— Три твоих богатыря да дурак с ними сидят сейчас в кабаке да тебя, Красно Солнышко, хают принародно.

— Вот же мерзавцы! — возмутился князь. — И как они меня хают?

— «Не собаке-князю мы служим, — говорят, — а служим земле Русской».

— Про землю Русскую — это хорошо, — заметил справедливый князь. — А вот про собаку — нехорошо. — Гапон, — повернулся он к попу, и тот мигом отдернул руки от фишек, — чего делать-то с безобразниками будем? Воспитывать?

— Поздно, — заявил Гапон злобно, — воспитывать надо было, когда они на лавку поперек ложились. Теперича только одно поможет: головы поотрубать.

— И то верно, — согласился князь, — мудрый ты у меня, — ласково потрепал он Гапона по щеке, — они мне и самому как бельмо на глазу. Только водку жрут да похваляются, а толку никакого. Но как их взять-то, ежели они втроем по силе — всей моей дружины стоят? Только угроблю ее без толку.

— Ну, это просто, — ухмыльнулся Гапон. — Они, как напьются, куда идут?

— Ко мне, — ответил князь. — Явятся, на ногах чуть стоят, «хотим, — говорят, — подвиг совершить, прикажи, князь, чего-нибудь!».

— Ну вот, давай подождем. Как явятся, тут мы их тепленькими и покоцаем с дураком ихним вместе.

— Точно! — обрадовался князь. — А пока сыграем?

— Сыграем, сыграем, — закивал Гапон, — больно мне кальсоны твои глянулись. И корона.

— На корону не зарься, казенная она!

Черномор нерешительно кашлянул. Князь и Гапон повернулись к нему.

— Чего тебе еще? — спросил Владимир. — Ступай.

— А может, головы-то рубить не надо, а? — спросил Черномор, слегка напуганный результатами своего навета. — Да и богатыри-то тут ни при чем, главное — Иван…

— Ступай, ступай, — повторил князь, — сами разберемся. — И вновь вернулся к домино. — Елки-палки! Все, что ли, уже?!

— Все, — скромно подтвердил Гапон. — Разоблачайся, княже.

Понурившись, дядька Черномор медленно двинулся прочь. В сенях, зажав под мышкой княжецкие кальсоны, его догнал Гапон.

— Эй, Черномор, дело есть!

— Какие у нас с тобой дела могут быть, собака поповская?

— Ну, кто собака, это мы с тобой потом обсудим. Ты вот о чем подумай. Трех богатырей сейчас казнят, так?

— Так, — тяжело вздохнув, признал Черномор.

— А без них дружина княжецкая — тьфу, верно?

— Верно.

— Теперь представь, что как раз в этот момент на Киев печенеги нападут.

— И представить-то боязно.

— А ты не страшись. Ежели ты со своими тридцатью тремя богатырями за печенегов выступишь, быть тебе у ханского наместника воеводою!

— Да ты что?! — взъярился Черномор. — Да я тебя сейчас!..

— Только тронь, — пригрозил Гапон, — вмиг голова с плеч слетит.

— А я сейчас Владимиру про твои речи расскажу.

— Поверит он тебе! Мне он поверит, а не тебе!

— И то правда, — снова вздохнув, согласился Черномор. — Что же делать-то?

— А ты иди домой да подумай хорошенько, — посоветовал Гапон. — Ванну прими, тебе в воде лучше думается, так ведь?

— Так, — сокрушенно подтвердил Черномор.

— Ну тогда — адью, до встречи, — помахал ему Гапон ручкой. — Как надумаешь чего, сообщи. — И поп вприпрыжку помчался обратно в тронный зал.

Но вернемся к нашему герою и его доблестным друзьям. Пока у князя Владимира плелись дворцовые интриги, много пива да зелена вина утекло в утробы богатырские.

Усилиями Ивана беседа за столом двинулась в ином русле. Да и трудно разве русского мужика склонить к разговору о женщинах?

— А вот у меня тоже история, — нетрезво ухмыляясь, заявил Алеша Попович.

— И у меня, — ревниво перебил его Добрыня.

— Нет уж, я первый, — заупрямился Алеша.

Добрыня схватился за меч:

— Давай-ка, любезный, силушкой померимся: чья возьмет, тот и первый.

— Стойте, стойте, — принялся утихомиривать их Иван, — пусть-ка Бог вас на правду выведет. — И, достав из кармана двугривенный, предложил: — Орел — будет Алеша, а решка — Добрыня.

— Почему это Алеша — орел, а я — какая-то там решка?! — возмутился Добрыня.

— А потому! — ехидно хихикнул Алеша.

— Ну давайте наоборот, — торопливо предложил Иван.

— Но-но, — на этот раз схватился за меч Алеша.

Иван понял щекотливость положения, и не сносить бы ему головы, не вмешайся в беседу Боян:

— Полно ссориться вам, добры молодцы. Лучше чарки свои богатырские вы наполните-ка зеленым вином да испейте их друг за друженьку. Да за Русь нашу — милу матушку.

— Дело Боян говорит, — поддержал сказителя Илья Муромец. — Давайте лучше вмажем, чем меж собой собачиться.

Иван расслабился. Выпили.

— Все-таки интересно было бы мне рассказы богатырские послушать, — заметил дурак.

— А давайте-ка я расскажу о вас, — предложил Боян, — ведь давно уже ваши все подвиги превратились в преданья былинные.

— Да чего ты расскажешь? — презрительно сморщился Алеша, и стало заметно, что он уже не вяжет лыка. — Вы ж, бояны, все переделали, все приукрасили.

— А, пусть рассказывает, — махнул рукой Добрыня и угодил ладонью в чашку маринованных кокосов, — а мы поправлять будем.

— Ладно, ври, — разрешил Алеша.

Боян проворно выставил перед собой гусли, ударив по струнам, извлек из недр инструмента немелодичный аккорд и вдохновенно заголосил:

Алеша вдруг разрыдался и упал лицом в тарелку с печеными устрицами, причитая:

— Не за славой, точно, не за золотом. — И затих.

Воодушевленный успехом, Боян заголосил дальше:

Тут Алеша перебил Бояна, подняв перемазанное устричным соусом лицо:

— Говорил я, врать будешь — так и есть, не удержался.

— Зато красиво, — заступился за Бояна Добрыня.

— А на хрена она мне, красота эта?! — продолжал кипятиться Алеша и передразнил: «Там ему богатырь во честном бою…» Да во честном-то бою меня бы Тугарин мизинцем левым придавил. Обманом я его взял, самым что ни на есть подлым. Аж поныне совестно. Вышли мы в чистое поле, я и говорю: «Что ж ты, Тугарин, брешешь: говорил, что один на один будем биться, а сам войско за собой привел?» Обернулся Тугарин округ себя, тут-то голову я и отсек ему.

Ивану за Алешу стало стыдно.

— Не, Попович, — гнул свою линию Добрыня, — у Бояна-то красивше будет. Давай, дед, ври дальше.

— Это он по скромности своей, — пояснил Боян реакцию Алеши и вновь ударил по струнам, — потому как Алеша Попович-млад своей доблестью честной прославился, ведь не зря ж он покинул свой дом родной, и семью, и жену-раскрасавицу…

Вновь встрепенувшись, Алеша заорал:

— Да кончай ты врать-то, уши вянут. В гробу я твою доблесть видел! Я как раз от жены-то в Киев и сбежал! Она же у меня — царевна-лягушка.

— А, эту историю я тоже знаю, — обрадовался Боян, — очень романтическая история…