничего подобного его трофею во время первой самостоятельной охоты.

— А у тебя-то какая красавица! — сказал он, указывая на роскошную шкуру серой волчицы, свисающую с плеч Бростека. Он мог позволить себе быть великодушным.

Младший мальчик, немного поколебавшись, согласился:

— Недурна. Мы честно бились с нею. Бростек, еще недавно невероятно гордый своей добычей, в этот момент вспоминал почему-то леденящий ужас, который ощущал, преследуя жертву, да еще яростное последнее сопротивление зверя. Победа далась мальчику нелегко — об этом красноречивее всяких слов свидетельствовала его в клочья порванная одежда, свежие глубокие царапины на руках, да еще кровь, пятнавшая густой серый мех поверженного хищника. Он бросил взгляд на оскаленную пасть, остекленевшие глаза — и вдруг его победа показалась ему не такой уж значительной…

— Страшнее волка зверя нет, — сказал великодушный Варо. — А как тебе удалось отбить волчицу от стаи?

— Да я ее и не отбивал, — признался Бростек. — Они сами ее бросили. — Так и не дождавшись реакции на свои слова, он добавил смущенно: — Думаю, мне крупно повезло.

— Охотник — творец своей удачи, — ответил Варо старинной поговоркой. — Пошли домой! Умираю, есть хочу!

— Я тоже, — ухмыльнулся Бростек.

Мысль о возвращении в родную деревню грела его сильнее, чем неяркое осеннее солнышко. До чего же ему не терпелось снова оказаться дома! В свои четырнадцать лет, движимый мальчишеским бахвальством, он по собственной воле вызвался досрочно пройти испытание и только благодаря редкому упрямству и напористости сумел добиться разрешения деревенских старейшин. Варо, который был старше, сильнее и уже превосходил ростом многих взрослых мужчин, отпустили без всяких оговорок.

Испытание за право зваться настоящим мужчиной было древним обычаем — традиция эта зародилась еще в те стародавние времена, когда на высокогорных пустошах появились первые поселения.

По сути своей испытание было несложным. Юному охотнику всего-навсего надлежало в полном одиночестве прожить в лесу четыре дня, полностью полагаясь на свои навыки и инстинкты и используя лишь простейшее оружие по собственному выбору — в дополнение к традиционному охотничьему ножу. Вовсе не обязательно было убивать какого-то зверя, но за долгие годы у мальчиков стало делом чести приносить домой трофей, и теперь лишь немногие возвращались с пустыми руками.

Испытания проходили либо весной, либо осенью — зимой их изрядно осложнила бы стужа, а летом справиться с заданием оказалось бы чересчур просто: слишком уж теплые стояли ночи. Однако каждому мальчику предоставлялось право самому выбирать время для испытания, а деревенским старейшинам оставалось лишь одобрить выбор. В этом году испытания вызвались пройти лишь Варо и Бростек, и естественно было, что эти двое возвращаются домой вместе, хотя прежде они и не были особенно дружны. Варо, сын одного из самых искусных охотников в деревне, человека, прославившегося своим опытом и умом не менее, нежели физической силой, унаследовал от отца все самое лучшее, в дополнение к собственной уверенности в себе и природному чувству юмора. Бростек же был сиротой — его еще ребенком бросил на попечение сельчан какой-то странник. Мальчика усыновила пожилая чета. Он нежно любил приемных родителей и был им во всем опорой, хотя они и не смогли, как ни старались, изгладить в его памяти отчаяния брошенного сироты. Даже теперь между двумя юношами еще существовало некое отчуждение, но сейчас они чувствовали себя почти что друзьями — по крайней мере до вечера.

Когда Варо снова запихивал в котомку жуткую кабанью голову, в кустах у дороги послышалось шуршание. Обернувшись, юноши увидели маленького серого волчонка — высунув мордочку из кустов, он пристально глядел на них. От этого взгляда им сделалось не по себе. Какое-то время они стояли неподвижно, а потом Бростек выхватил меч и угрожающе им замахнулся.