— Ну что ты, маленькая, не хочешь — не говори ему, — гладил меня по голове Виктор, — не плачь, всё хорошо и, прижав к себе, поцеловал куда-то в макушку.

Я подняла заплаканные глаза и оказалась близко-близко с глазами Виктора. «Какие они большие, голубые, внимательные — красивые», — подумалось не вовремя.

Я облизала сухие губы, чувствуя, как у меня мурашки забегали по спине от ощущения его близкого присутствия.

А он наклонился ко мне и начал целовать лицо, шею так ласково, так нежно, едва касаясь губами.

После ухода Виктора я заперла дверь и в изнеможении всем своим весом навалилась на неё.

Я чувствовала головокружение. Голова плыла, а кожа горела там, где Виктор прикоснулся к ней.

Мне не нравилось, как тело реагирует на него, мне не нравилось также, как в моём сознании проносятся яркие придуманные образы сильного, сухощавого и соблазнительного Виктора, лежащего в постели без одежды.

А ещё говорят, что сексуальное влечение в третьем триместре полностью исчезает. Ничего подобного. Это всё ложь.

Виктор уехал, а я всё думала: 'Неужели стала смотреть на него не как на друга, а как на человека, который мне очень нравится?

А как же тогда Дима?

А никак. Он-то уже давно выбрал между мной и Иркой, и выбор пал не в мою пользу.

Конечно, он не знает о моей беременности, но что это меняет?

И почему я должна к нему относиться как-то иначе, чем просто как к другу? Только потому что он отец моего будущего ребёнка? Случайный отец. Им ведь мог быть и Виктор, и кто-то другой, если бы я того хотела'.

От этих мыслей стало немного легче.

А, может, чтобы окончательно прояснить эту тему, стоит позвонить Диме? Вдруг он ту обидную фразу бросил не подумав? Бывает же?

Да и Виктор настаивает на звонке или встрече. Как он сказал: каждый отец должен принимать участие в жизни ребёнка.

И я позвонила, решив для себя, что о своём расследовании относительно Ирки не скажу ни слова, ибо хватило разрушенной семьи Доброкотовых, ещё одна — перебор. К тому же неизвестно, к правильному ли выводу я пришла, ведя то дознание. Может, Дима ждёт своего ребёнка.

Выслушав неожиданную новость: «У тебя будет ещё один ребёнок — мой сын», сказанную прямо в лоб после типичного приветствия, Дима некоторое время молчал, потом с шумом выдохнул и осипшим от волнения голосом проговорил:

— У меня есть вопрос, Ксюша.

— Почему тебе сразу ничего не сказала?

— Да.

— Не знаю, Дима. Мне жутко неудобно перед тобой. Вела себя, как… Я же сама понимаю, насколько это было глупо! — неожиданно для себя самой воскликнула я. — Наверное, это всё потому, что ты, кроме своей Ирки, никого не видел, был просто ошарашен счастьем. Помнишь, мне тогда сказал: «Хорошо, что ты не беременна. Хоть здесь нет проблемы». Вот я и не хотела тебе доставлять проблемы, потому и не говорила.

Ещё немного подышав в трубку, ЮДП несмело поинтересовался:

— Ты… точно уверена, что ребёнок мой?

У меня в глазах закипели слёзы, очень хотелось сбежать со связи, Дима, будто чувствуя это, спешно заговорил:

— Верю, верю, не психуй. Обещаю, буду во всём вам помогать, только, пожалуйста, не говори никому о том, что ждёшь от меня сына. У нас в семье только во время беременности жены всё наладилось, а тут такое. Ирина не простит, если узнает.

Я от напряжения едва не прокусила губу, выслушивая его трусливое предложение помалкивать, а потом просипела:

— Мне от тебя ничего не нужно, я сказала только для того, чтобы моя совесть была чиста. А так… ничего не нужно, — повторила, смахивая без удержу бегущие слезинки.

— И всё-таки буду помогать материально, хоть понемногу.

Дальше я слушать не стала, нервно отключила телефон и бросила его на диван, чтобы не разбился, а потом разревелась, окончательно дав волю эмоциям.

Сейчас я точно ощутила, что значит забеременеть вне брака: ни поддержки тебе, ни помощи, лишь одно: «Не говори никому, не дай бог, узнает жена».

Что же ты, дорогой, не думал о чувствах своей жены там, в заброшенном сарае?

И чем мой сын хуже твоего ребёнка, который в отличие от нашего малыша будет знать своего отца?

Конечно, можно сказать — сама виновата, ибо вступила в связь с женатым, к тому же приняла решение рожать, не советуясь с Димой. Сколько раз я уже произносила про себя любимую фразу — не счесть. Да, виновата, и что, теперь из окна выпрыгнуть из-за этого?

Мой рёв слился с диким кошачьим ором. Говорят, кошки не переносят, когда их хозяева плачут или ругаются.

Рудик, наконец перетянув на себя внимание, запрыгнул на колени и тут же растянулся на моих ногах. Я, поглаживая его, как-то внезапно успокоилась, и он сразу замурчал, заговорил о чём-то на своём кошачьем языке.

— Ты прав, котишка, — улыбнулась я, — ничего уже не изменить, потому будем жить дальше. Пойдём, налью тебе молока и насыплю вкусняшек.

Порассуждать на эту тему и заодно пожалеть себя не дал мой малыш.

Только я подошла к холодильнику и прикоснулась животом к дверке, как тут же получила пинок: это так Андрей продемонстрировал маме, что ему не нравится рык и дребезжание холодильника, от него исходит опасность.

Я засмеялась и тут же охнула: закололо в боку. Что-то часто стала ощущать боли в пояснице и внизу живота.

Мама настаивала на возвращении домой: опасно оставлять дочь одну.

— Ксюша, я не могу находиться постоянно с тобой, — говорила она по телефону. — Виктор и отец тоже работают, может, приедешь домой, здесь родишь?

Я возражала, как могла:

— У нас в городе хорошие врачи, меня наблюдает подруга-гинеколог, и я ей полностью доверяю.

— Всё так, но там ты одна.

Мама беспокоилась не напрасно: подруга Светка при очередном осмотре сказала:

— У тебя повышенный тонус матки, а это, моя дорогая, показание к госпитализации.

— Всё так серьёзно? — расстроилась я: не хотелось покидать свой привычный мирок.

— Не очень страшно, но нужно подстраховаться.

Я озадачилась, кому же на время отдать моего славного котишку? Конечно, выручил Виктор: чтобы не волновать Рудика, с трудом переносящего дальние переезды, отправил его к своим родственникам, жившим в краевом центре недалеко от моего дома.

Родные навещали меня часто, Виктор тоже бывал раз в неделю. Тогда я забиралась на подоконник, потому что в небольшом фойе роддома не было посадочных мест, а он вставал рядом и смотрел, смотрел на меня.

— Ты с каждым днём становишься всё красивее, — как-то ласково сказал он и приобнял меня. — Не приняла ещё решение взять меня в мужья, девушка с розовыми волосами?

Я насупилась:

— Не торопи меня.

— Не буду. Думай. Ещё время есть. До лета.

— Пф-ф…А что должно произойти летом? — пожала плечами.

— В середине июня уезжаю на стажировку в Москву.

— Все едут в Москву, но она же не резиновая, — буркнула я.

Мне эта идея совсем не понравилась. Разве плохо Виктору здесь? Все его любят, уважают, зовут исключительно полным именем, ни разу не слышала: Витька, Витюха, Витенька, нет, только Виктор.

И на радио ведёт несколько авторских программ, подрабатывает в местной и региональной газете, что ещё нужно? Я обиженно надула губы. Виктор засмеялся и нежно поцеловал:

— Понимаешь, любимая, нельзя топтаться на одном месте, необходимо расти, а в Москве мне дают карт-бланш на реализацию очень интересного проекта, такого, что здесь я получить никогда не смогу: не те масштабы.

Виктор опустил голову и легко прикоснулся губами к моим пальцам. Я заметила, при его приближении у меня сдавали нервы, потому не знала, как себя вести. Решила так: подумаю над всем этим и над сказанным Каюровым, когда рожу, сейчас нужно поберечь себя, а значит, и ребёнка.

Только он уехал, позвонила Женька и рассказала последние новости: она беременна — ура! ура! ура! Коля очень счастлив!

— Поздравляю, дорогая моя подруженция! Очень рада за вас! — от души завопила я, напугав тёток в палате.