— Видела княжичей? Тебе который показался?

Велька только головой покачала, хмыкнула. Так ей и позволили хоть глазком взглянуть…

— А тебе уже какой-то и показался?

— Да все неплохи. Но я, кажется, знаю, кто старший. Догадалась. Княжич Ириней. И еще там один, Велемил — может, он? Велемил — он вечно насупленный какой-то, что ли? Может, глупый малость? Ириней бы лучше, — глаза у княжны-сестрицы блестели этак загадочно, и в голосе что-то появилось, томное, зовущее.

Ириней, значит. И вокруг Вельки кружит, и сестре успел понравиться. Только по-разному он на них смотрит…

— Апроклятье? — напомнила Велька. — Ничего странного не разглядела? Может, метка какая — нет? Родинка большая, к примеру…

— Нет, — тут же скисла Чаяна, — не видно ничего ни на ком.

Велька только рукой махнула:

— Вот что, сестрица, нынче ночь особая, проклятье себя проявить может, метки невидные видными делать… ненадолго, но заметить успею. Могу попытаться. А не боишься? Может, лучше и не знать?

— Нет уж, лучше знать! — упрямо тряхнула головой Чаяна. — Если сумеешь, Велюшка, век перед тобой в долгу буду!

— Не нужна ты мне в должницах ни на век, ни на день! — буркнула Велька. — Я и так… не сомневайся.

Легко сказать. Слово-то она знала, но и только. А знание, бывает, уменья не заменяет. Но попытаться ей и самой хотелось.

А время подходило. Опустели улицы Верилога, горожане собирались на высоком берегу реки Верилы, там вокруг берез девки уже завели хороводы, пели, славили Ярилу с Лелей — близилась великая ночь божьей свадьбы. Сегодня вечно юная Леля-красавица, богиня-дева, уйдет к супругу Яриле в дальние чертоги, а власть над миром получит Лада, всему земному мать и хозяйка. Кончилось время девичьего цветения и веселья, наступает пора растить и собирать плоды.

Один хоровод распадался, и девушки разбредались по ближнему лесу, набрать трав и цветов, которые вплетут в венки из березовых и дубовых веточек, но тут же рядом начинались другой хоровод и другая песня.

Купальские костры только готовили, их зажгут с закатом, сам князь с волхвом вместе огонь выбьют. И расстелют тут скатерти повсюду, выставят припасы: пирогов и блинов будет без счета, сыра и сметаны, и медов хмельных самых разных. Минувший год удался урожайным, сытым, и люди истово надеялись, что и нынешний случится не хуже, а для этого праздновать следует широко и щедро, чтобы боги остались довольны.

А Леля вернется будущей весной. И далеко не все девицы из нынешних хороводов встретят ее, некоторые уже назавтра спрячут волосы под женский повой, уйдут молодыми женами в мужний род. А кто-то отдаст свои девичьи обручья и станет поджидать сватов. А кто-то, может, в свою семью принесет дитя, зачатое дивьей купальской ночью — семья не попрекнет. Дети купальской ночи — дети самого Ярилы, его божье благословение, им радоваться положено.

Только все по доброму согласию должно быть, иначе Леля осерчает и накажет. А оскорбленная богиня-краса, богиня-весна злее и мстительнее самой Мары — Марены, хозяйки смерти и зимы. Никто не рискнет обижать Лелю, в такой-то день, а рискнет — пусть не жалуется.

За Чаяной прислали от княгини, и она ушла. А Велька сбросила нарядную одежду, сняла серьги-гроздья и венчик с подвесками, нырнула в простую рубаху, огляделась в поисках прочего, чтобы понеказистее, да попадалось на глаза только нарядное и ее русалья рубаха, уже разложенная на сундуке.

— Дай свою поневу, быстро, скоро верну, — велела она какой-то из горничных девок, та подчинилась без возражений.

Велька небрежно затянула поневу поверх рубахи. Ей бы только спуститься да по двору пройти, не привлекая внимания. Огляделась, поманила Малку:

— Пойдем, княжичей кариярских мне покажешь, всех четверых.

Та за голову схватилась:

— Ой, княженка, да как же… Да где же? Не в гостевых же палатах? Да они, поди, и ушли со двора!

— Вот и пойдем, поглядим, ушли ли…

Обещание, данное сестре, бессмысленно, если не знать в лицо всех княжичей. Ей ведь надо на них проклятую метку поискать, да еще во время праздника. То, что они у отца важные гости, упрощало дело: по ходу праздника отец непременно посадит их рядом с собой, чтобы лично угостить чаркой меда и пирогом. Но не их ведь одних, и вместе ли, и когда именно — кто знает, да ночь еще, праздник, толпа народу кругом мельтешить будет.

— Княженка, княженка! — вбежала еще горничная, всплеснула руками. — Не готова? Скорее раздевайся… одевайся! Уж ждут…

— Подождут! — отрезала Велька. — А вы тут готовьте все! — И, схватив за руку Малку, выскочила поскорее из горницы и почти что сбежала с лестницы вниз. Малка только охала, стараясь поспевать за неугомонной княженкой и при этом устоять на ногах.

По пути Велька и повод придумала прийти в гостевой терем. Ради этого забежала в кухню, кинулась к старшей стряпухе:

— Веруня, ладушка моя, не откажи, дай того меда, что ты с одолень-травкой варила? Налей в ковш, угостить кое-кого ну просто очень надо!

Та тоже переполошилась:

— Ох, княженка, что задумала? А княгиня что скажет? Натворишь ведь дел, наведешь беду…

— Ничего не наведу, все хорошо будет, Матушка Макошь послухом! Помоги, Веруня! А я зато… — привстав на цыпочки, Велька прошептала кое-что стряпухе на ухо.

Старшая стряпуха неплохо смыслила в травах и лекарских снадобьях, хоть и не могла волхвовать, потому Вельку, тоже в этом деле знающую, уважала и отказала бы вряд ли. Она и не отказала, тем более что и обещание получила взамен заманчивое: секретами бабкиных травок Велька мало с кем делилась, но самими травками — почему же нет.

— Налить-то налью, — согласилась Веруня, — хоть самый большой ковш, да хоть два! Только кого же ты в такой-то день одолень-травой поить собралась? Она же силу только назавтра придаст, а сегодня мало что с ног не свалит!

— Главное, что не свалит, — буркнула Велька. — Все потом объясню, а сейчас налей!

— Ну, ладно! — качая головой, стряпуха ушла, но долго не возилась, скоро вынесла Вельке большой резной ковш-утицу с крышкой, доверху полный душистого хмельного меда. — Ну, гляди, княженка…

Мед с одолень-травой стряпуха готовила каждый год, отбивая ягодами характерный, узнаваемый вкус этой дорогой и редкой чудо-травки, что и впрямь дивно прибавляла силы — на следующий день. А сегодня княжичи бегать за девками не захотят, а может, и подремать прилягут где-нибудь в кустах, тогда рассмотреть их вообще труда не составит. А завтра, если и догадаются, что к чему, то ничего. Волков бояться — в лес не ходить.

Поблагодарив, Велька подхватила ковш, махнула Малке — идем, дескать, показывай. Сойдя с крыльца, чуть не споткнулась об Волкобоя. Он вольготно растянулся на травке и, казалось, дремал, но при виде Вельки встрепенулся, вскочил на лапы. Ждал?

— А ты не поможешь ли, друг любезный? — коротко рассмеялась девушка. — Покажи мне твоих княжичей, отведи к ним. Угостить их хочу, поблагодарить.

Пес недовольно рявкнул.

— Ай, княженка! — опять заволновалась горничная. — Что ты задумала? С псом страшенным разговоры говорить! А это не оборотень, случаем? Ох, страсти!

Теперь пес рыкнул, явно адресуя это Малке.

— Да какой оборотень! — рассердилась Велька. — Вот же дура, молчи лучше! Не слушай ее, Волкобой! И гляди, если меня не отведешь к твоим княжичам, сама пойду их искать и найду! Нужны они мне, понимаешь?

Пес повернулся и потрусил по двору, только не к гостевой палате, а в другую сторону.

Пришли к конюшне. И впрямь там были Ириней и еще парни, около коня привязанного стояли что-то обсуждали. Увидев подошедшую компанию — двух девок и Волкобоя, все разом умолкли и удивленно уставились.

Велька низко поклонилась, протянула ковш.

— Здоровы будьте и простите дерзкую. Вы меня спасли сегодня, так вот я благодарить пришла. Этот мед, он особый, такого где попало не найдете — голову проясняет, силу придает…

Пес тем временем не торопясь подошел к одному, дернул за полу, потом к другому и тоже дернул, потом еще к одному, что стоял чуть подале прочих…