Когда она проснулась, было темно. Из гостиной через закрытую дверь доносились приглушенные голоса. Во рту было сухо и противно, язык распух.

Она вылезла из кровати и побрела в ванную комнату. С жадностью выпила стакан воды, почистила зубы, чтобы отделаться от отвратительного солоноватого вкуса во рту. Набросила махровый халат, висевший на двери, и вышла в гостиную.

Голоса доносились из работающего телевизора. Лисия взглянула на нее, не поднимаясь из кресла.

— Сколько времени? — спросила Джери-Ли.

— Одиннадцать.

— Я же просила разбудить меня в восемь. В девять я должна была быть в клубе.

— Все в порядке. Когда я увидела, как ты крепко спишь, я позвонила в клуб и сказала, что ты заболела.

— Ничего не в порядке! Они знают, что я снимаюсь в картине, и просто решат, что я не хочу больше у них выступать.

— Ну и плюнь на них. Ты можешь получить сколько угодно такой работы, если согласна показывать свою задницу.

— Ты же знаешь, что это не так. Тут хороший клуб. А большинство других мест — просто какие-то притоны сутенеров.

— Успокойся, дорогая моя, — сказала Лисия примирительно. — Позволь мне приготовить тебе чай. Ты не можешь так работать, ты просто свалишься и надорвешься.

— Мне необходимо. Я должна работать.

— Но почему ты должна? Ты работала без перерыва восемь месяцев. У тебя должны быть какие-то деньги в банке.

Джери-Ли опустила глаза.

— Жизнь стоит дорого.

— Я знаю это и согласна с тобой, дорогая, — дорого. Но ты занялась этим делом, чтобы зарабатывать деньги и иметь возможность спокойно писать.

Как мне кажется, у тебя должно быть достаточно денег, чтобы вернуться к работе над пьесой.

Джери-Ли промолчала.

— Посмотри правде в глаза, детка. Сочинять сценарии для мотоциклетных фильмов — разве ради этого ты начала писать? Но даже этот сценарий писала не ты. Они купили твою идею и вывернули ее так, как им захотелось. В твоем рассказе не было ни жестокости, ни секса, ни садизма — все это они вогнали в сценарий сами.

Джери-Ли продолжала молчать.

— Ты здесь чужая. И все кончится тем, что ты застрянешь во всем этом дерьме и никогда уже не сможешь написать ничего из того, что бы ты хотела, о чем мечтала.

— По крайней мере, я получаю деньги за то, что пишу, — сказала Джери-Ли, оправдываясь. — И со мной разговаривают. Уже одно это гораздо больше того, на что я могу надеяться там, на Восточном побережье. Может быть, именно здесь что-то и начнется для меня.

— Начнется. Согласна, — сказала Лисия. — Только знаешь что? Начнется начало конца. Никто никогда ничего не добивался, работая для таких фильмов. После них есть только один путь — вниз, вниз, на самое дно, в порнуху.

— Что это ты вдруг стала таким экспертом?

— Я не сидела здесь, сложа руки, пока ты снималась. Я наводила справки, проверяла, выясняла, уточняла. Максимальный доход для этих «заезжаловок», которые смотрят, не слезая с машины, — два доллара с каждого вложенного одного доллара. И тот в основном зарабатывается от продажи гамбургеров, ради которых — а не ради фильма — и приезжают в кино мотоциклисты. Никто толком не смотрит эти картины, там только пьют, жуют и обжимаются в темноте.

— Гросс сказал, что он может организовать для меня еще несколько фильмов и что Энсбах очень доволен проделанной мною работой, — возражала уже более решительно и аргументированно Джери-Ли.

— Но это все так и останется на том же уровне. Сама увидишь. Эти фильмы — все равно что работа в клубах: с каждым разом тебе придется снимать с себя что-нибудь из одежды — еще немного, еще немного... И в конце концов, останется одно — сцена полового акта, говоря языком судебного протокола.

Джери-Ли молчала. Она отлично понимала, что большая часть сказанного Лисией соответствует истине.

— Я вовсе не хочу оказывать на тебя давление, дорогая, — сказала со всей доступной ей искренностью Лисия. — Но когда-нибудь Джери-Ли Рэндол захочет вернуться, и окажется, что слишком поздно — ее место прочно заняла Джейн Рэндолф.

— Я хочу выпить! — заявила Джери-Ли.

— Не пей. Прими успокоительное.

— Я уже приняла две таблетки, когда ложилась спать.

— Прими еще. А выпивка тебя возбудит, взвинтит. Тебе нужно сейчас только одно: сон и еще раз сон. — Лисия поднялась с кушетки. — Я схожу и принесу тебе таблетку и воду.

Джери-Ли проглотила таблетку, запила ее водой, подчиняясь Лисий, которая мягко и нежно заставила ее откинуться на кушетку.

— Полежи, успокойся, расслабься, а я приготовлю тебе хорошую ванну.

Примешь ванну и пойдешь в кроватку. И я не хочу слышать от тебя ни единого слова, ни единого звука до завтрашнего утра.

Джери-Ли молча потянулась и пожала руку Лисий.

— Даже не представляю, как бы я продержалась последние две недели без тебя, — сказала она с благодарностью.

— Я люблю тебя, медовая моя, — сказала Лисия. — И хочу заботиться о тебе.

Однако транквилизатор уже не в силах был ей помочь. "oспокойно покрутившись в постели, она села, включила свет.

Дверь в спальню отворилась.

— Ты в порядке? — с тревогой спросила Лисия.

— Не могу заснуть.

Лисия села на край постели.

— Тебе необходимо отдохнуть основательно, взять отпуск, куда-нибудь поехать. Джери-Ли рассмеялась.

— Чему ты смеешься, дорогая?

— Нет, вы посмотрите, кто говорит об отдыхе и отпуске! А когда ты сама отдыхала в последний раз? Даже здесь ты все время висишь на телефоне и занимаешься бизнесом.

— Это совсем другое. Я делаю то, что хочу и что мне нравится. А ты занимаешься столькими делами, что даже не знаешь, какое из них настоящее и что ты хочешь сама.

— Я знаю, что я хочу! Я хочу писать!

— Тогда пиши. — Лисия помолчала немного и продолжала:

— Если дело только в деньгах и ты только из-за них торчишь здесь, то забудь о них. У меня денег более чем достаточно, чтобы ты могла позволить себе делать все, что хочешь.

— Я не возьму твоих денег. Ты и так сделала слишком много для меня.

— Не будь глупенькой.

— Я серьезно, — ответила Джери-Ли, и в голосе ее было упрямство, даже непреклонность. — Для меня важно то, что именно я сама обеспечиваю себя, зарабатываю на жизнь, не завишу ни от кого.

— Если бы я была мужчиной, ты бы так не говорила, да?

Неожиданная холодность и в голосе, и в лице Лисий поразили Джери-Ли.

Она спросила:

— Почему ты так говоришь?

— Потому что это правда. Мужчина имеет право поддерживать тебя, помогать, содержать. Но от женщины ты не примешь никакой поддержки.

— Не правда.

— А тому жеребцу, квартирному хозяину, ты сказала бы то же, что и мне, если бы он предложил помощь? — спросила Лисия. — Бьюсь об заклад — не сказала бы! Ты бы встала на четвереньки и сделала бы ему из благодарности роскошный минет!

— Не говори так! Ты же знаешь, что все не так! Если бы я хотела только мужика, который содержал бы меня, я бы имела его давным-давно. Для меня совершенно безразлично — мужчина или женщина помогает мне. Я хочу быть независимой, зарабатывать и добиться всего сама!

Лисия хрипло рассмеялась.

— Ты много говоришь о своих принципах, декларируешь какие-то истины, но сама стараешься не смотреть правде в лицо, дорогая. Скажи, почему ты позвонила мне, когда у тебя не осталось никаких других возможностей?

Потому что в самом укромном уголке своего сердца ты всегда знала, что я хочу спать с тобой. И до тех пор, пока все оставалось в такой волшебной, сказочной, воздушной упаковке, все было хорошо. Но теперь, когда дело дошло до самого нутра, до твоего сокровенного, — тебе уже не нравится.

Почему бы тебе не выйти из своего затворничества и не посмотреть правде в глаза, чтобы ответить себе на вопрос: что ты из себя представляешь? Ты ничем не отличаешься от меня. Ты любишь женскую любовь так же сильно, как и я.

Джери-Ли смотрела на Лисию широко раскрытыми глазами, вслепую нащупывая сигарету.

Лисия выхватила у нее сигарету и ткнула в пепельницу.