Их по статистике меньше, чем женщин, а если ещё вычесть женатых, убеждённых холостяков, алкашей, наркоманов, этих, которые больше любят мужчин, то и вовсе мало. Конкуренция.

А я неконкурентоспособная, если принять во внимание всё вышеперечисленное.

Тут завибрировал телефон. О, Вадик, давно его не было.

— Привет, натанцевалась? Может, пора домой?

Не поняла, у парня есть какие-то виды на меня, что это за тон?

— Кхм, — я прочистила горло. — Почему интересуешься?

— Потому что ты моя.

Я вдруг вспомнила папины слова: «Если человек не встречает сопротивления, то наглеет от безнаказанности. Если не боится потерять, потому что „никуда не денется“, то тем более».

— С чего это? Напомнить, что ты от меня отказался несколько лет назад?

— Ну перестань, я же всегда говорил и говорю, что люблю только тебя, а Маринка — она так, для имиджа, денежный мешок. Сегодня моя старушка приревновала к какой-то мадам, еле отбился. Понимаю, что я — личность популярная в нашем городе, да что там, в целом регионе, но некоторые красотки так откровенно себя предлагают, даже свои портреты засылают, это просто неприлично.

Н-да, что-то ты не добавил, что красоткам под восемьдесят. У меня в душе бушевал ураган: какой же Доброкотов самовлюблённый нарцисс, как я раньше этого не замечала?

— Хочешь встретиться?

— Хочу. Завтра приеду к тебе.

— Хм-м-м, — протянула я. — А приезжай.

Ну что ж, я тебя за язык не тянула. Если не хватило портрета старушки-рецидивистки и серьги, оставленной в спальне Доброкотовых, то готовься, Вадюша, дальше будет веселее: я уже подумывала над новым сценарным планом мести «Г».

Ещё немного побродив по залу, засобиралась домой, ибо на любом празднике наступает момент, когда поела, попила, потанцевала, ну а теперь пора на диван — и баиньки.

— Убегаешь? — вдруг у входа в ресторан появился Дима, а за ним следом потянулись другие гости.

— Да, пора.

— Ребята, а, может, съездим как-нибудь на базу отдыха? Я в отпуске с сегодняшнего дня, — отозвался Женькин невзрачный коллега с короткими волосами, Виктор, кажется.

По словам подруги, он хоть и не красавец, но простой и обаятельный парень, очень умный и эрудированный.

Женёк его уважала как коллегу и любила как друга. Даже на свой праздник пригласила, кстати, единственного из всей редакции.

Все загалдели.

— А что, давайте махнём на уикенд? — предложил Дима. — Мы с Ириной тоже в отпуске, так что, свободны.

Лучше бы, друг мой, ты не упоминал о своей Ирине. Как-то неуютно стало от его слов.

— Надо отдохнуть, пока синоптики обещают тёплые последние дни, — добавил к сказанному выше, смешно сморщив свой идеальный нос, Женькин жених Николай. — Соглашайся, Ксения.

Терпеть не могу, когда меня называют полным именем.

— Соглашайся, Ксюха, — повторила подруженция.

— Ага, — безразлично пожала я плечами. — Подумаю.

Вечером, после Женькиного банкета, приползала домой уставшая, но меня ещё ждал огород на бабушкиной усадьбе. Всё, как я люблю.

Не могла же я валяться на диване, когда родители надрываются на шести сотках. Пришлось помогать.

Огород, как известно, — самый лучший любовник, ибо и внимания ему уделяешь много, и сил расходуешь достаточно, зато в ответ он одаривает тебя сезонными подарками, заставляет обо всё забыть, кроме него, а главное, с ним теряешь лишние килограммы.

Собрав остатки выкопанной родителями картошки, я отправилась в уже подстывшую баню, после которой не было сил даже выпить чаю: спать, спать, спать.

Следующее утро началось с посещения дорогого гостя, который пришёл засвидетельствовать своё почтение. Хотя какое это утро? Уже давно наступил день, продрыхла я часов до двух, потому что спать легла очень поздно.

Вообще, осенью, зимой и летом родители жили в пятиэтажке, построенной ещё во времена Сталина, а в летний период, пока не соберут урожай, — в доме бабушки и дедушки, уже ушедших от нас.

Мама с папой дом не продавали, поскольку считали, что родину продавать нельзя, ибо родина — не только страна, где ты родился и живёшь, но и твой дом. А ещё, я думаю, у них теплилась жалкая надежда, что я вернусь в родной город, тогда они перейдут в этот дом, а мне оставят квартиру.

Не раз я слышала от них: где родился — там и пригодился.

Ничего не имею против, но по соседству с Вадиком и его женой мне душно.

Только я вошла в свою сталинку, минут через пять показался несостоявшийся муж.

— Это откуда к нам такого красивого дяденьку занесло? — хохотнула я.

Дяденька на самом деле был «красивый»: растрёпанный, в рубашке, расстёгнутой наполовину — выпивший, как говорила моя бабушка.

Вадик, нараспев, заплетающимся языком промямлил:

— Прости, Ксюха, это мы с партнёром по бизнесу посидели в ресторане. Можно я немного посплю? Надо протрезветь, а то Ринка будет ругаться.

— Ага, — равнодушно пожала я плечами. — Чего уж тут: спи, не жалко, а то, что пьян, проблемы твоей жены.

Минут через пятнадцать телефон Доброкотова несколько раз пиликнул. По-моему, в наше время SMS уже никто не отправляет, как-то привыкли пользоваться WhatsApp, Telegram и прочими мессенджерами. Но, может, у того человека подключена услуга, к примеру, тысяча SMS в месяц бесплатно, тогда — почему бы и нет.

Я сначала раздражалась от этих дурацких: «Тебе пришла SMS», а потом посмотрела, кто это непрерывно пишет Марининому мужу.

Сообщения были от какого-то Звягинцева Ираклия: «Сорян за беспокойство. Милый, напоминаю, ты обещал свозить меня в „Луч“, я ждуууууу». И куча смайликов: обнимашки, поцелуйчики, сердечки.

Тут нужно пояснение: «Луч» — это не название колхоза/совхоза/фермерского хозяйства и прочее. «Луч» — это местная база отдыха, причём по рейтингу не самая лучшая.

Снова затренькал телефон. Теперь писал Петр Петрович: «Любимый, я ждала тебя утром, но ты так и не приехал. В чём дело?»

Насыщенной личной жизнью живёт Вадюша, не мне чета. Я подошла к дивану, где храпел во всю свою богатырскую грудь Доброкотов, дала ему тычка в бок и прошептала:

— Ты женат, гад такой. Забыл?

Интересно, Марина знает о его похождениях или ей нужно, чтобы Вадик только номинально числился в мужьях?

Признаться, когда он напрашивался ко мне в гости, я хотела сделать с Доброкотовым селфи, а потом тихонько отправить снимок Марине на электронную почту магазина, а то надоело выжидать время, когда ей преподнесут на блюдечке с золотой каёмочкой мою серьгу, которая, видимо, ещё покоится под кроватью.

Может, переслать эти любовные записки Марине? Пусть Доброкотов напряжёт всё своё красноречие, объясняя их появление в его телефоне?

Да, я не белая и не пушистая, как, наверное, подумали некоторые, совсем нет. И я бы с радостью стала лучше, только где взять столько радости? Но сейчас почему-то было жаль жену Доброкотова: немолодая женщина, а с таким муженьком никакого покоя.

«А почему, собственно, немолодая, — вдруг перебила я поток своих мыслей, — ей ведь всего-то лет сорок пять, просто из-за полноты выглядит старше? Может, ещё найдёт подходящего для себя человека? Или так сильно любит Вадика? Тогда терпи, Марина, его вечные измены».

Я отложила его смартфон и вдруг подумала: как хорошо, что наконец-то избавилась от этого наваждения, от ненормальной любви к Доброкотову.

Вылечил он меня за какие-то четыре дня! А я страдала столько лет. И так мне стало легко на душе, так спокойно!

На этой радостной волне я взяла смартфон Вадика и, набрав текст «Прости, в ближайший месяц встретиться не могу: страдаю от импотенции», отправила сообщения Петру Петровичу и Звягинцеву Ираклию.

Через минуту ответил Пётр Петрович: «А два дня назад в гостинице было всё отлично, ушла довольной».

Я ответила: «Два дня назад у меня была Виагра, а сегодня закончилась».

Последовал ответ: «Надо же, такой молодой, а уже». Я хрюкнула от смеха.