Бариец достал из кармана маленький ларчик, открыл его и показал всем лежащую внутри подвеску в виде четырех смыкающихся колец.

Ни слова не говоря, Бростек сунул руку в карман, вытащил свою подвеску и положил ее рядом с той, что показал бариец. Они были схожи, словно две капли воды.

— Значит, я среди друзей, — с облегчением сказал Линтон.

— Это так, — подтвердил Варо. — А что еще говорил тебе волшебник?

— Он сказал, что наша надежда скрывается в огромном кратере с красными стенами, на дне которого лежит глубокое озеро, — ответил Линтон. — Не знаете ли вы, где это?

— И все-таки я уверен, что это им на руку! — упорствовал Бростек.

— Что им на руку? Гибель людей-ножей? — изумленно переспросил Сокол.

— Не исключено, что смерть одного прибавляет оставшимся могущества, — вдруг осенило Кередина.

— Этому пока нет доказательств, — возразил Вильман. — После того как мы расправились с двумя, вооруженные косами да кольями грассмейрские крестьяне без труда сладили с третьим. Он не сделался ни на йоту сильнее!

— А что происходит, когда исчезает вся эта кровь? — недоумевал Бростек. — Ведь сила, заключенная в ней, должна куда-то деваться!

— Вот и поезжай в Тревайн с барийцами, если тебе так невтерпеж это выяснить, — упрямился Сокол. — Лично я отправляюсь на Салемский перевал! Ежели он там, то я, так и быть, истрачу на него стрелу! Ты пока гоняйся за сновидениями, а делом займусь я.

— Я еду с Соколом, — твердо заявил Райкер.

Спор не утихал до самого вечера. После встречи с Линтоном Бростек окончательно уверился в ущербности их плана и теперь, заручившись поддержкой Кередина, доказывал, что всем следует ехать в Тревайн. Сокол, Вильман и Райкер с пеной у рта доказывали обратное. Лангель колебался, а Варо и вовсе не принимал участия в споре. Чувствовалось, что он растерян. В их общем сне, как справедливо предположил Бростек, что-то было не так, позднее Варо и сам пришел к этому выводу, но повернуть сейчас назад, в Тревайн, значило бы предать дело всей своей жизни.

— Нам нельзя, нельзя разделяться! — молил друзей Бростек. — Понадобится помощь каждого!

— Тогда поезжайте с нами к Салемскому перевалу! — заявил неумолимый Райкер. — А оттуда мы двинемся к кратеру. И учти: одним черным колдуном к тому времени будет меньше!

— Ну и что с того? Кто-то заставляет их умирать. Что-то за этим кроется. Вернее, кто-то — именно он и есть настоящий враг.

Бростек уже отчаялся уговорить товарищей, но его уверенность в собственной правоте неуклонно крепла.

— Чушь собачья! — возразил Сокол. — Если кто-то и гонит их на верную смерть, то это нам только на руку.

— Враг моего врага — мой друг, — припомнил Вильман поговорку.

— Вам заморочили голову эти серебряные подвески и советы выживших из ума магов! — презрительно бросил Райкер.

— Может быть, все это куда более мощное оружие, нежели ваши мечи, — парировал Кередин.

— Ну, я как-нибудь сам разберусь, на какое оружие положиться, — огрызнулся Райкер.

Некоторое время все молчали.

— Значит, мы все же расстаемся? — спросил Сокол.

— Да, — с тяжелым сердцем откликнулся Бростек.

Все посмотрели на Варо.

— Я еду к Салемскому перевалу, — сказал предводитель.

Бростек ужаснулся. Семена раздора посеяны были лишь недавно, как могли они столь скоро дать обильные всходы?

— Пусть будет так, — ответил он, все еще не веря, что нерушимые узы, соединявшие их все эти годы, теперь разрывались. «Братья по крови…»

Они покинули таверну, храня гробовое молчание, и присоединились к барийцам, собиравшимся в путь. И тут случилось невероятное. Лошади нервно захрапели, люди подняли лица к небу и увидели, что солнце исчезло. Вокруг непроницаемо-черного диска сиял оранжевый ореол.

— Мы опоздали! — яростно бросил Сокол.

— А были бы сейчас там, если б не свернули с прямого пути! — простонал Вильман.

И тут заговорил Варо. По его голосу невозможно было понять, что он чувствует.

— Решение принято за нас, — сказал он. — Мы едем в Тревайн. Все вместе.

Никто не стал с ним спорить, но каждый прекрасно понимал, что наметившуюся трещину в их отношениях не так-то легко залатать. Бростек ехал молча, ужасаясь случившемуся, его ничуть не радовала столь дорого доставшаяся победа. Он стал размышлять, почему сам принял такое решение. Магара явилась ему во сне, не это ли повлияло на него? Ведь если они вернутся в Тревайн, то он свидится с ней…

Когда тринадцать всадников выезжали из деревушки у Жеребячьего Камня, Бэйр, Росс и раненые уже подъехали к кратеру. Путешествие оказалось долгим и трудным, да и прискорбное состояние раненых нисколько не улучшилось. Бэйр устроил их в Мелтоне, а Росс спустился в кратер. Возвратился он с неутешительной новостью: Магара около двух недель назад покинула Тревайн, и никто понятия не имел, когда она вернется.

После неудачных попыток последовать за Магарой в Неверн Хьюитт понемногу запаниковал. Ожидание истомило его. Однако событие, что внесло разнообразие в томительные часы вынужденного бездействия, ничуть его не обрадовало. Через два часа после полудня случилось новое затмение. Оно произошло внезапно, но, памятуя прошлый опыт, музыкант пригляделся к цвету солнечной короны. Двух мнений быть не могло: она отливала зеленым, и Хьюитт поспешил взглянуть на панно.

Зеленый цвет бесследно исчез из радуги, как, впрочем, он и ожидал. Но в остальном весенний пейзаж не переменился. Прочие же картинки вновь преобразились. «Как быстро это происходит!» — думал он, глядя на увядание чудного сада. Закатное осеннее солнце теперь совершенно почернело — видна была лишь тончайшая мерцающая корона. Еще страшнее сделалось Хьюитту, когда он увидел на ярком летнем светиле отчетливую черную точку. Несколько сосен на осенней и зимней картинках совершенно обуглились, словно от удара молнии. Алое яблоко упало наземь, раскололось и теперь догнивало, осклизлое и отвратительное. Белка бесследно исчезла. Лебедь же теперь пикировал с неба, полураскрыв клюв. Глаза птицы горели алым огнем, он явно намеревался напасть на женщину, в ужасе прикрывшую голову руками. От прежней ее безмятежности не осталось и следа. Уточки у ее ног в ужасе разбегались в разные стороны, хлопая крыльями. Осеннее небо выглядело теперь мрачным и тяжелым. Казалось, повеяло ледяным ветром, несвойственным для этого благодатного времени года. Да и зима стала куда более суровой. И хотя на летнем солнышке виднелась пока еле приметная точка, Хьюитт знал, что и оно вскоре померкнет. Он ужасался, думая о том, что случится с пейзажами на панно во время следующего затмения. Уверенный, что и с самим Неверном происходит точь-в-точь то же самое, он терзался оттого, что ничем не может помочь Магаре.

На следующий день Хьюитт рискнул покинуть насиженное место, полагая, что вполне логично попытать счастья, объехав вокруг туманной долины. Оставить лошадь Магары и их пожитки без присмотра он не опасался — за все три дня здесь не появилось ни души.

На всякий случай Хьюитт написал Магаре короткую записочку, прикрепил ее к входу в импровизированный шалаш и тронулся в путь, огибая туманное озеро слева. Глядеть на колышущийся туман оказалось трудным испытанием, ибо с любой точки серое озеро выглядело совершенно одинаковым. Даже окрестный пейзаж был на удивление однообразен — пустоши, чахлые рощицы и редкие кустики. Даже животных не было видно. Похоже, не только люди сторонились Неверна…

Хьюитту понадобилось около часа на то, чтобы доехать до противоположного берега, из чего он заключил, что таинственная долина примерно в четверть лиги шириной. Он продолжил путь, но вскоре внимание его привлекло какое-то странное сооружение у подножия мрачного одинокого дуба. Палочки, веточки, прутики торчали в разные стороны, немного напоминая гигантское воронье гнездо. Завидев его, Хьюитт впервые подумал, что, возможно, не одинок здесь, и решил исследовать гнездо поближе.