— Вы курите? — спросил он. Я кивнула.

— У меня есть колоссальная травка. Называется «Золото Акапулько».

Особенно хорошо идет с коньяком. — Он пытливо посмотрел на меня-Как вы смотрите на то, чтобы попробовать?

— Не откажусь. Вы уже видели меня подвыпившей, теперь увидите прибалдевшей, — и я последовала за ним на кушетку.

Он открыл деревянный сигаретный ящичек, стоявший рядом на кофейном столике.

— Тут у меня несколько уже скрученных, — сказал он и передал мне одну самокрутку, а сам пошел за бутылкой и рюмками для коньяка к бару.

Я глубоко затянулась и медленно выдохнула дым.

— Нектар, — сказала я с видом знатока.

— Самая лучшая травка, — сказал он и взял у меня косячок.

Он передал мне бокал с коньяком, сделал глоток сам и сразу же затянулся. Я зачарованно наблюдала за ним. Мне казалось, что я вижу, как движется по его пищеводу коньяк, смешиваясь с дымом.

— Попробуйте так же, — сказал он.

Я последовала его примеру — подействовало, как динамит. Через мгновение я взлетела куда-то высоковысоко в небеса, и все, происходящее там, внизу, показалось мне чрезвычайно смешным. Я засмеялась.

— Что, хорошо? — спросил он.

— Мне все еще не верится!

— Чему вы не верите?

— Тому, что я здесь. И вы. И я... Он опять взял у меня косячок, раскурил, затянулся и протянул мне.

— Не так уж и трудно поверить, — заметил — он при этом.

— До сих по я никуда ни разу не выезжала с мужчиной, кроме своего мужа, — сказала я. — А тут вдруг пролетела огромный путь с одного побережья на другое, через всю страну с вами...

— Первой мыслью было — пролететь. А теперь, насколько я вас понял, у вас появилась вторая мысль?

— Нет.

— И замечательно. Потому что мне бы не хотелось, чтобы она появилась.

— У меня вообще никаких мыслей — ни первых, ни вторых, — я протянула ему самокрутку и почему-то захихикала. — Я уже взлетела, как воздушный змей...

— Я это называю чувствовать себя хорошо, — у него тоже слегка заплетался язык, и получилось «чусовать».

— Я чусую себя хорошо, — сказала я и откинулась на подушки. — Вы, ей-Богу, умеете раз-звлечь девушку. Он промолчал.

— Знаете, все куда-то улетело... Так спокойно... — сказала я. — Я чувствую себя такой ленивой и расслабленной.

— Как только вы почувствуете, что устали, вы можете идти спать, — обо мне не думайте.

— Вы замечательный человек, Джон Стайлз.

— Благодарю вас.

— Законченный джентльмен...

Он опять промолчал.

Мне вдруг стало ужасно жарко. Я приподнялась с кушетки и выглянула в окно. Бассейн манил к себе. Я встала.

— А можно, я искупаюсь?

— Все, что вам угодно, — ответил он. — Бикини в маленькой кабинке у бассейна. Уверен, там найдутся вам впору.

Я посмотрела ему прямо в глаза.

— А нужно ли подбирать? Он покачал головой и опять промолчал. Я вышла из дома, сбросила одежду у самого края бассейна и нырнула. Холодная вода освежила меня. Когда я выбралась из бассейна, он все еще сидел в комнате на кушетке.

— Идите сюда, — крикнула я. — Просто потрясающе! Он вышел из комнаты, не выпуская косячок изо рта, разделся и скользнул в воду.

— Правда, потрясающе? — спросила я и, не дожидаясь ответа, вытащила у него изо рта косячок, легла на спину и поплыла, затягиваясь.

Темно-фиолетовое небо надо мной сверкало огромными звездами и было похоже на бархат, по которому рассыпали алмазы.

— Ишь ты! Небо, действительно, плавает!

В комнате зазвонил телефон. Я спустила ноги и встала на кафельное дно, выжидательно глядя на Джона. Телефон зазвонил снова. Он неохотно стал выбираться из бассейна.

— Разве так обязательно подходить? — спросила я.

— Я жду звонка. Скорее всего, это мой помреж — он должен сообщить мне расписание на завтра.

Я смотрела, как он выбирается из воды, поднимается на бортик бассейна, идет в дом...

Он разговаривал по телефону почти пятнадцать минут. Когда он вернулся, я уже прикончила косячок. Бал-деж почти прошел, и все уже как-то не имело никакого значения. Так что я не удивилась, когда он сказал, что завтра ему выезжать в шесть утра. Но все же спросила:

— Вы пойдете спать прямо сейчас?

— Желательно, — сказал он серьезно. — Иначе завтра я целый день буду как сонная муха.

Я вылезла из воды, и он сразу же накинул мне на плечи еще одно огромное калифорнийское ванное полотенце и заботливо закутал меня в него, словно я была маленькой девочкой. Я взяла свою одежду, а он просто обмотал полотенце вокруг бедер, и мы пошли в дом.

Я остановилась у своих дверей и взглянула на него. Он склонился и чмокнул меня в щеку.

— Спите и отсыпайтесь, — шепнул он. — Ключи от машины я оставлю прямо в ней. А если что-нибудь понадобится, — попросите Марсию. Я уеду около пяти утра, так что увидимся только завтра вечером.

Я осталась у двери, глядя, как он идет по коридору к своей комнате, открывает дверь и, войдя, затворяет за собой...

Только после этого я вошла к себе, прошла в ванную комнату, уронила полотенце, зажгла сигарету и уставилась на свое отражение в зеркале.

Нет, со мной что-то не так — это точно. Я согласна, человек может быть холодным. До известной степени. Но чтобы до такой? Невозможно понять.

И причину надо искать только в себе!

— Черт бы побрал все! — сказала я сама себе в зеркало, затянулась и заметила, что моя рука дрожит.

Я вернулась в спальню, достала из чемодана «Зеленого шмеля» и стала искать розетку рядом с кроватью. Куда они ее пристроили? Будь оно все проклято! — куда-то за спинку кровати, куда не дотягивается шнур моего шмеля.

И это меня доконало.

Я швырнула вибратор на постель, вышла из комнаты, спустилась по лестнице, прошлепала по коридору и без стука открыла его дверь. Он поднялся мне навстречу, кутаясь в одеяло, и уставился на меня, застывшую в проеме двери, обнаженную и разъяренную.

— Со мной что-нибудь не в порядке? — спросила я возмущенно и, не дожидаясь ответа, продолжила, — или я должна поверить, что вы везли меня через весь континент, за три тысячи километров только для того, чтобы не трахнуть меня в Калифорнии?

Его комната, тускло освещенная неярким светом стоящего в углу торшера, словно плыла в непроглядном мраке калифорнийской ночи под ритмичный шум прибоя. Я лежала на огромной постели ближе к распахнутому, но невидимому окну, он — у стены, почти скрытый полумраком.

— Сколько времени? — спросила я лениво.

— Четыре утра, — ответил он, и кончик его сигареты разгорелся. — Мне надо вставать.

— Прости.

— За что?

— Я не дала тебе выспаться. А тебе предстоит рабочий день.

Он подумал и ответил:

— Ничего, все нормально — горячий душ и красная таблетка творят чудеса.

— А я совершенно не хочу спать, как это ни смешно. Когда мы приехали, я чувствовала себя такой усталой — буквально провалилась в сон после самолета. А сейчас ни малейшей усталости.

Он улыбнулся понимающе:

— Молодость.

— Только ли молодость?

— Не знаю.

— Интересно, это всегда так? Он внимательно посмотрел на меня, и я не смогла понять, что было в его глазах.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Ну... когда первый раз... всю ночь.

— Нет, пожалуй.

Я потянулась и взяла из его рук недокуренную сигарету, хотела затянуться, но засмеялась и отдала ее обратно.

— Почему ты смеешься?

— Привычка: мне совершенно не хочется курить, но я просто привыкла забирать сигареты у Уолтера под предлогом, что мне тоже хочется покурить.

— Да?

— У него эмфизема легких. Джон молча поднялся с постели.

— Ты не сердишься на меня за то, что я заговорила об Уолтере?

— Нет.

Я села, откинувшись на подушки.

— Ты жалеешь, что я пришла к тебе?

— А ты жалеешь, что пришла ко мне?

— Нет. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Ни капельки.

— Я была о'кей? В том смысле, что... тебе хорошо было со мной?