— Ты сыграешь, Лисле? — спросил Джед. — Последнюю песню — для моих братьев…

— Ну же, Лисле! — Слэтон тронул брата за плечо, видя, что тот никак не реагирует.

Дрожащими руками юноша взял лютню и пристроил ее у себя на коленях. Это тотчас же придало ему уверенности. Он настроил инструмент, потом вопросительно взглянул на своего покровителя.

— «В долгую ночь», — предложил Слэтон.

И Лисле заиграл. Зазвучали величественные аккорды, проникнутые скорбью и печалью, и глаза всех слушателей невольно обратились к погребальному костру. Тела двоих братьев Джеда лежали бок о бок с теми, кого им так и не удалось спасти от смерти. Певучая мелодия не нуждалась в словах, чтобы живописать путешествие душ погибших в неведомое и скорбь оставшихся в живых. Лицо Лисле озарилось изнутри — нет, не радостью, а странным, почти неземным восторгом. Он еще не закончил играть, а вокруг уже собралась толпа местных жителей, которые, подобно Джеду и Чейзу, не стесняясь, рыдали. Но вот в воздухе растаяли последние звуки…

— Спасибо тебе, — дрогнувшим голосом произнес Джед.

Когда деревенские разошлись, раздался тихий голос Кередина:

— Твоя музыка врачует сердца, Лисле. Желал бы я, чтобы она и с этим смогла сладить… — И он кивком указал на двери дома.

Там, на дереве, испещренном свежими зарубками, дьявольским огнем горела голубая печать. Она словно насмехалась над ними…

Варо с товарищами пробыли в Грассмейре еще два дня, давая отдых раненым и помогая местным жителям. К вечеру второго дня от зловещей печати осталось лишь несколько голубых искр.

Никто еще не решил, что делать дальше. Даже Варо выглядел неуверенным, тем самым весьма смущая остальных. Его решимость всегда вселяла в них силы, а теперь он, казалось, ждал какого-то знака. Бростек знал: его друг надеется, что таинственные способности Лисле как-нибудь проявятся и укажут им путь. Но юный музыкант выглядел еще более ушедшим в себя, чем обычно. Если Лисле и знал что-то, то не хотел или не мог поделиться этим с товарищами. Оживал он лишь по вечерам, когда играл на лютне. Волшебная его музыка никого не оставляла равнодушным, да и сам музыкант, казалось, уносился в заоблачные выси на крыльях своих мелодий.

В отряде не прекращались споры — многие предлагали преследовать тех разбойников, кому удалось ускользнуть. Райкер и Сокол с кем-то из деревенских молодцов настигли и убили нескольких, но это послужило слабым утешением их сердцам, горящим жаждой мести. Остальные и вовсе не видели особого смысла в охоте за горсткой врагов, ибо те, кого удавалось поймать, либо сражались насмерть, либо умирали без всяких видимых причин. Но спор тем не менее все не иссякал.

— Будь у меня надежда настичь человека-ножа, — говорил Бростек, — я жизни бы не пощадил. Но совершенно очевидно, что он перемещается… м-м-м… не вполне обычным способом.

— Это еще мягко сказано, — вставил Росс. — Я лишь моргнул — и его не стало. Куда бы он ни направился, ясно, что путешествует он быстрее мысли. Почти как…

— К тому же, как нам известно, люди-ножи подолгу не возвращаются на место преступления, — продолжал Бростек, беззастенчиво затыкая рот словоохотливому приятелю. — А это значит, что уцелевшие враги в ближайшее время не представляют опасности.

— Однако они перемещаются вполне традиционным способом, — заметил Бэйр. — Ходят на своих двоих.

— Да, верно.

— А это значит, что их мы могли бы преследовать, если б захотели!

— Да, могли бы, — заговорил молчавший до сих пор Варо. — Но, потерпев поражение, они обычно рассеиваются, а значит, и нам пришлось бы разделиться, чего ни в коем случае делать нельзя.

— Согласен, — продолжал Бэйр. — Но, возможно, хотя бы раз стоит пойти по следу одного из них. Не затем, чтобы захватить его в плен, а просто поглядеть, куда его понесет. — Он помолчал, давая товарищам возможность понять, к чему он клонит. — Мы знаем, что они не нападают на одну и ту же деревню дважды в течение длительного времени, но ведь должны же они получить дальнейшие распоряжения!

— Они, похоже, где-то встречаются, — предположил Райкер.

— Нет сомнений! И люди-ножи именно там! — с торжеством заключил Бэйр.

Некоторое время все молча переглядывались, затем последовали робкие возражения.

— Если и есть такое место, то оно, несомненно, хорошо охраняется, — начал Сокол. — Мы угодим прямиком в ловушку.

— Это, должно быть, далеко отсюда, а может, в самом сердце земли Бари, — прибавил Росс. — Как бы нам не пришлось проплутать в горах долгие месяцы…

— Все куда сложнее, — спокойно сказал Варо. — Ведь пешие воины могут пройти там, где конному никак не проехать.

— К тому же нам вряд ли удастся остаться незамеченными, — добавил Бростек.

— Но все же стоит попытать счастья! — воскликнул Вильман. — Ведь мы с вами топчемся на месте уже долгое время…

— Ну, а те, кто уцелел, куда направились? — поинтересовался Лангель.

— На северо-восток, — уверенно ответил Райкер. — Правда, немногим удалось далеко уйти, — удовлетворенно прибавил он.

— Они ушли в сторону высокогорных перевалов, — гнул свою линию Лангель. — А мы должным образом не экипированы для подобного путешествия. Бросаться в погоню — безумие, даже если бы все наши были полны сил.

— Значит, в другой раз, — сказал Бэйру Варо, давая понять, что тема закрыта. — Но мы будем иметь в виду такую возможность — на будущее.

На третий день пребывания отряда в Грассмейре Росса и Рогана отправили в Авранч, чтобы пополнить запасы съестного. Лангель частенько использовал в таких делах близнецов, разумеется, когда не ездил сам. Сметливость и красноречие Росса в сочетании с внушительным спокойствием и молчаливостью Рогана очень способствовали успеху торговых сделок. На сей раз им предстояло потрудиться: хоть лошадь Лоримера и погибла в схватке, лошадь Нила осталась невредима и стоила немалых денег. Лангель вручил своим помощникам список необходимых покупок. Когда братья возвратились в Грассмейр, помимо припасов они привезли и еще нечто, не менее важное.

Авранч был взбудоражен новостью: в одной из деревень, днях в трех пути к югу, творилось неладное. Описание было до боли знакомым, и Варо решил, что с первыми лучами солнца отряд отправится именно туда. Объявив товарищам о своем решении, он скосил глаза на Лисле, но тот никак не отреагировал.

Однако как только они тронулись в путь, Слэтон заметил, что Лисле снова забеспокоился. Волнение его час от часу все усиливалось. Бростек и Варо нахмурились, узнав об этом, и пришпорили коней — они боялись снова опоздать.

На второй день около полудня Лисле стало совсем худо. Он мешком болтался за спиною Слэтона, прикрывал голову руками и тыкался лицом в кожаную куртку старшего товарища, что-то невнятно бормоча. Никакими уговорами нельзя было ни успокоить его, ни добиться объяснений. И отряд прибавил прыти. Погода благоприятствовала путешествию — в горах было хоть и прохладно, но солнечно. Решительно ничто не предвещало дурного.

Ровно до полудня.

В то время когда солнце стояло в зените, воздух вдруг сгустился и стало холоднее. Лисле дрожащей рукой указал вверх. Остальные, сощурясь, взглянули на небо и похолодели от ужаса. Солнце погасло.

Никто потом не мог сказать, откуда наползла тень, справа ли, слева, или же сверкающий диск просто вдруг померк. Солнце сделалось сперва оранжевым, затем кроваво-красным, а потом почернело. Левиндре объяла ночная тьма. Сердца всех дрогнули и сжались.

Затмение продлилось на удивление долго, а леденящий душу страх заставил затрепетать даже самых мужественных. В довершение всего Лисле отчаянно закричал.

— Так скоро? — выдохнул Варо.

Никогда прежде набеги людей-ножей не следовали столь стремительно один за другим.

— Неужели снова? — воскликнул, ни к кому не обращаясь, Бростек.

Но достаточно было лишь взглянуть на искаженное ужасом лицо Лисле, чтобы вполне в этом убедиться.