— Чем хочешь поклянемся, воевода! — охотно вставил набольший. — Все, кто заклад платил и товар везет, все тут!

— Во-о-от! — обрадовался Горыныч, сообразив, как поймать на слове. — Кто заклад платил и с товаром, значит… А без заклада и товара неужто никого нет и не было? Так не бывает, чтобы к такому обозу попутчиков не нашлось! Говори, был кто чужой с вами, да отстал? Когда и куда делся?

— Как не быть! — сразу согласился купец. — Да только как же нам за чужих отвечать? Да, ехали люди, отстали седмицу как. И ранее такое было! Мало ли кому куда надобно!

— А последними кто от вас отъехал, седмицу назад, говоришь? — подался к нему воевода.

— Так этих мы знаем давно! — встрял другой купец. — Они из Сараватов, род уважаемый, и по важному делу ехали.

— Сараваты? Не Касмет ли с сородичами? — уточнил Велемил, положив руку брату на плечо. — А то встречались…

Купцы согласно закивали, опять переглядываясь.

— Так… то люди давно известные, — повторил набольший, — еще дед мой с Сараватами дела вел. У них лучшие оружейные лавки, и в Карияре тоже, знаете небось, — он обращался в основном к кариярским княжичам, а на Горыныча лишь иногда опасливо косился, — уж ты, Велемил Веренеич, знаешь… люди честные… да беда у них. Сами небедные, а помощи попросили, многие тут складывались, как не помочь…

— Что за беда? — продолжал спрашивать Горибор.

— Сын его единственный, Айсак, в плену в степи, в холопство вечное проданный, да не просто так, а из мести. Заворожен парень, и выкупить его нельзя. Если бы только за деньгами дело стало, не печаль, выкупили бы, говорю же, мошны бы не жалели. А тут, значит… только богов просить… и дороже выйдет, опять же…

— А они все амулеты Кары носят, — сказал задумчиво Велемил, — не ее ли просить хотят? Тогда понятно, зачем им холопка из арьев. На такой дар ответ непременно быть должен.

— Оно так! — закивал купец. — Да только легко ли найти такую девку? Продают задорого, а на деле обман все. И в Лесовани арьев нынче мало, не продают их, а своих у Сараватов небось и не осталось. А обычная девка все не то… — кажется, и купчина прекрасно понимал, для чего может пригодиться холопка-арья, только вряд ли он способен был уразуметь, какая связь между холопкой и дочкой князя.

Горыныч пыхтел и недоуменно бродил взглядом по лицам собеседников.

Худо-бедно, но в конце концов разобрались: седмицу назад обоз покинули Касмет и еще четверо его сородичей, которые напрарлялись в Степь, чтобы найти и выкупить из неволи Айсака, сына Касмета, и ради этого сам Касмет не постоял бы ни за чем. И свернули они в месте, как раз подходящем, чтобы сначала тайной тропой, если такие есть, а потом торной дорогой добираться до Хлябина, последнего ветлянского города на границе со степью. Боярин Мирята, поглядев на развернутую Горибором карту, одобрительно кивнул.

— Тайных троп тут много. Сараваты эти — рыси, они всегда больше троп знали, чем мы. И сам Касмет, чтоб его леший взял, волшбарь известный, куда до него нам! Дураков век учи, и без толку! — закончил он в сердцах. — Ночь уже миновала, ему могло и хватить.

Последние слова легли тенью на лица княжичей.

— Карино святилище, значит, — сказал Горибор, — они уже позади все. Да и какое? Много их.

— Может, и малым обойтись, ягушку ближайшую отыщет и велит к Каре проводить… Волшбарь, сумеет и ягушке велеть, — потирая лоб, задумчиво отозвался Велемил.

— Да не каждая к Каре дорогу знает!

— Найдет, значит, ту, какая знает. Тут такие места, что все, почитай, знают…

— Это княженку-то — Каре? Жечь, что ли? — поразился Горыныч и поежился, потому что его холодный пот прошиб.

Вояка он был старый и уважаемый, и такого позора никак не ждал: чтобы доверенную ему княженку украли и вместо холопки чужой богине в жертву отдали. Да такое и внукам его припомнят!

— До ближней живой веси тут дня два пути через лес, — сказал Горибор, которому места окрестные были известны. — Была и ближе, да Моровая Девка там погуляла пару лет как. А ведь там ягушка-волхва сильная очень была! Во время мора волхвы Маренины не обязательно мрут, верно? А если она жива, может, к другим тропу укажет! Время сбережем.

— А если не жива и не укажет? — усомнился Велемил. — Тогда время потеряем. Веденич, а ты? Не найдешь дороги?

— Что я? Я тут троп вовсе не ведаю, — недовольно пробурчал боярин Мирята. — Меня в Верилоге надо было слушать, уже бы пришли в Карияр целые! А теперь вот…

— Ладно, ты комаром не зуди! — дернулся Горибор.

— А ведь он, может, там, с ней? — встрепенулся вдруг Велемил. — Может, уже и… сам справился? Он ведь жив, точно жив. Будь не так, мы бы уж знали…

Горибор молча кивнул, и боярин Мирята тоже кивнул, с тяжким вздохом.

— А ведь ты мне с самого начала не по нраву пришелся, Веденич, — воевода с ненавистью взглянул на Миряту, — да не понял сразу почему! Повоевал я с вами. Не люблю оборотней, а уж вас, лисов, больше всех. Ты ведь лисьего рода? Почему же не назвался, как обычай велит?

На последние слова Велемила, совершенно ему непонятные, он не стал и внимания обращать.

— Я не оборачиваюсь, — нехотя взглянул на него боярин, — незачем было называться. Секреты вот знаю лисьи, которыми и ты попользоваться не брезгуешь. А не люблю я только дураков, да куда от них денешься?

— Едем по весям, — повысил голос Горибор. — Ты, воевода, тут на всякий случай людей оставь, а ну как вернется кто!

— Обо всем позабочусь, княжич, — отрезал Горыныч. — И найду воров,[43] помяни мое слово. Если это ваши люди, тоже не помилую. Не спасу мою княженку, так хоть лиходеи от меня не уйдут!

— Воля твоя, воевода, — не стал возражать Горибор, — только дело делай, во имя богов!

Ответное бурчание, в котором помянули кого-то сопливого, и он, и остальные подчеркнуто не расслышали.

Кариярцы уехали, взяв с собой и десятка два вериложцев, а Горыныча оставили распоряжаться всем прочим.

Птиц огненных теперь кружилось много, целая стая. Кудес пел, и Вельке казалось, что он не внизу, где волхва и оборотни, а внутри ее, вся ее суть дрожала в такт незатейливой этой песне, дополняя нее, как будто звучали много маленьких кудесов, каждый немного на свой лад. Ноги Вельки ощущали жар, огненные языки медленно, но верно добирались до верха крады, обнимали уже ее всю…

Змеи огненные, опять змеи! Жалят. Больно.

Больно! И убежать от них некуда. Да и зачем?..

А птицы кричат непонятно что.

Конь длинногривый, мотая головой, искры разбрасывая, задел ее хвостом, готовый рвануться вверх, оглянулся, кося на нее налитым глазом… огненным глазом.

Огненный конь.

Вот он мордой ее толкнул, зовя вскочить на спину, чтобы умчаться вместе. Нет сил у Вельки, и руки не слушаются, и сама она привязана. А конь упрямый, толкает ее точеной мордой, и краше нет на свете этого коня, куда там Званке! Вот еще один выскочил из-под крады, у него грива длиннее, встал на дыбы, передними ногами по воздуху молотит, ржет.

Тоже зовет?

Но спину не подставляет. Машет хвостом. Гривой машет…

Как будто сказать что-то хочет.

И зовет, точно зовет!

Больно!

Никуда не умчится огненный конь, не может оторваться он от огня, его породившего, а хочется ему… тут есть куда бежать! По лесу. От дерева к дереву, дай только волю — и табун рванется во все стороны, откуда только возьмутся лошадки эти ретивые!

Но нет. Этим волю не дадут…

Закричала Велька, не в силах терпеть больше жгучие укусы… так и вьются змеи у ног, жалят…

А одна из птиц над самой головой кружит, вот она крыльями ударила Вельку, клюнула…

«Ну, что же ты, девочка! Лети, пора, пора! Помогу, за меня хватайся, вынесу! Крыльями бей, и полетишь. Только не бойся, не бойся, не бойся! Ты не сгоришь! Ты лети!»

Услышала она это?

Услышала.

Это звала ее огненная птица. Которая точно знала, что делать теперь Вельке.