— Я пробовал! Но она заявила всем, что была девственницей до первой ночи со мной, а я лишив её чести, теперь просто решил избавиться от супруги! Но этого не было, клянусь! За все три ночи я так и не смог ничего сделать, она всё время лежала неподвижная, словно мраморная статуя со своим издевательским взглядом!

— Я пытался расторгнуть брак по-хорошему, но проклятые датчане, испугавшись гнева своего короля, если вернутся назад с принцессой, удрали в свою страну. Кнуд встал на сторону сестры, заявив, что ничего не знает, венчание состоялось. К тому же, взял все свои обещания назад, отказавшись передать мне права на престол Англии! Всё, что мне осталось, наблюдать как эта ведьма строит из себя невинную овечку, обольщая кругом всех, и говоря, что это я ужасный муж.

— Это, очень серьёзное обвинение, ваше величество, — едва не прошипел я, — но если всё так, зачем вы тогда морите её голодом в тюрьме? Этим вы ещё больше вызываете к ней жалость.

— Какой голод?! Какая тюрьма! — всплеснул он руками, обращаясь к молчаливому подручному.

— Арман, принеси все ведомости, — попросил он, и мы молча дождались, когда была принесена весьма большая шкатулка, забитая бумагой.

— Вот посмотри сам, Венецианец, каждый месяц Арман отвозит ей деньги, с самого начала её пребывания в Этампе! — он стал кидать свитки на стол, — вот ещё, ещё! Да я на неё трачу больше, чем на свою любимую жену! Вот смотри, везде её подписи о принятии денег!

Я попросил принести шкатулку ближе и стал рассматривать документы. Да, суммы были весьма впечатляющими, если их сложить между собой и везде стояла аккуратная подпись, явно сделанная женской рукой. Твёрдая и уверенная, а не ослабевшая, как это должно было быть от голода. Ещё в письмах, что мне показывал Папа меня это удивило, но я подумал, что возможно кто-то пишет вместо неё, поскольку королева слишком слаба. Но вот здесь, в ведомостях, была та же подпись, что я видел уже раньше.

— И теперь весь мир Венецианец, представляешь, весь мир, и даже собственный народ смотрит на меня с укором! — возмутился он, — и всё, из-за пригретой на груди змеи!

Мой взгляд потяжелел, я взял себе один из свитков, остальное вернул обратно.

— Я разберусь, — твёрдо сказал я, — но упаси вас бог ваше величество, если вы мне солгали.

— Венецианец, клянусь своей душой, всё сказанное мной правда! — в отчаянии трижды перекрестился он, — мне верят только моя настоящая жена и вот ещё Арман. Все остальные просто предали меня! Я попросил епископов собрать Ассамблею и найти свидетельства, позволяющие произвести развод с этой ведьмой, а они вместо того, чтобы найти достаточные для Святого престола доказательства, состряпали фальшивый документ, что мы якобы являемся родственниками по линии деда. А я ведь им поверил! С открытым забралом с этим документом пошёл против всех! Даже против Рима! А они меня просто предали, сбежав в свои норы, когда оказалось, что это надуманные обвинения!

Он, с горящими от возбуждения глазами, погрозил кулаком в сторону окна.

— Те легаты, что приезжали от прежнего Папы, даже слушать меня не хотели, упорно твердя, что нужно просто забыть нынешнюю любовницу и вернуться к настоящей жене. Но как? Венецианец, как? Я её ненавижу! Задушить готов за такой обман! Её и её братца!

Более отчаявшегося человека, чем король Франции, сидящего сейчас передо мной, я ещё никогда в жизни не видел.

— Вы дадите мне своего Армана, — я постарался собрать свои мысли в кучу, — я проверю каждое ваше слово и обещаю, моё решение будет беспристрастно.

— Большего, я и не прошу, — он взмахнул рукой, — бери всё что тебе нужно. Спрашивай кого хочешь, я тебе разрешаю всё.

— Тогда прошу меня простить, я немедленно приступлю к делу, — я позвал свою охрану, ждущую за дверьми.

— Сначала, все документы по генеалогии обоих родов, затем заключение Собора на основании чего они вынесли решение об их родстве, — перечислял я молчаливо идущему рядом барону, который всё записывал, — затем имена всех свидетелей, кто был в той комнате в ночь консумации, я переговорю с каждым.

Он склонил голову.

— Чем быстрее вы всё мне предоставите, тем быстрее я начну.

— Всё будет сделано ваше высокопреосвященство, — наконец сказал он, впервые хоть что-то вслух.

14 ноября 1198 года от Р.Х., Этамп

Чем больше я погружался в это болото, тем больше понимал, что нужно ехать в замок Этамп, и поговорить со ссыльной королевой, а ещё лучше, посмотреть, как и чем она живёт, поскольку все предоставленные мне королём свидетели и факты, кроме расписок о принятии денег, говорили не в его пользу. Те, кто был в комнате в ту злополучную ночь, говорили практически одно и то же. Сначала за занавеской была тишина, возня, затем громкий вскрик королевы и всё. Самого факта консумации они не могли ни опровергнуть, ни подтвердить. К тому же, под моим внимательным взглядом, все страшно нервничали и старательно увиливали от прямых ответов, приходилось едва не клещами вытягивать хоть слово по делу. То же касалось и епископов, которые при виде перстня тут же теряли всяческую волю и спихивали принятое ими решение на короля, который их заставил состряпать фальшивку.

Поэтому, я и принял решение ехать к узнице, предварительно поговорив с Филиппом Августом, чтобы написал документ, поручающий всю заботу об Ингеборге Датской, в том числе и с финансовой стороны, одному мне. Узнав, что ему теперь не нужно будет её содержать, он обрадовался так, что подписал свиток дающий мне право делать с ней всё что угодно, кроме убийства. Вот с ним-то, я и отправился со всем своим войском в пригород Парижа, находившийся примерно в пятидесяти километрах от столицы.

Смотря, как к расхлябанным солдатам на постах, которые больше пили вино и играли в кости, чем несли службу, встают мои солдаты, я дождался, когда замок всполошится из-за вторжения и толстый, упитанный дворянин соизволит спуститься вниз.

— Даю вам время, до обеда любезный, — вежливо оповестил я его, показав документ, подписанный королём, — собрать вещи и убраться из замка.

— Но…но…это произвол! Я буду жаловаться! — возмутился он, смотря как внутрь стен втекает армия, а ещё большая её часть, окружает замок кольцом снаружи.

— Да, конечно, но если не успеете до указанного времени, будете болтаться вон там, — я показал ему на замковые ворота.

Он, схватившись за голову убежал в донжон, а мои солдаты продолжали дублировать все посты, выставленные им в замке. Причём французы, ничего не понимая, почти не сопротивлялись, ну было конечно парочка героев, но когда они закачались на виселице, больше желающих спорить с новым руководством замка не нашлось. Это же зрелище ускорило и коменданта, который со всей семьёй и роднёй, решил нас экстренно покинуть.

Прибежали было качать права и часть из тех, кто сейчас находился в замке и дружил с узницей, но я их тоже попросил покинуть замок, если что-то не устраивает. Епископа Этьена де Турне и племянницу Алиеноры постигла та же участь, что и коменданта, поскольку они начали мне угрожать. Так что их быстро, хоть и со всеми почестями, выкинули за ворота. Остальные, кто здесь проживал или заехал в гости, вели себя смирно, хотя как по мне, их тут было слишком много для того, чтобы узница считалась всеми брошенной и покинутой, как она об этом писала Папе. Особенно меня удивила кухня, на которую я сразу отправился. Повар, заикаясь от волнения, рассказал, что и из каких продуктов он готовит, подавая еду всем, в том числе и опальной королеве. И что-то я среди куропаток, жирных молочных поросят и десятка соусов, которые он перечислил, не нашёл упоминания о «хлебе и воде» о которых Ингеборга так красочно писала в Рим. Так что наконец, первая гирька упала и на чашу весов короля, но груда фактов со стороны королевы пока даже не пошевелилась от этого и с этим мне нужно было скрупулёзно разбираться.