Росс пошел к месту спуска, чтобы поговорить со скалолазами, и возвратился с известием, что их всех приглашают спуститься.

— Как, и этих тоже? — спросил Лангель, указывая в сторону барийцев.

— Разумеется. Эти парни, что ползают по скалам, ради меня на все готовы! — ухмылялся Росс. — Уж что-что, а уговаривать я умею!

— Бьюсь об заклад, они на все готовы, лишь бы ты заткнулся! — окоротил его Лангель.

Барийцы вконец лишились дара речи, проделав захватывающий путь вниз по ржавым скалам. Известие о прибытии делегации каким-то образом их опередило. Внизу дожидались сразу несколько советников, которые пригласили гостей обсудить все интересующие их вопросы. Иро тоже поджидал новоприбывших, он и проводил пятерых воинов Варо в домик Магары, к Бэйру. И первое, что они увидели, войдя, — сидящего прямо на полу Лисле. Он был укутан в одеяло и плед и как ни в чем не бывало наигрывал на лютне прекрасную меланхоличную мелодию.

— Да ему лучше! — воскликнул Росс и с надеждой взглянул на брата.

— Эти двое в том же состоянии, что и прежде, — хмуро сказал Бэйр. — А вот Лисле выздоровел. Но это долгая история…

Когда приятели обрушили на него поток новостей, в частности, об оранжевом затмении, которого не видели ни Росс, ни Бэйр, старый вояка поведал им об исчезновении Лисле и о том, как все искренне считали, что юноша утонул.

— Но когда все мы потеряли последнюю надежду, — продолжал он, — Лисле спокойненько вынырнул прямо посреди озера, а ныряльщики благополучно выудили его. Он до сих пор трясется, так промерз, бедолага, но в общем совершенно здоров… ну, сами видите.

— Но где же он был? — изумленно спросил Лангель.

— Этого никто не знает, — ответил Бэйр. — Ныряльщики решительно ничего не понимают. Они клянутся, что он просто не мог все это время пробыть в озере, ибо неминуемо должен был утонуть.

— Что-то несусветное, — покачал головой Райкер. — Поклясться могу, он и плавать-то не умеет!

— А он что-нибудь говорил? — с надеждой спросил Сокол.

— Все время повторяет себе под нос одну и ту же единственную фразу, — сказал Бэйр. — Сдается мне, он о чем-то грустит, но как мы ни пытали его, больше ни слова из парнишки не вытянули. Он знай себе твердит: «Нет, Лисле! Здесь плохо. Уходи прочь!»

Заслышав эти слова, Лисле прервал игру и вымолвил:

— Нет, Лисле! Уходи прочь. Здесь плохо.

Слова были те же самые, но вот интонация совершенно иной. Иро ахнул — он тотчас узнал, чья это интонация. Ошибки быть не могло.

— Так может говорить только Магара! — воскликнул он.

В течение трех дней после оранжевого затмения с Хьюиттом решительно ничего важного не происходило. Он занимался какими-то незначительными делами, обустраивал временное свое жилище и подолгу наигрывал на скрипке печальные мелодии. И не переставая ломал голову, сколько ему еще вот так маяться…

Несколько раз музыкант наведывался к «гнезду» Селии, но видел ее лишь мельком. Еда, которую он оставлял для нее, была нетронута, а когда они встречались, женщина яснее ясного давала понять, что непрошеная помощь ей ни к чему. Как ни пытался он убедить ее переселиться в свой импровизированный лагерь, Селия, к его тайной радости, отказывалась.

Соседство с безумной отшельницей, впрочем, нервировало Хьюитта сильнее, чем вынужденное одиночество. Несколько раз ему чудилось шуршание в кустарнике подле шалаша, когда он упражнялся на скрипке, но Хьюитт преодолел искушение подать голос или подойти.

Время от времени он разворачивал панно и внимательно его разглядывал. Затмений больше не было, и черная точка на летнем солнце не увеличивалась. Радуга — вернее, то, что от нее осталось, — также была прежней, но музыканту чудились странные, с первого взгляда малозначительные перемены в пейзаже, но он полагал, что от одиночества у него просто-напросто разыгралось воображение…

Покуда Хьюитт терпеливо дожидался возвращения Магары, решимость девушки мало-помалу крепла. Откровение Галаны смертельно перепугало ее, отчего-то она безоговорочно поверила каждому ее слову. Девушка вдруг осознала, как смертельно опасен черный колдун, и поняла, что надежды у нее нет никакой. Если она допишет книгу, победа мага окажется полной и необратимой, а это будет означать, что мир обречен. Об этом и подумать было страшно. Но если она этого не сделает…

Думать о том, что он мог сделать с нею — да что там мог, неминуемо сделает! — было невыносимо, и все-таки в глубине ее сердца с самого начала жила уверенность, что покориться ему равносильно смерти. Галана лишь укрепила эту ее уверенность.

Однако вопреки здравому смыслу Магара испытывала некоторое облегчение.

И она, как могла, тянула время, прибегая к самым невероятным отговоркам. Из намеков Галаны и собственных смутных догадок Магара заключила, что колдун не может принудить ее написать то, что ему требуется. «Оставайся самой собой, Магара. Ему нужна твоя помощь». Похоже, ему нужна ее добровольная помощь, и скорее всего потому, что в противном случае чары книги оказались бы бессильны сокрушить магию чудесного панно. «Откажи ему — ради всех нас». А это означает, что ее мучитель только и может, что грозить ей. Причинять ей ощутимый вред ему просто-напросто невыгодно, — ведь если она утратит способность творить, то сам он лишится единственного шанса достичь своей великой цели, а значит, она могла растянуть работу над книгой на вечные времена.

Однако необходимо было создавать видимость хотя бы какой-то деятельности, чтобы не искушать колдуна слишком уж откровенно. Ей вовсе не хотелось испытывать его терпение, ибо он мог попытаться обойтись и без ее помощи, а саму строптивицу заточить в ледяную могилу, прежде чем она попытается воплотить в жизнь свои пока еще смутные идеи. Магара теперь твердо решила никогда не завершать своего труда и найти в себе мужество хладнокровно уйти под лед, лишь бы не покоряться мучителю. И все же пусть даже самый крошечный шанс стоило использовать…

Первый такой шанс подсказал ей сам колдун — когда они свиделись впервые. Он сказал о панно:

«Но все равно на свете не осталось ни одного мага, столь искусного или столь отважного, чтобы им воспользоваться…» Скрытый смысл этих слов не сразу дошел до Магары, а вот теперь, пребывая в поистине отчаянном положении, она ломала голову: а вдруг человек-нож ошибается?

Допустим, какому-нибудь волшебнику удастся попасть в заколдованный Неверн. Ну и что с того? А вот ее враг этого явно опасался. Так возможно, заговоренный сад — до тех пор, пока он не покорен, — представляет для черного мага серьезную угрозу, непреодолимое препятствие на пути к абсолютной власти, к господству над Сетью? Как это он говорил? «Оказалось довольно просто отрезать его от мира, чтобы никто не смог использовать его против меня».

Но существует ли такой маг? Все они ныне в прискорбном положении, да и магия сегодня — лишь объект шуточек по всей земле Левиндре. Но Магаре же удалось проникнуть в Неверн, а ведь она не волшебница! Так надобен ли для этого великий дар? Впрочем, возможно, ее родство с Хранителями волшебного сада имело тут решающее значение…

Одно обстоятельство вселяло в нее надежду — существование по крайней мере еще двух подвесок в форме четырех колец, которые видела она во время путешествия по Сети. Ей удалось проникнуть в дивный сад благодаря подвеске. Так, стало быть, если такие же есть и у других…

Одна, несомненно, была у Бростека и Варо. Хотя это и воодушевляло девушку, но она знала, что оба мужчины не более ее одарены сверхъестественными способностями. Зато Магара понятия не имела, кому принадлежит другая подвеска — та, присутствие которой неподалеку от высеченного из белой скалы коня она ощутила. Может, тот желанный волшебник сейчас находится именно там? Возможно ли, что ее мучитель ошибался, утверждая, будто последний из белых магов умер? Ведь четыре кольца символизируют свет и, несомненно, являются чем-то вроде знака отличия для белого мага! А ее тюремщик не захотел-таки коснуться подвески. Вдруг в ней все же таится сила?..