Велька покрутила кончики нити в пальцах, признала:
— Да, это ворожба.
На ее рубахе! Да что же это делается, что и кому от нее надобно?
А сила опять пришла, не призванная. Еще бы, от всех этих треволнений утренних да не пришла бы! Пришла, родимая, в затылке тяжестью налилась, в пальцах запульсировала. Да и верно, как без нее что-то понять, кроме того, что была ворожба?..
И как тут не волхвовать, если в этом то и дело нужда? Воевна на этот раз не возмущалась, только напряженно ждала, что скажет княженка.
Велька опять покрутила в пальцах нитку и вздохнула с облегчением:
— Зла тут я не слышу. Не хотели мне зла. Вроде даже наоборот. Это для силы, сноровки, острого глаза. Для здоровья. Не понимаю зачем. Точно ли мне делалось? Может, я случайно эту рубаху надела?
Так могло быть запросто. Рубахи Велька надевала те, что подавали, а руководила их с сестрой одеваньем сама Воевна. И на рубахе как-то появилась заговоренная нить, такая, что вреда бы не причинила, только пользу, разве только…
Ну да, спать бы помешала. Так заговаривать надо дозорных, что перед рассветом караулят, — нипочем не заснут. Она и не спала. Не утерпела, во двор вышла. И Венко приходил. Как будто нарочно она не спала затем, чтобы Венко нашел ее возле избы! А иначе как бы нашел? И дверь заперта была.
Совсем все запуталось!
Случайность какая-то, не иначе. Заговор, может, совсем давний, а рубаха нежданно-негаданно помогла ей с Венко увидеться.
— Не опасно это, — повторила Велька, — точно говорю.
Боярыня забрала рубаху, вздохнула:
— И кто бы вразумил меня неразумную?..
ГЛАВА 12
Из ворот да в приворот
Все больше времени проводил Ириней около Чаяны. Было раз, чуть не подрались они с Велемилом, да Горибор вмешался. Вельке это Любица рассказала, а той ее муж, боярин Городей:
— Так и раскидал княжич Горибор обоих сам, говорит, стыдитесь-де, нашли место и время людей потешать! Стыдно братьям-княжичам между собой за невесту драться. Просите-де у девки обручье, и все тут, кому отдаст, тому и невеста. И боярин их подоспел, тоже с каждым по отдельности говорил. Да и погляди, теперь один к другому не приближаются, и кмети с каждым рядом едут.
Да, так и было. А подраться двум парням из-за девки — ничего особого, бывает, да только братьям и впрямь стыдно. Даже если они не княжичи, младший старшему уступить должен, если родители как иначе не рассудят, или девка, или ее родители. Все равно ведь старшему сначала жениться. А старший здесь Велемил. Ему, может, и то не нравится, что младший дорогу переходит?
Хотя, сказано ведь, что любого из княжичей им, невестам, можно выбирать! Им-то можно, а парням обидно, у них друг с дружкой свои счеты.
Чаяна теперь всю дорогу ехала с Иринеем, поодаль от Вельки, и от разговоров с ней уворачивалась, вечерами то боярынь, то челядинок от себя не отпускала. Велька смирилась: если сестра что-то и затевала, похоже, беды не случилось. Значит, можно и позже поговорить, расспросить, Чаяна успокоится и расскажет. А может, даже сама похвалиться захочет, по ее ведь вышло. И руны то же предсказали, значит, ворожбы никакой могло не быть, а что было — потом узнается.
А от Вельки ни на шаг не отходила Любица. Если поначалу она ехала в повозке, то теперь тоже пересела на лошадь и держалась верхом очень ловко.
— Боярину моему не нравится, — тихо, со смешком пояснила она Вельке, — верхом я на виду, все глядят, кому хочется, а он ревнивый у меня. А сама я люблю так ездить, батюшка мне позволял!
Поглядеть было на что: стройная, высокая, чернобровая молодая боярыня была очень хороша, хоть и одевалась в дороге неброско, и шелковые уборы свои из сундуков не доставала, а голубым ярким бисером расшитое очелье[38] над ее высоким лбом было едва ли ярче ее глаз.
Ириней, кажется, постепенно вовсе забыл, кто такая Велька. Мрачный Велемил затерялся среди кметей впереди отряда и на глаза не показывался, да и Горибор с Яробраном только учтиво кланялись, держась на приличном расстоянии. Горибор, правда, раз к ней подошел, с кметем выздоровевшим, с Ветряном. Ветрян кланяться ей стал, благодарить, она рассмеялась, поклонившись в ответ:
— Будь здоров и живи долго, добрый человек! Родится у тебя когда дочка — назови ее Быстрицей, так твою спасительницу зовут, ее снадобье тебя и подняло.
Засмущавшись, парень пообещал, блестящими глазами глядя на княженку:
— Назовем! Не дочку, так племяшку, а будет теперь это имя в нашем роду, раз ты велишь!
— А я прослежу, чтобы не забыл, — хлопнул его по плечу Горибор, — иди пока себе.
— Как же я забуду, что княгине своей пообещал? — неожиданно возмутился парень.
— Ишь ты — княгине! Не болтай, сглазишь, — одернул его Горибор, а когда смущенный парень ушел, улыбнулся Вельке, — вишь, ты для него уже и княгиня. Может, на добром слове-то?
Велька смутилась, опустила голову, а Горибор, посмеиваясь, ушел.
— Скучные какие женихи стали, Огнявушка, — не удержалась как-то Любица, — ладно, с одной невестой понятно, но ты-то осталась. Что же они теряются?
— Может, потому, что всем Чаяна больше по нраву?
— Ох, насмешила! — боярыня и впрямь звонко рассмеялась. — Ты да не по нраву? Ты с чего взяла-то, что такое может быть, кто тебе эту глупость сказал?
— Сама же видишь, — пожала плечами княженка, — на сестру я не похожа.
— Не похожа, и слава Макоши! Все равно ничем не хуже. Только так о себе и думай, поняла? Это чистая правда и есть! Но погоди, немного еще проедем, и наладится. Княжичи, может, в себя придут, вспомнят, что соколам горлиночек да уточек ловить надо, сами те не прибегут.
— Может, и вспомнят, — легко согласилась Велька.
Никто что-то не видал, как Ириней-сокол свою Чаяну-горлиночку ловил. Значит, и горлиночке можно изловить своего сокола, кто бы сомневался?
Вельке было все равно. И лучше, что Горибор с Яробраном на нее не заглядываются, не стараются понравиться, одно беспокойство было бы. Пусть бы они подольше о ней не вспоминали. А она, то ли горлиночка, то ли уточка, попалась уже своему соколу, и вырваться не получалось. И то, что Венко сказал, то и дело вспоминалось: что ему князь кариярский Вереней перечить не станет, так что Вельке о других женихах и думать нечего, если только сама по-другому не захочет. Сама она и не хотела…
Только не складывалось как-то. И так и этак перебирала Велька, что ее купец говорил — не складывалось. Как там с Веренеем — неясно, но отец-то ее, князь Велеслав ему ничего не задолжал, и Веренею, если на то пошло, тоже ничего! Так зачем тогда Венко-купец вериложскому князю в зятьях? Недоволен будет батюшка таким раскладом, очень недоволен, и к ворожее не ходи.
Или — кто Венко кариярскому князю? Что за долги между ними такие?
В отличие от княжичей, боярин Мирята, напротив, то и дело Вельку и Любицу разговорами развлекал, про Карияр рассказывал, и про сам стольный город, и про княжий двор, и даже про княжичей, когда те мальчишками были. Забавно рассказывал, княженка с боярыней то и дело смеялись. Велька и про другие города Кариярской земли, и про Лесовань, где оборотни жили, стала спрашивать, он отвечал, и подробно. Тогда Велька и про князя Веренея спросила, то, что она хотела через Чаяну вызнать.
— Скажи, Мирята Веденич, когда князь Вереней князем стал? До того, как с батюшкой моим вместе воевал, или после?
— Э… — кажется, в первый раз разговорчивый боярин с ответом помедлил, — дай боги памяти… а зачем это тебе, боярышня?
В его забывчивость Велька не поверила, а заминку эту приметила.
— Да просто так, — она улыбнулась, — проклятье ваше страшное ему не повредило ли? Он не хворый, нет?
— Нет, нет! — заулыбался боярин. — Они оба хоть куда молодцы, и старый князь, и молодой… то есть сын его, я хотел сказать. Когда драться возьмутся, да хоть на чем, не каждый с ними и совладает, далеко не каждый!