— Но, Лаалои, мы собирались переделать… — начал один из зрителей.

— Вы! — отреагировала она, — Собирались пить каву! А эта фигня уже стояла на месте и крутилась! По-твоему, гайки будут ждать, пока вы пьете каву? Хрен тебе! Короче: вы сейчас забираете эту фигню, демонтируете ее, проверяете лопасти и подшипники…

…Нгоро засмотрелся на увлекательное производственно-театральное шоу, и поэтому пропустил момент, когда рядом возник высокий, отлично сложенный туземец, одетый в свободную легкую тогу леопардовой расцветки.

— Aloha, штурм-капитан. Видишь, моя fafine сейчас ругается, это важное дело, так что я, наверное, сам приглашу тебя за стол и налью какао.

— Уф!.. — выдохнул Нгоро, сообразив, что имя «Лаалои» принадлежит королеве Сигаве, термин «fafine» аналогичен обще-полинезийскому «vahine», следовательно, персонаж, говорящий «моя fafine» о королеве, это король Улукаи, — …Aloha, ariki!

— Весело, правда? — заметил король, — Люди стали foa! Теперь они не то, чем кажутся!

— Весело… — отозвался штурм-капитан, подумав, что идея «люди стали foa» вообще-то многозначная и очень-очень небанальная (в свете публикации Хартии два дня назад).

— Ну! — король кивнул, — Про семерых ребят, группу мичмана Рут Малколм, которых ты ищешь, я скажу: они задержались на задании. Они случайно встретили дружественный свободный отряд. Они вместе прибудут ближе к середине ночи, а сейчас на полпути из северо-фиджийской акватории. Ну, идем пить какао. А ты поможешь мне, Нгоро? У нас великий итальянский художник, у него депрессия. Хорошо бы его как-то расшевелить.

— Знаешь, ariki, я никогда раньше не шевелил художников. Но, если надо, попробую.

Художник — нео-постимпрессионист, калабриец Вителло Фалерно пребывал не просто в депрессии, а в гораздо худшем состоянии. Если выразить это в терминологическом поле экзистенциализма, то он испытывал: «тревогу, отчаяние, и отчуждение от самого себя». Причиной стала статья в сетевом издании влиятельного всемирного журнала «Fine-art-Review», посвященная кибер-картине «Ad erumpere!» (Вырваться на свободу!), которую Вителло Фалерно создал на второй день своего пребывания в королевстве Сигаве (еще — заметим! — до драматических военно-революционных событий). Импульсом-идеей стала туземная девчонка по имени Отати. Калабрийский художник увидел ее в час уныния по случаю исчерпания скромного запаса сигарет, привезенного с собой из Европы. Кроме сигарет исчерпались и деньги, так что купить пачку в магазинчике при отеле в Леава не представлялось возможным, и эта беда отравляла художнику радость освобождения от постылой цивилизации (и от преследований за невозвращенный банковский кредит). А девушка, устроившись на сидении мини-бульдозера — квадроцикла с навесным ковшом, курила, правда, не сигарету, а самокрутку вроде сигариллы. Вителло обратился к ней с просьбой, произнесенной на языке Сигаве (по разговорнику для сотового телефона).

Момент веселого удивления этой юной туземки, отпечатался в сознании художника в комплексе с ландшафтом холмистых джунглей, начинающихся от края окультуренной береговой полосы. Вителло сразу увидел центральный пункт будущей картины: в чуть расширившихся глазах девушки на миг отразилось небо со стремительными силуэтами длинных белых облаков и сверкающим кружочком тропического солнца. А самокрутка, которой Отати угостила художника, оказалась превосходной, поскольку не содержала примесей ароматизирующей синтетики. И тут Вителло ощутил «Ad erumpere!». Всего несколько часов, и «Ad erumpere!» появилась на холсте, точнее в графическом файле, который был залит на персональный арт-блог художника. Такова реальная история. А сетевое издание «Fine-art-Review» интерпретировало это иначе.

*** 30 ноября. «Fine-art-Review». Паршивые овцы — история повторяется ***

Вернемся примерно на столетие в прошлое, в Германию 1933 года. Тогда была создана Имперская палата культуры под руководством Йозефа Геббельса, для идеологического контроля за искусством в соответствии с нацистской доктриной. Состав палаты включал подразделения: кино, радио, пресса, театр, литература, музыка и живопись, и работали в аппарате подразделений сами деятели соответствующих областей культуры. Как это ни позорно, мы должны признать: нашлись добровольцы для этой работы. Особенная роль досталась живописи, поскольку сам Адольф Гитлер считал себя художником и великим знатоком изобразительного искусства. Гитлер отдавал предпочтение жанру «Volkische» (народному — в нацистском понимании). Этот жанр предполагал пасторали, изображение деревенского уклада и быта Третьего Рейха, и непременно с акцентом на идеологии.

Сейчас история повторяется на другом краю планеты, в Океании, где банда психически нездоровых «фюреров» предпринимает попытки возродить фашизм под новым именем, объединив в «Конвент Меганезии» террористов, сектантов, наркоторговцев, маньяков и амбициозных туземных вождей. И там уже появляются «идейно-правильные» деятели искусства. Наверное, наиболее вопиющий пример, это Вителло Фалерно, бежавший из Италии, где совершил ряд преступлений, в Полинезию, где стал художником при дворе царька Улукаи, правителя бантустана Сигаве во французской колонии Увеа-и-Футуна.

15 ноября, боевики Улукаи вместе с тонтон-макутами Конвента, совершили на Увеа-и-Футуна военный переворот, сопровождавшийся грабежами, поджогами, уничтожением очагов цивилизации, и геноцидом «расово-чуждого» населения. Были убиты несколько тысяч этнических французов и выходцев из стран Азии. Сейчас в отношении Улукаи в Гаагский Трибунал уже направлен материал о преступлениях против человечности. А придворный художник этого царька в это время разместил на своем блоге картину под названием «Ad erumpere!» (Вырваться на свободу!) — восхваление дикой первобытной жестокости и призыв к террору против всей цивилизации. Что изображено на картине?

В центре композиции — бульдозер жизнерадостного цвета «зеленое яблоко». За рулем полуобнаженная туземка с хищной улыбкой на лице. В ее глазах отражается небо (это неоклассический прием показа «направленности свыше» в действиях персонажа). Как реализуется «направленность» в композиции: бульдозер сносит циклопическим ножом городской квартал. Детально показаны рушащиеся здания супермаркетов и офисных ансамблей. За ножом бульдозера, как по волшебству, вырастает позитивный пейзаж с джунглями, и полинезийскими деревенскими зарисовками в стиле полотен Гогена.

На этой картине Вителло Фалерно (принадлежащей по заявлению автора к жанру нео-постимпрессионизма), мы видим своего рода манифест агрессивного примитивизма и содержательно, и композиционно. Автор вовсе не стремиться познать какие-то тайны первобытности и найти новые грани эстетики. Он претендует на обладание знанием политической истины, и именно эту «истину» (в типично-нацистском, или маоистском плакатном формате) предъявляет зрителю. Тут перед нами не искусство, а пропаганда превосходства всего первобытного над всем цивилизованным. Пропаганда жестокая, призывающая к разрушению и убийству, во имя первобытного идеала, восхвалением которого Вителло Фалерно, видимо, и заслужил милость царька бантустана Сигаве.

Можно было бы заподозрить критиков картины «Ad erumpere!» в предвзятости (из-за слишком единодушного мнения о ее низком качестве). Но единодушие может быть объективным — если перед критиками вообще не объект искусства. И, наверное, права группа «Римской объединенной изобразительной студии», предложившая, чтобы этой картине давали оценку не искусствоведы, а офицеры по борьбе с экстремизмом. Такие изображения не должны засорять пространство художественной культуры.

Штурм-капитан Нгоро прочел статью, затем еще раз посмотрел на саму картину, затем перевел взгляд на Вителло Фалерно, который с мрачным видом сидел над кружкой уже остывшего какао. Затем, штурм-капитан снова посмотрел на картину и объявил: