Она о чем-то хотела спросить его и опять уснула…

Второй раз она проснулась от холода. Видимо, Пищик ждал ее пробуждения. Он сразу спросил:

— Как вы думаете, нашим уже сообщили о том, что мы здесь?

— Конечно, они знают. Люба уже отстучала.

— Почему же они не едут за нами?.. Уже ведь третьи сутки…

— Третьи сутки? Что вы?

— Третьи.

— Сколько же я сплю?

Вот когда сказалось напряжение последних дней, когда сказались эти шесть часов ожидания! Но все это было далеко, далеко…

Потянув на себя плащ-палатку, она опять засыпала. Глаза закрывались сами собой, и дрему нагонял беспрерывный шум текущей внизу реки.

И снова она проснулась ночью. Частый легкий плеск слышался неподалеку: кто-то греб к острову. Пищик со связкой гранат полз под откос.

Было слышно, как лодка, разогнавшись, врезалась в песок.

И тотчас раздался тихий голос Пищика:

— Хальт!

Щелкнул затвор, но выстрела не последовало.

«Нет, все равно не могу двинуться», — подумала Наталья Даниловна.

Потом она лежала на дне лодки. Ей было видно темное небо, тусклые и редкие звезды.

Она очнулась в землянке, на свежем сене, покрывавшем носилки. Девушка в крестьянской одежде с кобурой на поясе сидела около нее.

— Где я? — спросила Наталья Даниловна.

— У партизан, в штабе отряда. Теперь она снова стала Верой Чистяковой.

Стояла та особая выжидательная напряженная тишина, которая отличает ночь в партизанском лагере, — тишина, которая каждую минуту может взорваться вспышкой ракеты, залпом.

Полковник Платонов несколько раз выходил из землянки, всматривался в темноту, еще более густую от огненной точки его папиросы, напряженно раздумывал.

Вскоре ему предстояло отправиться на ответственное задание с Верой Чистяковой. Если только она вернется. Да, если вернется…

Перед рассветом пришел начальник отряда.

— Жива? — отрывисто спросил полковник.

— Ранена и больна.

— Пойдемте! — Платонов затоптал окурок и закурил новую папиросу.

Санпункт помещался в центре лагеря. Молодой врач встретил их у входа в землянку.

Он стал было объяснять, почему осложнилась несерьезная рана…

— Простите, доктор! — Платонов, не дослушав, спустился по крутым ступеням в глубокую, в три наката, санитарную землянку.

Фонарь «летучая мышь» светил тускло. Лицо Веры казалось зеленоватым, глаза были закрыты, темные ресницы бросали на щеки густую тень. Она услышала шаги и открыла глаза. Он опустился на земляной пол у носилок.

— Здравствуйте, моя дорогая… — Голос его дрогнул.

И, чтобы смягчить его тревогу, Вера проговорила:

— Мне уже лучше. Я скоро поправлюсь.

Сейчас, когда он услышал слабый голос и рассмотрел измученное лицо, ему показалось: только теперь он по-настоящему понял, кем была для него эта женщина.

— Не было дня, чтобы я не думал о вас, Вера!

Нет, она должна понять его до конца.

— Не было минуты, чтобы я не думал о тебе, Вера…

Ему хотелось сказать, что все это долгое время он нес на себе двойную тяжесть. Он тревожился за помощника и страшился за любимую женщину. Но надо ли говорить об этом, когда она, раненая, измученная, столько выстрадавшая, лежит в этой землянке, в глухом лесу? Надо ли сейчас говорить о своей любви?

Прежняя, чуть лукавая улыбка тронула бескровные губы Веры.

— Я знаю, — сказала она, подняв глаза на Платонова, — я всё знаю…

С поезда на самолет, с самолета в седло или на легкую плоскодонную лодчонку «душегубку», на мерно покачивающийся верблюжий горб или оленьи нарты, а иногда и просто пешком, с увесистым аппаратом за плечами идут, мчатся, летят кинолетописцы наших дней. В холод и зной, месяцами не зная крова, сегодня по пояс в воде, а завтра подтягиваясь на канатах к горным вершинам, не досыпая и не умываясь, довольствуясь лишь скудным пайком или тем, что удается добыть метким выстрелом охотничьего ружья, — колесят они по стране. И все это для того, чтобы мы с вами, сидя в уютном кинозале, за десять минут перенеслись на сотни и тысячи километров в отдаленные уголки нашей Родины, на новостройки, в пустыни, в чужие, незнакомые края…

«Короткометражка» должна уложиться в триста метров пленки. А занимательнейшие приключения участников киноэкспедиций часто так и не доходят до нас.

Двадцать пять тысяч километров отмахали, например, за полгода неутомимые кинооператоры, снимавшие на необитаемом острове Ионы лежбище ушастых тюленей — сивучей и постройку автоматической метеостанции, передающей без участия человека сигналы о состоянии погоды в Охотском море. На каждый метр пленки картины пришлось сто километров пути!

Ездившие недавно в Исландию советские кинооператоры Максимов и Киселев должны были снимать знаменитые исландские гейзеры. Гейзеры они сняли. Но самые сильные ощущения, по словам оператора Максимова, выпали на его долю во время вынужденной восьмидневной прогулки по Атлантическому океану в рыбачьем катере.

Оператор вместе с рыбаками отправился снимать лов сельдей в Атлантике, но попал в девятибалльный шторм и провел восемь суток в разбушевавшемся океане. Громадными водяными валами была разбита спасательная лодка, порваны сети. Маленькое суденышко подбрасывало, как спичечную коробку. А советский кинооператор, к удивлению его исландских спутников, ползал на четвереньках, продолжая крутить ручку аппарата. Лишь на девятые сутки рыбакам удалось причалить к берегу.

Старейший из советских кинопутешественников — Владимир Шнейдеров больше тридцати лет работает в области научно-популярного фильма. В каких только малоисследованных районах страны ему не приходилось бывать!

Вместе с экспедицией Академии наук СССР, обследовавшей Памирское нагорье, Шнейдеров одним из первых взобрался на «Крышу мира». Она вполне оправдывала в то время свое таджикское название «Па-и-мор» — подножие смерти. Даже большие караваны, пробиравшиеся по этому пути, нередко погибали во время внезапно налетавших снежных бурь.

Участники экспедиции проникли в область еще неисследованного «белого пятна», расположенного в месте сплетения высочайших снежных хребтов Гиндукуша, Тянь-Шаня, Куэнь-Луня, Каракорума и Гималаев, чтобы разведать таящиеся в его недрах богатства. Только часть дороги проходила по древним караванным путям, ведущим в Афганистан, Индию и Китай, и по так называемым оврингам. Это длинные подвесные карнизы, сооружаемые там, где нельзя проложить дорогу. Дальше шли уже наугад.

Падение вьючных лошадей с висячих мостов в бурлящую горную реку, извлечение из ледовой трещины провалившегося туда альпиниста, встреча с огромными круторогими дикими баранами — архарами, обитающими только на горных вершинах… Да разве можно перечислить все не предусмотренные сценарием интересные кадры, заснятые киноработниками на недосягаемых даже для птиц высотах!

В кровь изодранные о скалы руки операторов долго не заживали из-за повышавшегося на такой высоте кровяного давления.

Участники экспедиции первыми прошли вековые льды, носящие название «ледника Федченко», обнаружили истоки четырех больших горных рек.

Ими были открыты новые перевалы, даны названия высочайшим в мире горным вершинам.

Оператор кинохроники В. Придорогин снимал недавно на Памире единственный в мире высокогорный ботанический сад и расположенный на высоте пяти с половиной тысяч метров яководческий совхоз. Пасущиеся на сочных пастбищах этого совхоза яки — неповоротливые животные с мордой коровы и лошадиным хвостом — дают ежедневно два с половиной литра молока такой жирности, что его можно приравнять к сливкам.

«Выпьешь кружку этого молока, — уверяет Придорогин, — и затраченные на подъем силы сразу восстанавливаются. Будто на пять лет помолодел».