— Позволь, князь Велеслав, напомнить уговор твой с нашим князем, — боярин слегка поклонился в сторону Велеслава. — Свидетелей ведь ему было немало, и каких! Князья за столом сидели! И я там был. Ты обещал, княже, хоть всех своих дочек в Карияр отдать, если твой поединщик против нашего не устоит. А если ты слово нарушишь, то пусть Моровая Девка на твоей земле хоть зимует. А боги нашему поединщику победу отдали, помнишь, княже? Так ответь же нам теперь, почему твоя меньшая дочь от нас будто прячется и за стол ни разу не вышла? Или она кривая, что ли, у тебя, и потому ты людям ее не показываешь?

Велька так и застыла, прижавшись к бревенчатой стене сеней, и холодно ей стало, словно зимним сквозняком потянуло. Ох, что наделал родимый батюшка! Да кто же не знает, что такие слова да зазря говорить — это лучше без языка родиться! А раз кариярский боярин за столом, при всем честном народе об этом сказал, то он твердо уверен, что увезет ее, Вельку, в Карияр. Как же теперь не увезти! Князь и слова против не скажет, даже больше того, ему бы ее самому вслед кариярцам отправить да умолять, чтобы не отказывались. Ведь если, Боги сохрани, на самом деле придет злой мор в Верилог, хоть и через десять лет, людей или скотину косить начнет, виноватым станет князь Велеслав, не простит его народ. Своя дружина, свои ближние люди и то отвернутся. Нет, не жить больше Вельке в Верилоге!

Отдышалась она, выглянула опять в окошко. Тут как раз заговорил князь:

— Зачем тебе, боярин, моя вторая дочь? Она первой не ровня, и молода совсем. И родни знатной у нее со стороны матери нет. И приданое за ней даю не то, что князя порадует. И красотой она против старшей, что воробышек против лебедя. Мало ли, сколько у меня дочек? Может, я всех и не знаю? — он усмехнулся, снова усы погладил. — Мы о первой рядились, а насчет других — так, к слову пришлось. За столом на пиру чего не скажешь! Так зачем? Ты же за старшей моей сюда ехал или я чего не понял?

Велька видела ясно, что отец досаду едва сдерживает.

Ириней дергал боярина за рукав и тоже, видно, был озадачен изменениями в их планах.

— Отдавай и вторую дочь, княже, — твердо сказал боярин, — обещал, так отдавай. Без нее не уедем. Или ты слово держать не хочешь? Так боги… они же все видят, княже! О чем нам спорить! И в самой поре твоя княженка. Позови ее, княже Велеслав. Мы со всей честью просим ее в жены… — тут боярин Мирята несколько запнулся, — сыну князя нашего.

— Так которую тебе позвать-то? — Велеслав усмехнулся, желая подловить боярина на том, что тот не знает толком, чего хочет.

Но боярин как раз все знал.

— А Велью Велеславну, княже, кого же еще. Княженку твою.

А кариярские княжичи все еще недоуменно переглядывались, усмехались. И отец сдался, махнул рукой, тихонько что-то приказал. Волкобой опять ей руку лизнул горячим шершавым языком и исчез, она и не заметила как.

Вельку нашли быстро, словно вся дворня точно знала, у какого окошка она стоит. И переодевать ее наверх не потащили, так, в чем была, вывели во двор, к столам. Впрочем, она нынче оделась пристойно, но не для выхода, не в нарядное, и стояла теперь против Чаяны и впрямь как воробышек против лебедя.

Боярин Мирята с интересом ее разглядывал, явно видя впервые. Отец губы сжал в скорбной гримасе, как будто, дай ему волю, он метлами прогнал бы со двора всех сватов. Княгиня руки к груди прижала. Княжичи… вот кто был удивлен. Ириней даже привстал, а Яробран как рот раскрыл, так закрыть и забыл. Еще бы! Узнали ее в первый же миг. Как они вчера гоготали, вышучивали ее, дескать, в меньшицы к Иринею не хочет девка, только в старшие жены, вот же нахалка! А теперь так и вышло, чтобы идти ей в старшие жены одному из них, княжной быть в Карияре. Одной из княжон, точнее. Просить ее в меньшицы теперь никому и в голову не придет, потому что княжеская дочь. И нужна она им, спрашивается? Что-то на лицах у этих четверых хоть какой-никакой радости не видать. Зачем настаивал боярин?

Боярин, однако ж, приветливо улыбнулся.

— Ох, радость-то какая! И думать не смел, что такую красу увижу! Ну, Чаяна Велеславна и Велья Велеславна! Слушайте, что скажу, голубки: есть у нас для вас ясные соколы! Прилетели за вами издалека, и нелегок был путь, но он того стоил. И если все решено между нами, то благословите, князь и княгиня, дочек!

Кажется, все и было решено. Принесли две ковриги хлеба, чаши с молоком и с медом, тоже по две. Князь каждую ковригу разрезал на две части, половины ковриг вручили невестам, другие половины — боярину, тот передал женихам. Из чаш с молоком и медом тоже пришлось отпить по глотку. И князь, а потом и княгиня по очереди произнесли чурами еще затвержденные слова благословения — на долгую жизнь, на счастье, и детей чтобы много…

Велька стояла как во сне, верила и не верила. Казалось, того, что происходит, просто быть не может. Ее замуж отдают в Карияр? Это же Чаяну должны были! Та заранее знала, ждала, смирилась, и княжич Ириней ей уже понравился. А ей, Вельке, как теперь быть?!

Впрочем, известно как: послушно делать, что скажут. Ехать в Карияр, чтобы стать женой одному из княжичей. Вот они, до сих пор смотрят, как по головам ударенные. На нее смотрят, не на Чаяну! Это понятно, Чаяна достанется старшему, а один из остальных получит ее. Как оспаривать-то станут, не в кости же разыграют? Оставят это на суд кариярского князя? Или и впрямь выбрать позволят?

Княгиня ведь право выбирать Чаяне вытребовала, не Вельке.

Отец обнял их по очереди, молча, поцеловал каждую в лоб. Княгиня подошла, тоже сначала обняла, а потом сняла с их голов девичьи венцы — все, они просватаны, они невесты. Теперь в Карияре под повоем[23] волосы спрячут, уже навсегда.

Боярин Мирята, удовлетворенно потирая руки, из ларчика достал два больших платка тяжелого узорчатого шелка и набросил на плечи девушкам — платки свекрови, кариярской княгини, отданные ею, чтобы покрыть плечи будущих невесток в знак того, что принимает она их в дочери, и еще ее благословение и защита в долгой дороге, когда девушки, увезенные из родного дома, останутся без покровительства родных чуров. А чуры нового, кариярского дома их пока не знают и беречь не станут. Одно слово, невестки они пока ничьи, невесть кто. Непростое для девушек время, опасное. Оттого перед отъездом обряды волхвы станут творить чуть не целый День, заговоры петь, заклиная для них легкую дорогу. И лица им закроют, потому что для тех, кто смотрит на этот мир из мира другого, нет их больше в отцовском доме. Но сначала с чурами они попрощаются, с огнем в родном очаге. И песни тоскливые тут станут петь с утра до вечера, такие песни, что только завыть и хочется! Не любила Велька этих провожальных песен, что на краду с такими кладут, что замуж отдают, различий и нет почти. Большой пир-проводы устроит отец, быков самых тучных заколют в святилище — жертва ради легкой для них, невест, дороги. Что ж, волхвам не впервой, они это дело знают.

А у нее-то родной очаг — не тут, а в Сини-веси. Значит, и попрощаться не придется.

Велька провела ладонью по краю свекровиного платка и заметила, что край был обрезан и не подрублен и даже не обтрепан ничуть. И сам платок на ее плечах не сложен был вдвое, то есть полотнище не четырехугольным было, а о трех углах. Все понятно, недавно разрезали его, от угла до угла, из одного сделав два. Один свой платок вручила сватам княгиня-свекровь, за одной невестой сваты ехали, о второй и не помышляли. Если бы помышляли, дала бы им княгиня хоть два платка, хоть три, не пожалела бы, вряд ли у нее платков недостает!

Не ждут, значит, Вельку в Карияре. Удивятся, наверное.

Так зачем?..

Отъезд назначили через седмицу. Кариярцы, дай им волю, уехали бы скорее и налегке, но тут опять княгиня воспротивилась.

— Как княжеские дочери одни поедут, что за позорище будет, боярин? — заявила она. — Подумают люди — холопок везешь! Нет уж, давай делать как следует. И приданое, и подарки возьмете, и боярынь надежных я отряжу, дочек провожать. Наших сыновей нет нынче в Верилоге, кому-то из них бы сестер поручить. Ну да мы найдем подходящего человека.