Парень встревоженно дернулся, но ответил:
— Это же я, боярышня.
— Ты не узнала? — подхватил бородатый. — Вострец это, из моего десятка, ты и раньше его видала, неужто запамятовала? Вроде когда-то его и лечила еще, от грудной лихоманки.[41]
Велька моргнула и узнала, вспомнила — точно, тот самый парень, приехал как-то зимой с князем на волчью охоту, да застуженный уже, пришлось снадобьем отпаивать.
И как же она сразу его не узнала?
А потому и не узнала, что поначалу глядело на нее другое лицо, похожее, да не то. А теперь вот то. Но…
Велька медлила, стояла и смотрела, пытаясь уразуметь, что же это такое получается, почему? Недолго, нет, только несколько раз сердце и успело стукнуть. И померкло вдруг все, пропало.
Очнулась она… и не сразу поняла, где находится. Шелохнуться было трудно. Стояла она меж деревьев, как будто туго спеленутая чем-то, и чьи-то руки ее держали, крепко.
Да что же за напасть?!
Трудно было виду не подать, что очнулась, она и старалась не шевельнуться и дышать осторожно. Напрасно, тот, кто держал, все равно заметил, что она в себя пришла, сжал, потряс.
— Эй, ты тут, невестушка моя? — голос тихий, чуть хриплый, незнакомый.
А может, и знакомый… немножко?
Вспомнила она зато, что было перед этим: кмети к рыбной ловле готовились, она с ними говорила, незнакомца увидала, который знакомым оказался… да нет, вот с ним и было что-то не так. И случилось это посреди их лагеря, она всего-то на десяток шагов от шатра своего отошла, где у входа Любица стояла, и люди, охранять ее готовые каждую минуту, были кругом. И светло теперь было так же, как тогда, значит, совсем немного времени прошло.
— Кто ты? — спросила она, получилось хрипло, как будто из застуженного горла.
— Для тебя разницы нет, — ответил голос, — хотя все узнаешь в свое время. И имя мое, и род мой. Тебе за меня замуж выходить.
— Нет! — крикнула она… вроде как крикнула — хрип невнятный лишь вырвался, — забилась в чужих, небережных руках… да как забьешься, если все тело сетью рыбацкой опутано.
Только крепче ее сжали, так, что и дышать стало невмочь.
— Голос у тебя мои пелены забрали, — пояснил похититель, — кричать станешь — и последний сорвешь.
Так, значит.
Ее невестой зовут, в жены взять хотят? И потому украли? Ее, вериложского князя дочку, кариярского князя почти невестку? Да что за безумие? Кому такое в голову взбредет?
— Пусти меня, прошу, — прохрипела она, — что тебе надобно, зачем я тебе? Лучше выкуп за меня возьми, большой… заплатят, не сомневайся! Пожалуйста.
Ее мучитель только негромко рассмеялся.
— Выкуп за тебя мне слишком дорого встанет. Да и не ради выкупа я тебя изловил, милая. Сама ты мне нужна, дороже серебра, и всего дороже.
И что-то не сомлело бы никакое девичье сердце от этого признания, наоборот, замерло бы в страхе. Потому что совсем другой смысл почудился Вельке в этих словах, не любовь, не страсть, другое что-то.
Силу позвать надо, пусть нахлынет, соберется, в руках хотя бы. С ней, с княженкой Вельей, справиться не так-то и легко!
Бесполезно, не приходила сила. Совсем не приходила. Не получалось ворожить.
— Видел я, ты глаза отводить умеешь, — сказал злодей, — так и я много чего умею, что тебе, полукровке, и не приснится. Некуда тебе теперь деваться, а станешь слушаться — всем будет хорошо. Поняла?
Опять она не поверила. Чтобы ей, да с этим — и хорошо?
Злодей ее одной рукой подхватил, и вдруг подпрыгнул, плавно так и мягко, и оказался на дереве. И это держа Вельку, которая, может, для девушки и не тяжела, но не пушинка ведь!
— Вот, смотри. Это чтобы ты поняла, что дурить не нужно, ничего не добьешься.
И она посмотрела. И увидела. Их лагерь увидела, где все было спокойно. Воевна за что-то распекала одну из челядинок, вот Любица к ней подошла, а следом… да, она, Велька. Себя, со стороны глядя, мудрено бывает узнать, так что княженка не сразу и поняла, что это именно она. Смотрела на одежду, на косу, на лицо, определенно свое собственное, — и все это, получается, носит теперь кто-то другой… что-то другое, потому что — человек ли это хотя бы?..
Хоть бы Воевна догадалась, что ли, заговор прочитала на проявление сути, водой бы брызнула, чтобы морок спал, — это она сумеет, да, но не против сильного колдовства. А тут, должно быть, оно именно что сильное!
Да только с чего бы Вельку проверять, она ведь не из лесу пришла.
Как же близко они, крикнуть — сразу бы услыхали! А не крикнешь.
— Не увидят нас и не услышат, не старайся зря, — сказал злодей, — лучше погляди напоследок еще малость. Видишь, добрый я!
Яробран вот подошел, и Волкобой с ним, лизнул пес руку обманной княженке, та в ответ его погладила — точно как сама Велька сделала бы.
— И чего ты водишься с этим псом вонючим? — поинтересовался злодей этак буднично, и явное отвращение слышалось в его голосе. — Лучше бы парню какому улыбалась.
— Сам ты вонючий, не знаю, правда, кто, — не удержалась Велька, хотя врага, конечно, зря сердить не следовало бы.
Не в ее положении.
Злодей тихо рассмеялся.
— Учтивости тебя учить мне незачем. Не пригодится. И так сойдет.
Они разговаривали о чем-то, Яробран, Любица, Воевна, Горибор еще подошел. Обманная княженка только кивала и пса гладила. И верно, что она вместо Вельки сказать могла бы? Заговорит — ее и узнают, уж насторожатся во всяком случае. Но Волкобой-то, Волкобой… опять руку этой кукле лизнул. Его-то нюх хваленый собачий где?
— Что же он так? — прошептала она, и обидно стало страсть как, хотя теперь-то обижаться никак не время!
— Запах твой на ней, — со смешком пояснил злодей, — до утра продержится. Что, насмотрелась, арья, хватит? Пора нам, — и крепко обхватил ее обеими руками.
Запах ее, значит, на этой твари — как же можно так, где он раздобыл?..
Никогда еще Вельке не противостоял настоящий колдун. Прежде, дома, все волхвы и ведуны, с которыми встречалась, были к ней добры, ценили ее малый дар, помогали, советы давали добрые. И вот первый же враг оказался неизмеримо сильнее!
Дома она была внучкой волхвы Аленьи и дочерью князя Велеслава. А здесь она, выходит, ничто, искорка, которую любой прихлопнет… любой сильный.
Кто? Страшно было оглянуться и трудно, держал ведь он, пошевелиться не давал. Но надо было узнать, надо! Дернулась она, крутнулась в его руках, смогла взглянуть…
Конечно, он. Тот купец-оборотень. Касмет.
Волк.
Боги Светлые, да что же делать?!
Но, как ни странно, теперь, зная врага в лицо и по имени, Велька малость успокоилась, хотя до этого боялась именно Касмета больше всего на свете.
Его ореховые глаза щурились усмешкой:
— Звал ведь я тебя замуж? Вот и будет так.
Он отчего-то медлил, поглядывал вниз.
— Послушай, — опять решилась Велька, — я дочь князя Велеслава. Мой отец выкуп тебе даст за меня, какой пожелаешь. А мой свекор кариярский князь. Нужны тебе такие враги? Хочешь, я чем угодно поклянусь, что никому никогда не скажу… вот об этом. Отпусти только.
Касмет рассмеялся хрипло.
— Дочка Велеслава? У него не полный ли терем таких дочек, которые растрепами по торгу бегают? Не надоедай мне глупостями, девка. Хоть ты всех князей на свете дочка и внучка — мне этим только больше годишься. Поняла?
Вот и неправда, растрепой она не бегала…
Касмет опять стиснул ее крепче, что-то недовольно пробормотал. Велька увидела: по лагерю отрок, что за их с Чаяной лошадьми ходит, вел ее Званку. К той вел, к обманной княженке. Зачем?..
Кобыла вдруг забеспокоилась, ушами запрядала, на задние ноги приседать стала, а другая княженка назад отступила…
Велька, напротив, тут же схватила бы повод.
Заржала Званка громко, прянула в сторону, на дыбы поднялась, передними ногами забила — паренек аж прочь откатился, от копыт ее спасаясь. Весь лагерь от такого, наверное, подскочил разом, зашумели люди, забегали, а обманная княженка упала вдруг лицом вперед, на руки опершись, — и стала крупным волком. Немногие и сообразили сразу, откуда взялся зверь, визгом женским, криками, крепкой руганью наполнился лагерь, кто прочь бежал, но больше наоборот, у кого мечей под рукой не оказалось, хватали что придется. Волк, однако, изловчившись, выскочил из людского круга и со всех ног помчался к реке. А следом за ней рванула огромная, больше обыкновенной, рысь… и появилась она там, где только что стоял княжич Яробран. Не сразу, но несколько всадников тут же устремились следом — кто первый сообразил, что же это творится, и успел добежать до лошади.