Поклонился боярин Мирята:

— Спасибо за честь, хозяева, и за товар дорогой, что вы нам доверили. Доставим без убытка.

— Ты уж постарайся, боярин, Боги Светлые в помощь, — откликнулся князь сурово. — И ты, Горыныч, тоже не подкачай, спрошу за все, не обессудь.

Поклонился и воевода Ждан Горыныч, погладил сизый ус:

— Не беспокойся, княже. У меня не забалуешь, — и гордо по сторонам поглядел.

Воевода слыл человеком строгим и правильным, к раздумьям и сомнениям не склонным и голоса без нужды не повышал, все и так трепетали. Да еще и сотня кметей под его началом, кому же баловаться захочется. Князь знал, кого назначить туда, где никакого беспорядка допустить не хотел.

Вот все и сказано, а зря время тянуть — дело пустое.

Обеих девушек посадили в крытую повозку, туда же сели ближние боярыни: грузная Милава Воевна, одна из доверенных у княгини, и совсем молодая, бездетная пока Любица, муж которой, красивый молодой боярин Городей, ехал помощником Горыныча. Другие боярыни и челядинки тоже расселись по повозкам. И под шум и крики горожан, под пожелания всего, что только можно пожелать невестам, двинулись — до ворот, за ворота и дальше, дальше, полями, потом через лес.

Велька маялась от невозможности скинуть покров, оглядеться, посмотреть последний раз на отцовский город, на места пусть и не совсем родные, но все равно свои. И дышать хотелось полной грудью, а через покров не дышалось легко. Но нельзя пока его снимать! Не положено. Если жених живет недалече, ему невесту так покрытую и везут всю дорогу, ну а им просто нужно отъехать подальше от Верилога, а там, в лесу где-нибудь, можно пелены скинуть и на белый свет смотреть. Или верхом ехать, недаром же их лошади тоже тут. И все равно, от того чувства, что увезли из отцовского двора с закрытым лицом, как на краду…

Именно что как на краду. Потому что навсегда. Сколько таких невест уехали в чужие края и как сгинули, потому что никто их не видал больше? Шутка ли, такая даль. Хорошо, если вести иногда приходили, что де жива да сколько детишек. А про них с Чаяной волхва Даруна в чаше волхвовской что-то увидит.

Велька не сразу и заметила, что плачет, сами собой слезы побежали. Вытерла их ладонями.

— Ох, девоньки мои, — негромко сказала старшая боярыня, — ничего, ничего. Это всегда так. Невестины слезы — на будущее счастье. Потом над ними смеяться станете, радоваться. А захоти вас батюшка с матушкой навеки дома оставить, вот беда была бы, верно? На то и девки, чтобы замуж идти! Вот весной снарядит батюшка ваш обоз с товаром, купцы многие поехать захотят, и кто-то из братьев ваших непременно приедет, а на родины, может, и княгинюшка соберется. Повидаетесь!

Ну да, так и есть, и сестра шмыгала носом.

— И женихи у вас до чего хороши, аж сердце замирает! — весело поддержала старшую боярыню Любица. — Можно хоть с закрытыми глазами выбирать. Ох, и этот страхолюд тут!

— Так это боярина Миряты пес! — вспомнила Воевна. — Ох! — и повозка чуть качнулась, это Волкобой запрыгнул в нее и улегся рядом, прижавшись к Велькиным ногам. Та сразу вцепилась пальцами в его шерсть, давая понять, что не отпустит.

— Княженка, княженка! Да что за лихо? Что за зверь нахальный такой? Не укусит? — волновалась боярыня.

— Что, тот пес тут? — возмутилась Чаяна, которая из-за покрова сама Волкобоя не видела. — Гони его, еще не хватало, псиной все тут пропахнем!

— Не пропахнем. Не волнуйся, сестрица, он хороший, — кротко отвечала Велька, не собираясь отпускать от себя пса, — совсем немного с нами проедет, он устал, — она приподняла покров, так, что они вдвоем с Волкобоем оказались накрыты крошечным белым шатром, привычно погладила лохматый мех, — хороший мой…

— Устал он, — негромко хихикнула Любица, — да его хоть в соху запрягай!

Больше боярыни ничего не сказали, видимо, не сочтя слишком непотребным, что княженка забавляется с собакой. А Велька радовалась. Вдвоем под белой пеленой было куда приятнее, чем в одиночестве.

Первую остановку сделали после полудня, на обширной поляне посреди леса. Волкобой до того, казалось, дремал, прикорнув в ногах у Вельки, и о нем почти забыли, но лишь обоз встал, как пес встрепенулся, спрыгнул с повозки на землю и исчез в ближних кустах.

— Наконец-то, — вздохнула Чаяна, — хоть малость ноги разомнем. Скоро уже, а, Воевна?

— Да прямо сейчас и можно, — решила боярыня, оглядевшись.

Она кликнула челядинок и вдвоем с Любицей повела княжон в лес, сама придерживала за руку Чаяну, молодая боярыня вела Вельку, позади них девки тащили короб с одеждой. На местинке в несколько шагов, со всех сторон заросшей кустами, Воевна сделала знак остановиться и сама сняла покров сначала с княжны, потом с княженки, быстро сказала:

— Матушка Макошь светлая, спрячь и сохрани, лики скрой, в пути сбереги, до дома доведи!

Это она попросила богиню-мать, всему сущему хозяйку, спрятать и сберечь девушек-невест, которые поедут теперь до своего нового дома с открытыми лицами, чтобы все беды-напасти их хоть и видели, но не узнавали. Потом Велька с Чаяной сняли драгоценные наряды невест — верхицы из красного шелка, затканные золотом поневы, обручья и ожерелья, заменили все это вещами простыми, чтобы не на челядинок, конечно, походить, но сравняться по виду с одетыми по-будничному боярынями.

— Белица! — с улыбкой посмотрев на Чаяну, нарекла ее боярыня временным прозвищем, — а ты Огнява, — она скользнула взглядом по золотящейся на солнце косе Вельки.

Теперь на весь долгий путь они как будто и не они, а другие девушки, откуда-то взявшиеся из леса. А незадолго до Карияра они опять вот так же одежду переменят и станут собой прежними.

Когда шли обратно на поляну, боярыня Любица взяла Вельку-Огняву за локоть, будто помогая, и, незаметно оттеснив от остальных, сказала:

— Пес этот твой… то есть боярина Миряты… умен на диво, не находишь?

— А что такого? Мало ли умных псов? — удивилась княженка.

Она сама к разумности Волкобоя уже привыкла.

— Таких-то мало.

— Счета он не знает, резы не читает, а то бы и я удивилась, — возразила Велька весело, — а что послушный и понятливый, так это и правильно, хорошо его учили. И кому нужна глупая собака?

Она готова была защищать Волкобоя от любых придирок. Ишь, нашли, на что пенять — умный больно!

— Резы, может, и не читает, — не отступала Любица, — а словно каждое слово понимает. И мой боярин тоже заметил. Не оборотень ли? Знаешь, у отца моего служили оборотни. Хорошие были люди. Семья целая жила у нас в веси. И от них я знаю, что прятаться от людей под звериным ликом у оборотней бесчестным считается. То есть если пришел к людям в дом без камня за пазухой, должен в человечьем лике быть или хоть показаться, поздороваться и у хозяина разрешения спросить, можно ли ходить зверем. Понимаешь?

— Понимаю, — досадливо вздохнула Велька, — и что же мне, спросить у него, не оборотень ли? Или у самого боярина спросить? Думаешь, к нам кариярцы с камнем за пазухой приехали? Тогда спрашивать смысла нет…

— А мы не будем спрашивать, — заверила Любица. — Я слова особые знаю, которые оборотня раскрыть помогают. Харута научила меня… это бабка была в семье у оборотней. Она братьев моих нянчила. Отец доверял им очень, вот… Попробуем? Нет так нет, зато лишнего думаться не будет. А, Огнявушка, милая?

— Ну, давай, — сдалась Велька… то бишь Огнява… привыкнуть бы теперь!

Надо же, придумала имечко боярыня, ничего другого не нашлось. Конечно, Велька — огненная волхвовка, Аленьина внучка, и многие на княжьем дворе это знают, если не все. Но эту частичку ее сути напоказ выставлять до сих пор не полагалось. Что ж, боярыня не со зла, просто красивое имя ей назначила, какое в голову пришло, не отказываться же было! Огнява так Огнява.

— Там ведь не только слова? — уточнила она у Любицы. — А еще что? Если бы слов особых хватало, ты бы у меня могла и не спрашивать, верно?

— Верно. Хоть один волос с него добудь, а лучше несколько, для верности. Ты его часто гладишь, тебе нетрудно.