Ощущение было такое, словно пронесся шторм.

Неделями ее мучила тяжесть от сознания того, что она разрывается на части от собственной сексуальной натуры. И вдруг в одно прекрасное утро она проснулась и почувствовала, что все куда-то ушло.

Она поняла то, что не все еще знает. Но уже больше не ощущала безумного желания узнать, ускорить знание. Все, что она чувствовала, составляло часть того бесконечно раздвигающегося нового мира и своего самоощущения в нем, которое — теперь каким-то чутьем она поняла это — в свое время само полностью станет для нее ясным. Она стала больше сама собой, не такой зажатой, и опять смогла получать удовольствие от простых радостей и общения с другими людьми.

И с Берни она опять смогла вернуть прежние дружеские отношения.

Теперь, когда они ездили на мыс, она могла отвечать на его ласки и при этом отдаваться полностью своим желаниям. Секс по-прежнему заполнял все ее мысли. Но она знала, что все придет в свое время. Но придет только тогда, когда она будет во всеоружии знания своей сущности и своих стремлений.

И так теперь было не только с Берни, но и с другими, с кем она иногда встречалась. Мартин оказался хорошим другом. Частенько они сидели у ее крыльца и болтали о книгах, которые читали, или обсуждали обывателей городка. Порой они покатывались со смеху, замечая одновременно, как некоторые их соседи надуваются от важности, тянутся на цыпочки, чтобы придать себе больше значимости. Один раз она даже дала прочитать Мартину рассказ, который написала недавно.

Речь в нем шла о мэре маленького городка. Во время войны у него началась депрессия, потому что во всех городках в округе были свои герои войны, а в его городе такого не было. Поэтому он решил, что сделает героем войны первого же вернувшегося с фронта солдата, Так случилось, что им оказался человек, освобожденный решением врачей по состоянию здоровья от участия в боевых действиях и никогда даже близко к фронту не подъезжавший.

И тем не менее, этого солдатика мэр решил встретить с подобающей случаю торжественной церемонией. Только с самого начала все пошло вкривь и вкось.

Рассказ во многом основывался на том, что произошло с ее настоящим отцом. Но Джери-Ли сама придумала новый поворот в сюжете.

В разгар торжественной встречи появляются два чина военной полиции и уводят героя потому, что, как выяснилось, есть подозрение, что он подделал медицинское заключение психиатра.

— Грандиозно, Джери-Ли! — воскликнул Мартин с искренним восторгом, закончив читать. — Я узнал почти всех наших. Ты должна послать в журнал!

Она вздохнула.

— Нет, я еще не готова. Рано. Я чувствую, что в рассказе есть еще масса шероховатостей и ошибок. Кроме того, сейчас я пишу другой рассказ, и мне кажется, он будет куда лучше.

— О чем он?

— О девушке, вроде меня. О том, как девушки взрослеют в таком городишке, как наш.

— Ты дашь мне прочитать, когда закончишь?

— Не знаю... наверное, я не закончу его еще долго. На свете существует еще очень много вещей, которые я должна познать, прежде чем писать о них.

— Да, я тебя понимаю, — согласился Мартин. — Хемингуэй сказал, что лучше всего получается тогда, когда пишешь о том, что прочувствовал собственной шкурой и даже кишками.

— Хемингуэя я не люблю. Он ничего не знает о женщинах. Как мне кажется, они просто безразличны ему, совершенно.

— А кто тебе нравится?

— Фицджеральд. Он, по крайней мере, ощущает характер женщины и уделяет ему внимание в своих рассказах не меньше, чем характерам мужчин.

Мартин помолчал, обдумывая сказанное.

— На мой взгляд, — сказал он наконец, — все его мужчины немного странные, в какой-то мере слабые. И, как мне кажется, побаиваются женщин.

— Как интересно, — я думаю то же самое о Хемингуэе. Мне кажется, что его мужчины тоже боятся женщин и поэтому вечно озабочены тем, чтобы доказать, что они именно мужчины.

— Ты знаешь, об этом нужно подумать, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Мне, пожалуй, пора домой.

— Дома у тебя теперь все в порядке? — спросила она.

Они давно уже перестали умалчивать в разговорах о своих делах, и она прямо спрашивала его, как обстоит дело с его родителями.

— Немного получше, — сказал он. — По крайней мере, они не пьют теперь столько, с тех пор как отец получил работу на автозаправочной станции.

— Рада за тебя, — она встала. — Спокойной ночи. Мартин не ответил.

Он стоял, не двигаясь, и смотрел на нее.

Она прикоснулась к его щеке.

— Что-то не так?

— Нет.

— А почему ты так на меня уставился?

— Я прежде не понимал, насколько ты красива. Правда, по-настоящему красива.

В другое время она, возможно, и улыбнулась бы, но сейчас в его голосе звучала неподдельная искренность, и она тронула ее.

— Спасибо, Мартин, — сказала она просто.

— Потрясно красива, — повторил он и сбежал по ступеням. — Спокойной ночи, Джери-Ли! — крикнул он, убегая.

Понемногу, изо дня в день популярность Джери-Ли росла. В ней было что-то такое, что привлекало к ней людей, и они становились ее друзьями — как мальчики, так и девочки. Может быть, потому, что с каждым она вела себя так, как он того хотел бы, и всегда в пределах их собственных представлений о дружбе. И в то же самое время она всегда оставалась сама собой и была очень, если можно так выразиться, внутренне самостоятельным человеком. Помимо всего, молодежь любила с ней вести разговоры еще и потому, что она умела слушать.

К разгару сезона, когда понаехало много народу, в клубе можно было получить поздний обед с вином каждый вечер, а танцы теперь устраивались не только по воскресеньям, но и по средам и субботам. И поскольку для оркестрантов теперь не имело смысла возвращаться каждый день в Нью-Йорк, мистер Коркорэн выделил им маленький коттедж за теннисными кортами. Задняя дверь в коттедж выходила на плошадку для парковки, откуда вела дорожка прямо на террасу, и музыкантам не нужно было проходить через клуб, чтобы попасть на сцену.

В этот вечер Джери-Ли, которая теперь работала по средам допоздна, сидела на террасе, взобравшись на перила ограды, потягивая коку и болтая с Фредом в перерывах между его номерами. К ней подошел Уолт.

— Джери-Ли, — сказал он, совершенно не обращая внимания на Фреда.

Он обратился к ней первый раз за весь месяц, прошедший с тех пор, как она побывала у него дома.

— Да? — отозвалась она.

— Мы тут с друзьями из моей школы решили съездить на пляж искупаться. Может быть, ты присоединишься к нам?

Джери-Ли бросила взгляд на Фреда — на его лице застыло безразличное выражение. Она обратилась к Уолту:

— Ты знаком с Фредом?

— Да. Хелло, Фред.

— Хелло, Уолт, — протянул Фред. Лицо его оставалось бесстрастным.

— Будет здорово, — сказал Уолт весело. — А если море холодное, всегда есть бассейн у меня дома.

— Право, не знаю... Пожалуй, не смогу, — сказала Джери-Ли. — Мне завтра рано приходить, я обслуживаю ленч.

— Да брось ты, Джери-Ли, пустое! Пошли — мы недолго. Немного выпьем, посмеемся, искупаемся и все.

— Нет, благодарю, — сказала она с подчеркнутой вежливостью. — И вообще, я как раз подумывала о том, Чтобы пораньше поехать домой. Я смогу еще успеть на автобус в одиннадцать тридцать.

— Господи, зачем тебе еще автобус? Мы можем подвезти тебя прямо домой.

— Не хочу доставлять вам беспокойство. Мой дом в стороне, и вам придется делать крюк.

— Да какой крюк — чепуха! И никаких беспокойств.

— Что ж, о'кей.

— Я скажу ребятам, — бросил Уолт и пошел обратно в зал для коктейлей.

Фред внимательно посмотрел в лицо девушке.

— Ты к нему неравнодушна?

Джери-Ли подумала, прежде чем ответить.

— Насколько я могу судить, я была неравнодушна. Но не теперь. Это все уже прошло.

— Он почему-то зол на тебя, — сказал Фред.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Джери-Ли.

— Я чувствую. Но возможно, я и ошибаюсь. Он ведь меня недолюбливает.