В прошлый раз, тоже после ее свидания с Венко, такую нить нашла Воевна, заклятье на бодрость и здоровье, и на бессонницу, получается. А кому нужно, чтобы она нынче ночью не спала? И той ночью тоже.

Только Венко это и нужно. Все ведь спали крепко, а она одна — нет. А иначе как им с Венко было встретиться?

Получается, кто-то здесь служит Венко? За серебро, за подарки, за другое что? Кто еще взялся бы заговоренной нитью рубахи прошивать?

Вот ведь…

И как быть? Тайком от всех разобраться — непросто. Значит, только Воевне признаваться, и шуму будет, и ей самой во вред пойдет, эти свидания ведь им с Венко и нужны, а больше никому. Вот с Венко она при встрече спросит, тоже, вздумал тайком, за ее спиной, такие дела делать!

— Это заговор, чтобы мне не спать, — объяснила она Любице, — чтобы могли мы встретиться… с Венко моим. Я не знала.

— Кто-то из наших мудрит? — та сразу вникла в суть. — Вот я… Да только ведь…

— Да, вот именно. Не говори никому, а приметишь что — мне скажи, хорошо?

— Ладно, Огнявушка. Теперь каждую твою рубаху просматривать буду! И кто бы мне загодя сказал, что невесту к жениху отвезти хлопотное дело? А вы… Ну что с вами делать? Как его там… Венко твоего, если изловят тут ночью, точно не помилуют. Это вы понимаете? Пусть лучше будет здоров да счастлив от тебя подале.

— Люб он мне, — сказала Велька, — и слов не подберу, как сильно.

— Люб, и сильно… да когда вы успели-то?

— Погоди, Любушка. Он у меня обручье нынче попросил.

— Точно парень разумом скорбный! И что ты?.. — Любица схватила Вельку за руку, убедилась, что девичье обручье на месте.

— Я не дала. Не решаюсь я, Любушка. Люблю его, а через батюшкину волю переступить не могу. Я, сколько себя помню, только и слыхала, что мой первый долг — по родительской воле замуж выйти. Как же мне теперь иначе?

— И нельзя иначе! — Любица нахмурилась. — Это только на беду и тебе, и ему, и всем! Сразу говорю, все, что от меня зависит, сделаю, но не позволю.

Это Велька уже слыхала, и не раз. Это понятно. Венко вот иначе мыслит, и не сомневается даже.

— Мне еще что-то выбирать придется. Только не женихов, другое. Чтобы бегать кобылицей и летать серой утицей…

— Что?! — раскрыла глаза Любица. — Ты о чем это?

Велька только рассмеялась, хоть весело не было.

— Не знаю, Любушка. Узнаю, так расскажу.

Она вышла из шатра. Волкобой лежал рядом, у самой холщовой стены, сразу поднял голову и на нее поглядел. Она подошла, присела рядом, погладила пса.

— Никак, Волкобоюшка, наши секреты подслушивал? Ты хоть никаким татям не служишь?

Тот тявкнул и посмотрел обиженно. Велька рассмеялась и опять потрепала мохнатую шею, прижалась к ней щекой.

— Нет, ты меня не обманешь, я знаю. Тебе верю.

А сердце отчего-то сжалось. Выбирать, да… что — неизвестно, но скоро уже. Вот-вот. Хоть бы уже скорее, что ли?

К вечеру доехали до реки. Широко она текла, неспешно, средь лесистых берегов, берега мост соединял хороший, широкий, из старых, потемневших бревен — видно, не срывало его каждым весенним половодьем.

Кариярцы разом повеселели. Боярин Мирята Веденич довольно бороду погладил, сказал, взглядом меряя путь вниз по склону до самого моста:

— Ну вот, уже и рукой подать до дома. Переправимся завтра, вдоль реки поедем по тому берегу, глядишь, ладьи встретим, что князюшка наш прислал. Я ему уж отправил весточку. Дальше по реке поедете, боярышни, на воде вас никакие лесованцы не достанут.

Боярыни переглядывались, довольно кивали — по-всему, новость была хорошая. Велька не радовалась, она по воде ездить никогда не любила, лучше уж верхом, по берегу, до самого Карияра. Но у нее не спросили.

Все равно, радоваться следовало: большая часть долгого пути осталась позади.

Княжич Яробран, остановивший своего коня рядом, приветливо улыбнулся Вельке.

— Просьба у меня к тебе есть, боярышня, уважь.

Велька против воли вздрогнула, ладонью обручье свое, из-под рукава выскользнувшее, закрыла.

Просьба — не обручье ли просить станет?..

Тут же спохватилась, покраснела густо. Яробран рассмеялся, как будто все понял. Хотя почему как будто? Не глупый он, конечно, понял.

Сказал мягко:

— Знаю, у тебя бальзам чудный есть, что раны затягивает. Давала ты нашему лекарю, да тот все уже истратил. Может, угостишь меня?

— Конечно, дам, — сказала она, — ты поранился?

— Не я, брат. Ириней. Ничего, поцарапался просто.

— Да как же? Мне бы посмотреть, — встревожилась Велька.

— Ничего страшного. Тебе его царапины лечить — только докука, и сестрица твоя… — он замолчал, улыбнулся.

Велька сердито сжала губы. Что за намеки? Нехорошо. Можно подумать, все глядят на них с Чаяной и сестриной ревностью забавляются. А рядом Велемил еще, ему-то как неприятно!

— Я посмотреть должна, а то мало ли, что за рана, упустим, нагноится еще, — сказала она упрямо. — Уже плохо заживает, раз про бальзам спрашиваешь? Вот покажете рану, и бальзам дам.

— А если у него рана в таком месте, какие девкам не показывают? — пошутил парень. — Только в смущенье брата введешь!

— Если бы он на ежика ненароком сел, я бы уж знала! — усмехнулась Велька. — Но он день верхом ехал, и хоть бы что!

— Ладно, убедила, придем вместе, полечишь. Может, и я на что пожалуюсь. Порешили, сестричка, — кивнул и в сторону отъехал.

— Сестричка?! — усмехаясь, повторила Любица, которая, конечно, тоже тут была. — Это как же понимать?

Возможную невесту сестричкой не величают.

Чаяна накануне уверенно заявила, что не иначе как Яробран попросит у Вельки обручье, и многие согласились, потому что немало внимания последние дни оказывал княженке именно он. Ириней тоже был теперь от Вельки поблизости, но держался более отчужденно. Любица стала было возражать, что и Горибора со счета сбрасывать не дело, но ее никто не поддержал.

И не надоело же им про ее жениха возможного языками чесать!

— Мне кажется, что все они сомневаются, — заявила Чаяна, — ну да что за беда, значит, сам князь ей мужа назначит. Ему, наверное, виднее, кого на младшей дочери вериложского князя женить! Ни о чем, сестричка, не беспокойся, безмужней не останешься, каждой из нас свое место полагается, — глядела она ласково, а все равно сказала, словно уколола.

Потому что она обручье уже отдала, а у Вельки никто и не просил пока. Любой девке больше чести, когда сначала обручье просят, а потом уж замуж берут, а у княженки вериложской, выходит, будет не так.

— Может, и верно, — поддержала Воевна, — старших послушаться всегда к лучшему!

Ой ли? Что-то оно частенько иначе казалось.

И еще вспомнилось, как сестра обронила, что богатое приданое ей, Вельке, не понадобится. Потом она отнекивалась, дескать, сгоряча или в забытьи что-то не то молвилось. Вот и выходит, что богатое княжеское приданое княженке ни к чему, раз ни один из княжичей на ней жениться не собирается? Зато собирается Венко, а кто он — все равно это Вельке. А приданое, кстати сказать, и само по себе в дело годится, без княжича в мужьях!

Ах, Долюшка, пряха небесная, что же ты тут напутала? Для всех пряжи напряла, для Вельки только колтун перепутанный получился, разобраться бы с ним!

А если и впрямь к Венко приведет ее нить распутанная?

Ах, если бы…

Зачем он обручье просил? Неужели не понимает, что никак нельзя им сейчас открыто обручаться — люди, что кругом, не примут и не позволят. А если застанут чужого парня с ней рядом, да еще ночью — Любица верно сказала, ему этого не спустят.

Еще немного проехали, и поляна показалась, большая, на ней кострища, обложенные камнем, — видно, что на этом месте то и дело путники вставали на ночевку. Привычная суета началась, лошадей распрягли и повели к речке поить, костры разводили, шатры ставили.

В шатре Чаяна сразу упала на разостланные кошмы.

— Эх, баню бы хорошую! — мечтательно протянула она. — Мы уж сколько дней в лесу да в лесу, мохом покроемся, да так в Карияр и явимся, людей пугать тамошних? Да и баня не поможет, вот какие мы черные!