– Тебе же хорошо известна вся история. В то время я был ничтожным ассистентом режиссера. Кто, по-твоему, всем распоряжался? – Он встал и начал прохаживаться по комнате, подошел к столу, остановился и взял миниатюру с изображением молодой женщины. – Если ты действительно хочешь знать, кто несет ответственность, тебе стоит посмотреть съемочный дневник Проспера.

На протяжении всей весны 1986 года, сказал Калеб, Проспер, не переставая, жаловался на Майю. Он ни разу прямо не сказал, что хочет ее смерти. Но скрытый намек на это присутствовал постоянно. Туманные предположения, шутка, произнесенная как будто между прочим во время съемок, какие-то воспоминания об уголовном прошлом Калеба, постоянные выпытывания, как далеко, по его мнению, могут зайти старые друзья за несколько тысяч рупий. Однажды он сказал Калебу: «Мне нужен сценарий для Майи». «Какой сценарий?» – спросил его Калеб.

– Проспер ответил, что он представляет себе сцену падения с балкона. В открытой балконной двери стоит затененная человеческая фигура. Две фигуры. Одна видна неотчетливо. Две. Одна тень толкает другую назад в полосу солнечного света. Майя спотыкается. Поворачивается лицом к зрителю. Кричит. Падает. Мы видим порезы у нее на теле, которые могли быть нанесены убийцей, но, возможно, и ею самой как зримый призыв о помощи. С полной уверенностью никто не может сказать. Как в случае с моей женой, подсказал я ему. – Калеб, не отрываясь, смотрел на миниатюру. – Этот ублюдок только кивнул и заметил как бы между прочим, что, да, такая смерть произвела бы поистине драматическое впечатление. «Это была бы последняя звездная роль Майи, – сказал Проспер. – Сделай это, и я обещаю, что ты получишь возможность снять свой собственный самостоятельный фильм».

– И как же вы поступили?

Калеб повернулся ко мне спиной.

– Мне необходимо было убедиться в том, что я его правильно понял. Поэтому я пошел домой и написал сценарий. Весьма посредственный, в хорошем не было нужды. Но очень точный в деталях. Когда, где и как. И на следующий день принес его Просперу.

– Возможно, он не имел в виду ничего дурного.

– Он все хорошо продумал. В моем сценарии заходящая кинозвезда выживает. В инвалидном кресле, но все-таки остается в живых. И становится знаменитой закадровой певицей, в лучших традициях Бомбейвуда. Он все изменил. Весь сценарий пестрил его красными пометками. И в конце стоял красный крест.

– Красный крест?

– Все коррективы, которые Проспер вносил в сценарии, он делал красным. Он просматривал рукописи и ставил галочки красного цвета в тех местах, которые ему нравились, и крестики – в тех, которые не нравились.

– И что же было потом? – спросила я.

– Потом он дошел до эпизода с падением и сказал «нет». Это совсем не то, что он имел в виду. И решительно поставил свой красный крест с коротким комментарием: «Переписать в соответствии с результатами предыдущего обсуждения».

– И какое же решение приняли вы, Калеб?

Калеб поднял руки, сымитировав пальцами видоискатель и направив его на мое лицо.

– Давай я расскажу тебе один фильм, – сказал он. – Вот как он начинается. Тебе придется все это вообразить. Начальная сцена очень похожа на «Незнакомцев в поезде» Хичкока: несколько кадров спешащих ног сначала в одном, а потом в другом направлении. В правильном направлении. И в неправильном направлении.

Незаконнорожденная версия, подумала я, бомбейская версия. «Незнакомцы в поезде»: два человека обсуждают вопрос о том, способны ли они совершить убийство. Один из них пытается не ввязываться в это рискованное предприятие. Но который же из них?

– Я отдал сценарий Просперу, и он положил его в свою большую книгу, которую его съемочная группа прозвала «Атхар-Веда». Я сказал ему, что это не мой жанр. И тогда он спросил у меня, не могу ли я ему кого-нибудь порекомендовать. И я дал ему номер телефона Эйкрса.

– Эйкрс работал на вас?

– У нас было некое подобие соглашения. Но сейчас Эйкрс совершенно независим. Поэтому-то в случае с Майей он и воспользовался скальпелем, чтобы при расследовании могла возникнуть ассоциация и со мной. Если бы мне когда-нибудь пришло в голову донести на него, Эйкрс смог бы кому следует напомнить об обстоятельствах гибели моей первой жены. И полиция сама установила бы связь между двумя сходными трагедиями. Хотя я не исключаю и того, что ножи были идеей Проспера. У Проспера с Эйкрсом возник некий деловой союз на почве взаимного недоверия. Тебе, наверное, неизвестно, что Проспер пребывает в долгах до самых своих артистических бровей? Чтобы построить собственную независимую студию, он израсходовал все состояние своей семьи, точнее, семьи Майи. Он ведь женился на ней только из-за денег. И если его последний проект не будет иметь кассового успеха, студия перейдет к торговцам недвижимостью. Проспер совершил большую ошибку, когда до такой степени приблизил к себе Эйкрса.

Калеб прошел по комнате, отпер закрытый на замок ящик стола и швырнул мне пачку фотографий. Передо мной лежало далеко не то, что мы привыкли именовать художественной фотографией. Изображение нечеткое, а порой и просто размазанное. И конечно, при необходимости мне никогда бы не удалось в точности опознать на этих фотографиях голую задницу моего свояка. Но его профиль и серебристые волосы невозможно было спутать ни с чьими. Так же, как и лицо на подушке рядом с его лицом. Лицо с пляжа Чоупатти.

– Фотографии, сделанные Сами? – спросила я.

– Некоторые из них. Те, которые интересуют лично меня.

– По крайней мере моей сестре не придется беспокоиться, использовал ли он презерватив.

– Что ты имеешь в виду?

– Сами умел в этой ситуации выполнять один интересный трюк с кулаком. – Я взглянула на Калеба. – А откуда они у вас?

– Фотографии? От соседа Зарины, фотографа и сценариста, услугами которого я время от времени пользуюсь. Он сохранил несколько негативов. Это результат обмена. Взамен я предложил ему поработать над сценарием для моего следующего фильма.

– А я ведь нашла тело Эйкрса, Калеб. Кто-то отрубил ему руки. Так же, как тому человеку, которого вы обнаружили здесь, в «Ледяном доме».

– Ты что же, полагаешь, что никто в мире кино не знает о том трупе, который я здесь нашел? Так же, как никто не знает о моих двойных скальпелях? Сплетни – это бомбейвудский телеграф. В любом номере газетенки Шомы Кумар ты отыщешь все подробности моей частной жизни вместе с рассуждениями о моем творческом методе и даже сведения о том, когда, куда и как я хожу мочиться. Неужели ты принимаешь меня за глупца, который не понимает таких простых вещей?

Мне хотелось ему верить. И все-таки что-то во всем этом не вязалось.

– А, кстати, Калеб, почему вы назвали гибель Майи воздаянием? – Он покачал головой, и я продолжила: – Может быть, потому, что бросили свою первую жену так же, как Проспер фактически бросил Майю, и довели ее до самоубийства в тот момент, когда она перестала вписываться в ваш новый имидж, тот имидж, который для вас создали Майя и Проспер? Она ведь покончила с собой, когда вы делали заметки по поводу того, как вести себя в случае получения «Оскара»? Не в этом ли вы винили их? Не пытались ли вы переложить на них свою собственную вину?

Его лицо побагровело.

– У меня здесь есть ее портрет, если хочешь, можешь посмотреть, – сказал он. – Одна из тех сентиментальных картинок, которые делаются по фотографиям, чтобы создать впечатление, что портрет этот с давних пор хранится в семье. Она копила на него деньги, потому что мечтала переделать свое прошлое, сделать его респектабельным. – Он подошел к конторке и взял с нее миниатюру. – Я встретил ее, когда она проституткой работала «в клетках». Мы так и не стали мужем и женой.

На этот раз я рассматривала ее более внимательно. За пошлой стилизацией дешевой поделки скрывалось то сходство, о котором говорил Бэзил.

– Бэзил говорил, что я похожа на нее, – сказала я и подумала: очень многих женщин убивают потому, что они похожи на маму, на мачеху или на маленькую сестренку. Помнится, я об этом где-то читала.