— Я понимаю, — слегка озадаченно кивнул Тур, — И я благодарен. Жаль, конечно, что придётся прощаться. Столько вместе прошли. Но боюсь ты прав. Бьянка не переживёт ещё одного потрясения. Да и нам действительно пора где-то осесть. Не тот уже возраст, чтоб шататься от одного края света до другого.

— Всё когда-нибудь заканчивается, — похлопал я его по плечу, — И нужно радоваться, когда это заканчивается хорошо. Мало какому наёмнику удаётся окончить свои дни в постели, в окружении детей и родственников. Будем считать, что ты станешь счастливым исключением.

— Да вот как-то… — здоровяк отвёл взгляд и снова уставился в стойку.

— Выше нос, — я встал со стула, снова похлопал его по плечу, — Мы ещё не прощаемся. А если у вас выйдет — тебе уж точно будет, что рассказать своим детям. А теперь, прошу меня извинить.

Сказал, взял со стойки кувшин и вышел из залы.

Путь до гостиничного крыла показался невероятно трудным. Меня уже начинало покачивать. Один раз чуть не упал, едва не разбив кувшин с квасом. Лестница далась особенно тяжело. Ноги почти не слушались, а крутая деревянная лестница, ведущая на второй этаж, согнала с меня семь потов. Словно их там было не десять ступеней, а целая тысяча.

До комнаты Айлин я добрёл словно в тумане. Открыл дверь. Проковылял внутрь. Поставил на тумбочку кувшин и посмотрел на девушку. Она уже спала, как убитая. Единственное что Айлин успела снять, перед тем как отключиться — свою шапель. Она валялась прямо посреди комнаты.

Поначалу я хотел просто развернуться и уйти. Начинали терзать смутные сомнения в том, что смогу доползти до своей комнаты. Но всё-таки я остался. Превозмогая усталость встал, негнущимися, неловкими пальцами распустил завязки на её гамбезоне. Снял его и повесил на стул. Затем стянул её сапоги. Размотал портянки. Просторную рубаху и штаны оставил. На них уже сил не было, да и… Чёрт её знает, что она подумает утром. Накрыл девушку толстым меховым одеялом и вышел наружу.

До своей комнаты я всё-таки добрался. Ввалился внутрь. Кое-как стянул с себя кольчугу, бросив её прямо на пол. Туда же отправил шлем, вместе с латными рукавицами и поясом. Упал на кровать и тут же провалился в сон.

Во тьме раздался хриплый, но в то же время сильный, властный голос:

«Вот время и настало. Сделайте то, что должно. Отриньте сомнения. Не знайте пощады».

Мир вспыхнул десятками ярких, рыжевато-красных языков огня. Город горел. Тяжёлое, налитое свинцом небо подпирали колонны жирного чёрного дыма. Кровавые отблески пламени то и дело вспыхивали на низко висящих тучах. Где-то вдалеке рокотало море.

Площадь трёх божеств была завалена трупами. Белые робы бойцов ордена лежали вперемешку с чёрными сюрко каких-то неизвестных солдат. Кровь текла по мокрым от дождя камням, собираясь в небольшие чёрные лужицы.

Постоялый двор горел. Гостиничное крыло окутало облако дыма. Сквозь провалившуюся крышу пробивались ярко-оранжевые языки пламени. Во дворе лежали тела. Несколько пьянчуг с перерезанными глотками. Одна девушка в вызывающем платье. Ярко рыжие волосы. Бледная кожа. Покрытое веснушками округлое лицо. Это была Инга. Ей вспороли живот. Скользкие внутренности вывалились наружу, перепачкав кровью дорогую синюю парчу. Один из постояльцев был ещё жив. Его волокли по двору двое закованных в броню послушников ордена. Бедолага орал и вырывался, но солдаты не обращали на него никакого внимания. Лишь когда он попытался ударить одного из них, второй остановился и саданул пьянчугу латной перчаткой по голове. Тот обмяк и больше не двигался. Святоши поволокли его дальше. В сторону знамённой площади.

На ней кипел бой. Десяток солдат в чёрных сюрко обороняли наспех сооруженную баррикаду из ящиков, мебели и пары повозок. На них наступали, прикрываясь большими, ростовыми павезами солдаты ордена. Четыре отряда по шесть человек.

— Стрелы наложить! — послышался крик со стороны баррикады.

Тут же раздался скрип натягиваемых тетив. Восемь бойцов взвели арбалеты.

— Стрелы отпустить!

Воняющий дымом, кровью и сталью воздух разрезали чёрные росчерки болтов. Большая часть воткнулись в щиты, которыми прикрывались храмовники. Но два нашли свою цель. Один из святош выронил щит и начал медленно оседать на землю хватаясь за пробитое горло. Второй упал на одно колено и сжал руками бок. Стрела пробила кольчугу.

Воздух взорвался криками. Солдаты ордена рванулись вперёд к баррикаде. Где-то за их спинами послышался тяжелый, гулкий удар. Сработал ударный механизм баллисты, которую два огромных бугая выкатили на площадь. Чёрный росчерк с воем рассекая воздух пронёсся между храмовниками. Врезался в повозку. Послышался треск ломаемых досок. Крики троих бойцов, продавленных телегой и вывалившимся с неё ящиками. Звон клинков и отчаянная ругань. Несколько солдат в чёрных коттах вступили в схватку с орденцами. Двое других рванули со всех ног прочь, в сторону гавани.

Туда, где на пузатый двухпалубный галлеон спешно грузились люди. Корабль готовился к отплытию. Матросы ставили паруса. Вокруг пирса сновали солдаты, таская тяжелые деревянные ящики. На борт карабкались жители, каким-то чудом сумевшие уцелеть в хаосе городских боёв.

Но добежать до своих бойцы с площади не успели. В узком боковом проулке мелькнула тень. За ней ещё одна. И ещё. В следующую секунду когти зараженного впились в спину одному из солдат. Второй развернулся, посмотреть что случилось с товарищем. Спустя миг на его горле сомкнулись зубы другой твари. Брызнул фонтан крови, рассыпавшись тёмно красными каплями по мокрой мостовой. Мир померк.

Но тут же возник вновь. Яркими огненными вспышками. Город горел. На улицах шли бои. Храмовники сражались с какими-то солдатами в чёрных одеждах. По заваленным телами улицам рыскали стаи заражённых, кидаясь на всех без разбору. Метались охваченные страхом люди. Кричала какая-то женщина, прижимая к груди ребёнка. Гул боя то и дело тонул в оглушающем вое боевых рогов, доносившимся со стороны гор. Там, через скалистую гряду к городу тянулась цепочка огней. Факелов, над которыми реяли знамёна. Белые полотна, перечёркнутые алым, охваченным пламенем клинком. В город заходило войско. Заходило и тут же вступало в бой, постепенно оттесняя и зараженных и бойцов в чёрных коттах к портовому кварталу.

Женщина перестала кричать. Двое храмовников схватили её за руки и поволокли. Туда же куда волокли всех уцелевших. В храмовый квартал. Там на соборной площади сгрудилась целая толпа людей. Некоторые из них кричали на плотный строй храмовников, окружавший их. Другие пытались вырваться, но получали дубинками по хребтам и отступали внутрь живой колышащейся массы людей. Третьи просто стояли понуро опустив голову и ждали своей участи. Солдаты ордена выдёргивали людей по одному. Выдёргивали и подводили к соборной лестнице, перед которой стояло какое-то странное устройство, отдалённо напоминавшее окованный железом гроб. Одного за другим бедолаг запихивали в него, а затем оттаскивали в сторону бесчувственные тела. Мир снова начал меркнуть. Таять в сгущающемся мраке. Но прежде, чем он исчез совсем, послышался хриплый, но в то же время звучный и властный голос:

«Парии сделали своё дело. Теперь париям надлежит умереть».

Мир погрузился во мрак. Тяжелой, удушающей тьмой навалился на грудь. Сковал тело, разлившимся по нему свинцом.

Я дернулся. Раз. Другой. Третий. Высвободил руку. Пальцы тут же впились во что-то мягкое и массивное. Отшвырнули это в сторону. Получившее свободу тело тут же распрямилось, словно взведённая пружина. Я открыл глаза. И уставился на… Айлин.

Девушка сидела на стуле рядом с кроватью и смотрела на меня. Смотрела со смесью страха, удивления и в то же время понимания и сочувствия.

— Ещё один сон, — после непродолжительного молчания поинтересовалась она.

— Угу, — кивнул я, усаживаясь на постель и пытаясь немного прийти в себя, — Ещё один. Вот только не знаю, стоит ли ему верить. Из того что мне снилось, буквально пара вещей нашли своё подтверждение. И то, связанные с моей прошлой итерацией.