Когда Велька поздравляла Велемила, и он ее в щеку поцеловал, мысль вроде мелькнула… может, и не ко времени?

Велемил в Карияре не первый и не последний. Не первый — то понятно, а вот который, не второй ли? По годам, говорили, он старший!

Тайну княжичей какая-то клятва хранит, а можно ли клятву обойти, если удастся правильно сложить вопрос?

Не получится — и пусть, никто ведь на том ничего не потеряет.

— Позволь, братец дорогой, тебя спросить кое о чем? — взяла Велька Велемила за рукав, хитро улыбнувшись.

— Отчего же, спрашивай, сестричка меньшая, — и впервые за утро Велемил тоже улыбнулся.

— Знаю я, что нельзя вам говорить, который из вас старший княжич. А скажи мне, пришлось ли тебе ваше родовое проклятье на себе испытать? Это можно спросить?

Велемил сначала как будто растерялся, потом засмеялся, и княжичи тоже запереглядывались, засмеялись, а боярин Мирята себя по бокам хлопнул и глянул на Вельку непонятно, то ли восхищаясь, то ли укоряя.

— Почему бы не ответить? Вреда в том не вижу, — сказал Горибор, — ответь уже ты ей, братец, если хочешь, конечно! Пусть успокоится боярышня, не изводит нас больше своим любопытством, самая несносная, право слово! — Он глядел на Вельку весело.

— Хочу, — Велемил покосился на Чаяну, — верно, сестричка любопытная, доводилось мне испытать на себе наше проклятье, и не раз. Приятности от него мне не было. Но честью клянусь, не надо вам с сестрой его бояться. Можете о нем вовсе забыть. Что, ответил я тебе, довольна?

— Спасибо, довольна, — Велька даже растерялась, что так легко ответ получила.

Выходит, что старший княжич и будущий князь кариярский — Велемил, новый Чаянин жених.

Вот и хорошо. И отец рад будет, и княгиня Дарица. Она ведь просила Макошь и Ладу своей волей дать дочке жениха. Так и вышло, что быть Чаяне будущей кариярской княгиней!

Половина пути до Карияра осталась позади, вторая половина стелилась перед свадебным обозом и казалась теперь не такой уж долгой и утомительной — привычной стала дорога. А предложили бы Вельке каким-нибудь чудом оказаться в Карияре прямо сегодня, хоть и птицей перелететь, она бы отказалась. Хоть это, должно быть, любопытно, чтобы птицей…

Нет, отказалась бы. Не хотелось в Карияр, не хотелось замуж. Венко повидать бы, хоть и в Нави опять! Говорить бы с ним, целоваться. Смотреть на него. Узнать его лучше. Хотелось ли ей замуж за Венко?

Как сказать. Если из кого выбирать, то лучше уж Венко. Хотя Венко нет в том выборе, что для нее возможен. А он, наоборот, уверен, что есть! И просил ему верить!

Что ж, это ничего, можно и верить, тем более что клятва, данная князю, — причина достойная. Вот если бы еще не торопиться…

Дело было и в том, что Велька стала сомневаться, хочет ли она замуж вообще. Вот бы подоле подождать! Что-то появилось в душе, ей самой непонятное, чему требовалось вовсе иное, не замужество с его неизбежными и вечными бабьими заботами. Не так давно и появилось. В купальскую ночь было иначе, и если бы Венко мог открыто к ней посвататься — ее счастью предела бы не было. Тогда все казалось простым и ясным: в невестин возраст она вошла, значит, скоро батюшка ее просватает, если не в этом году, то все равно скоро. Была бы она не княжеской дочкой, точно бы уже повой надела. О другой судьбе и мыслей не было, как и о том, что можно ослушаться, потому что-де жених не люб! Всякая девка в такой поре полна сладких мыслей и мечтаний, в том числе и о том, что даже родителями назначенный жених любимым окажется и самым лучшим…

Она уже знает, что никто из назначенных не любимый и не лучший, а тот, который любимый, — не жених. И понятия она не имеет, почему Венко лучший! Он среди них не самый красивый, не самый бойкий на язык, не самый обходительный с девицами. И все равно он лучший! Только к нему тянет, с ним на душе тепло, как больше ни с кем, — это и есть любовь?

Но хватит пока об этом, довольно. Потому что в том и дело, что другое понимание пришло теперь в Велькину душу — а так ли хочет она той любви?

Быть замужем — значит подчиняться, чужое впереди своего ставить… да разве она жила иначе? Откуда же взялись мысли о том, что желает она свободы, такой, какую ни один князь не имеет и не подарит? И власти необычайной, что больше всякой княжеской, только у богов такая власть!

Велька поежилась, платок на плечах затянула потуже, потому что внезапно стало зябко от тех мыслей, что в голове появились и уходить не желали. И не первый ведь уже раз…

Нет, с богами нельзя равняться. Но доля, что ее манит, всяко выше людской, хоть и княжеской!

Только зачем ей это? Почему вдруг понадобилось?

А душа болит и рвется куда-то, в выси неведомые и людям неподвластные, и кажется, что женский повой — это лютая неволя, предел всему, допустить до которого никак нельзя!

— И что ты такая смурная, боярышня? — заметила Любица. — Давно на тебя поглядываю…

Молодая боярыня, как всегда теперь, ехала верхом возле княженки, не отходила от нее ни утром, ни днем, ни вечером. И по нужде в лесочек прогуляться невеста могла только с боярыней и кучей девок, и еще кмети поодаль маячили. Даже за Чаяной, кажется, так не смотрели! Велька уже чуть не плакала, как ей досаждать стала эта опека. Не привыкла она к такому.

— Ну, что молчишь? — не унималась Любица.

— Не хочу я замуж! — честно сказала Велька. — И в Карияр не хочу.

С Любицей можно было и честно говорить.

— А чего же хочешь? — та смотрела искоса, улыбалась, словно ведомо ей было что-то, Вельке пока недоступное.

Впрочем, так оно и было. Она-то замужем уже…

— Не знаю! — Велька прикусила губу, рассказывать о своих смутных желаниях поостереглась.

— Это все невестины страхи, говорили же тебе! — улыбалась Любица. — Всем страшно бывает новую жизнь в чужом доме начинать, и ничего, справляются. Перестань тужить, улыбайся, и все иначе покажется. Не скоро еще Карияр! Ты лучше прикидывай, кому обручье отдашь, — опять Любица завела, ну что ты будешь делать, — думается мне, Горибор скоро у тебя попросит обручье. По мне, так он очень хорош! А что женат уже, так старшей все равно ты будешь! Его уважают очень, замечала? Его слово всюду первое. Хоть Велемил и старший… Ну, Велемил тоже хорош, конечно, да ему сестра твоя сразу пала на сердце, видно, и впрямь Лада так хочет.

Да, Горибор теперь больше других оказывал внимание Вельке. Но такое ровное, спокойное, дружеское даже внимание, взглядов влюбленных не кидал. И хорошо. Так с ним обо всем поговорить можно было, разговорчив он оказался не хуже Иринея. О том, как жену сватал, полюбившуюся девушку из лесованского племени, что давно поселилось на Кариярской земле, и как по их обычаю должен он был соревноваться с ее старшим братом, кто быстрее тура дикого добудет на охоте, поведал он так весело, как складную байку, Велька с Любицей от души посмеялись, так, что Чаяна, ехавшая впереди, недовольно на них оглядывалась. Княжич Велемил был характером другой и байками невесту не смешил. Хотя он был, кажется, хороший человек и надежный, и нравится Вельке своим спокойным, ровным нравом, прямым и честным взглядом. И Велька гадала — что же за проклятье такое на нем?

Любопытство не порок, если его прятать и другим не досаждать.

— Как думаешь, Любушка, отпустит меня князь Вереней в святилище, на седмицу хотя бы? — спросила Велька. — Хочу с волхвами пожить, поразмыслить…

— И о чем тебе размышлять? Еще в святилище, — нахмурилась боярыня, — у князя Веренея свадебный пир готов, а невеста собралась в святилище размышлять, хотя бы седмицу? То-то он обрадуется.

Велька только вздохнула. На понимание со стороны Любицы она не особенно рассчитывала, хоть если и могла кого тут назвать подругой, так это ее.

— Говорю же, всегда так бывает, — добавила боярыня, — была бы ты простая девка, которую в соседнюю весь за любимого отдавали, и то бы придумала напоследок, об чем поплакать. А тут и дорога эта долгая замучила уже, и жениха своего не знаешь — что я, не понимаю? Только не тужи, о хорошем думай — хорошее и будет.