В школе преподавали основы топографии, «сведения о структуре Красной Армии», подрывное дело. Учили сигнализации ракетами, ориентировке на местности, чтению карты, обращению с компасом и особое внимание уделяли тому, как надо собирать сведения о противнике.
Плечке говорил:
— Этот ублюдок с жезлом маршала, Фош, неплохо написал: «Чтобы побороть ту неизвестность, которая сопровождает нас вплоть до вступления в бой частей противника, имеется только одно средство: добывание сведений до последнего момента».
Техническое бюро занималось подготовкой радистов. Там учили также примитивной тайнописи.
Информационное бюро собирало и обобщало полученные сведения. Оно систематизировало их в виде «Ежедневных докладов», «Разведывательных бюллетеней» за неделю и за месяц и «Разведывательных извещений» по отдельным вопросам.
Здесь наносили на карты полученные данные, условными знаками изображали расположение войск противника. Для этого пользовались прозрачной бумагой. Ее накладывали на карту, давая возможность видеть расположение этих войск на местности. Бюро занималось установлением и распознаванием вновь прибывших или ранее неизвестных частей противника.
Офицеры из бюро опрашивали пленных по специальным вопросам, выясняя обстановку, режим у русских в прифронтовой полосе, документацию…
Но душой всего дела был «паспортный отдел» — детище Плечке.
Разбирая ящики с имуществом, привезенным группой, Наталья Даниловна увидела, в чем состояли труды ее начальника. «Паспортная библиотечка» Плечке содержала два основных раздела: документы воинские и документы гражданские. Первый раздел был, как любовно говорил Плечке, «спартански скромен». Это был набор красноармейских книжек всех родов войск, продовольственных и вещевых аттестатов с педантично заполненными графами о выдаче портянок и ремней, командировочных удостоверений армейских фуражиров и ветеринарных инспекторов.
Забавная мысль мелькнула у Натальи Даниловны, когда она знакомилась с этими документами. Не всякий старшина записал бы в вещевой аттестат с такой точностью, сколько он выдал портянок, как это делалось у Плечке.
Второй раздел «библиотечки» был разнообразен. Он отвечал условиям жизни прифронтовой полосы и тыла противника. Здесь были удостоверения об эвакуации, милицейские пропуска на выезд, пропуска военных комендатур. Документы хранились в ящиках портативного шкафа.
По подлинникам, захваченным у пленных, в типографии изготовлялись бланки, куда, согласно образцам, вносились данные владельца документа, наклеивалась фотография, прилагалась подпись. Печати, штемпеля, перья, чернила, штемпельная краска — все изготовлялось соответственно образцу.
Однажды от Плечке со сконфуженным видом вышел молодой лейтенант. Тотчас же Наталью Даниловну позвали к начальнику.
— Полюбуйтесь, — сказал он, — на работу этого растяпы. — Он испытующе глядел на помощницу. — Посмотрим, проницательнее ли окажетесь вы, фрау Натали.
Наталья Даниловна внимательно разглядывала документ, который показал ей Плечке.
В чем мог ошибиться лейтенант? Как будто все было правильно. Подлог сделан чисто. Как будто… Внезапная догадка осенила Наталью Даниловну.
— Да, — сказала она — это существенная ошибка.
— Что вы имеете в виду? — быстро спросил Плечке.
— Документ могут признать фальшивым.
— Почему?
— Чересчур острые углы букв «м» и «н». Они придают подписи готический стиль. Лейтенант еще неопытен.
— Браво, фрау Натали! Вы русская, но догадались. А этот, прошедший великолепную немецкую школу, чего он стоит? Он будет отчислен. Мне не нужны ослы.
Документы, которые уже были «в деле», то есть по которым разведчики благополучно ходили в тыл противника, Плечке называл «справками успеха». Были «свидетельства неудачи» — документы, послужившие причиной провала.
Плечке держал специального мастера подписей, некоего Тиммиха, занимавшего низшую должность в группе «97-ф», — бессловесное существо с огромной головой идиота. В прошлом он был фальшивомонетчиком. Способность Тиммиха подделывать подписи, даже иностранные, была тем удивительнее, что он не знал толком даже родного языка.
Плечке самодовольно говорил, что «не боится черной работы», — он лично проводил экзекуции при допросах пленных. В помощь он брал Тиммиха, охотно менявшего перо на плетку. Лицо Тиммиха при этом сохраняло идиотически спокойное выражение. Доктор с серьезным видом говорил ему:
— Наполеон сказал: «Искусство допроса есть проявление опыта и военного такта». Что это значит, Тиммих?
Тиммих пожимал плечами. Смысл изречений, которые любил Плечке, до него не доходил.
— Это значит, Тиммих, что пленному надо помогать давать показания. — Плечке показывал кулак.
Наталью Даниловну не удивило, что Плечке, хорошо разбиравшийся в тексте русских документов, вовсе не владел разговорным языком. Он полагался на свою систему и был уверен, что она действует безотказно.
А в системе этой было много пороков. Сколько времени уходило на то, чтобы изготовить документ по точным правилам, разработанным Плечке! Иногда на это требовались недели. «97-ф» лишалась мобильности. А в это время русские меняли документацию, и кропотливая работа шла насмарку.
Плечке как-то установил, что один русский контрольно-пропускной пункт недалеко от линии фронта делает отметку на документах не чернилами, а, как показал химический анализ, так называемой берлинской зеленью — медикаментом зеленого цвета.
— Хвалю ваших соотечественников! — сказал Плечке. — У них есть голова на плечах. Остроумная выдумка!
«Что бы это могло значить? — раздумывала Наталья Даниловна. — Почему берлинская зелень, а не чернила?»
Она не находила ответа.
Плечке приказал делать отметки на документах своих людей, которых забрасывали в зону, где находился этот контрольно-пропускной пункт, также берлинской зеленью.
— У нас такой же капепе, — острил он.
Не зная разговорного русского языка, он усвоил сокращения и любил щеголять ими.
И вот из-за этих-то отметок, сделанных берлинской зеленью на фальшивых документах, провалились три агента Плечке. Хауптманн был озадачен:
— Почему они вдруг перешли на обыкновенные чернила?
Наталья Даниловна догадывалась, почему это случилось. Некоторое время у контрольно-пропускного пункта не было обыкновенных чернил, и они взяли берлинскую зелень в ближайшем медсанбате. Потом чернила им доставили. Плечке же заподозрил дьявольскую хитрость и попал в ловушку.
Все больше и больше Наталья Даниловна убеждалась в бесплодности усилий хауптманна. Казалось, были все условия для успеха. Плечке работал много, упорно, систематично. К тому же он приучал и своих подчиненных. У него была первоклассная техника. Группа получала и обрабатывала много сведений. И все-таки Плечке не достигал основной цели, ради которой была создана группа: вовремя узнавать то, что предпринимает противник. Неудача следовала за неудачей.
Плечке, твердо верившего в свою систему, они не смущали. Однако их становилось все больше и больше: то разведчики, завербованные из пленных, уходя в тыл к русским, на первой же заставе рассказывали, кто они, и сдавали документы, сделанные с таким трудом и искусством; то в самих документах допускались роковые для их владельцев ошибки.
Наталья Даниловна нередко видела в «русских» документах, изготовленных Плечке, среди описания примет пометку: «цвет глаз серо-голубой», а это было буквальным переводом с немецкого. Внимательный работник контрольно-пропускного пункта обратил бы внимание на выражение, чуждое русскому языку.
Почему же Плечке терпел неудачи? Из-за того, что переоценивал свою систему, свою технику?
Пришло время, и Наталья Даниловна поняла, что основная причина неудач Плечке не в этом.
Авантюристическая, антинародная политика фашизма определила и всю военную стратегию его. Порочность больших стратегических планов отразилась и на второстепенных делах. И это мешало успеху даже отдельных способных слуг фашизма, каким бесспорно являлся Плечке.
