— Что?

— Добавила корицу в кофе Вячеслава Павловича!

Я хмурюсь, не очень понимая, к чему она клонит и причем тут вообще корица.

— У него аллергия на корицу! Он весь красными пятнами покрывается и чешется до крови, вы знали?

— Если честно, понятия не имел.

— А я знала! Понимаете? Я знала! Я слежу за всем, что попадает на его стол, я заказываю ему завтрак, обед и иногда даже ужин, я знаю все его предпочтения и наизусть помню список продуктов, которые ему нельзя подавать под угрозой быть расстрелянной! И знаете что? Я добавила чертову корицу в его кофе, и если вы кого-нибудь наконец не возьмете, в этом офисе кто-то умрет, потому что Смолин либо сам крякнет от какой-нибудь корицы, либо меня прибьет, а я еще пожить хочу, мне всего двадцать два, я даже еще замужем не была!

Меня ее пламенная речь, признаться, приводит в удивление, да и что там, восхищение. За два года я ни разу не видел в таком состоянии всегда спокойную, уравновешенную Машу, единственную продержавшуюся столь долгий срок на своем месте, сделав практически невозможное, потому что характер у Славы мягко говоря тяжелый.

— Ты серьезно заказываешь ему ужин? — у меня непроизвольно вырывается смешок.

— Вы только это услышали? — она вздыхает, выдвигает стул и практически на него падает. — Серьезно, Владимир Степанович, я не привыкла жаловаться, ну вы знаете, но я медленно схожу с ума, я так больше не могу, ну чем вас все время не устраивают подобранные кандидатки.

Сказал бы я ей, чем они меня не устраивают, да выражаться при ней не хочется.

— Что, Палыч зверствует? — догадываюсь об истинной причине ее состояния.

Нагрузка у нее, безусловно, увеличилась, но поводом для вот этого срыва стали отнюдь не навешанные мною дополнительные обязанности. Маша и раньше работала сверхурочно, бывали деньки.

И вот так довести Марию никакие сверхурочные не могли. Ее молчание только подтверждает мою догадку. Правду она, конечно, не скажет, потому как никогда и ни при каких условиях этот преданный кадр не стал бы жаловаться на свое прямое начальство, гораздо проще придумать причину, что она, собственно, и делает.

— Я просто устала работать за двоих, — продолжает стоять на своем, но мне достаточно выражения ее лица и взгляда.

Угадал я, попал в яблочко.

— Я с ним поговорю.

Маша мгновенно вздрагивает, бледнеет, округляет глаза и, скорее инстинктивно, чем осознанно, трясет головой.

— Не надо ни с кем разговаривать, Вячеслав Павлович тут ни при чем, и вообще проблема не в нем, а в вас! — произносит резко и тут же сдувается: — простите, это я от усталости.

— Ой ли? — усмехаюсь. — Во мне, значит, проблема?

— Ну это вы себе помощницу никак нанять не можете, у Вячеслава Павловича она есть, то есть я есть, ну то есть… — она начинает заметно волноваться, — в общем, вы поняли.

— Да понял я, Маш, — вздыхаю, глядя девчонку.

А ведь и правда совсем девчонка она и так стойко терпит Смолина. Пожалуй, ей пора доплачивать, за вредность.

— Мне и самому не нравится эта ситуация, но оказывается найти нормального секретаря задача не самая простая.

— Да что там сложного, вам столько претенденток уже присылали, вас ни одна не устроила, а я их резюме и рекомендации читала, и сама дополнительно отбирала, отсеивала неподходящих, вам не угодишь просто! — выдает возмущенно, мне кажется, на протяжении всей этой пламенной тирады она даже не дышала.

— Не правда, Маш, ну ты всерьез думаешь, что я здесь развлекаюсь, перебирая претенденток?

— Я уже начинаю так думать, — признается, выдохнув, чем вызывает у меня легкий приступ смеха.

— Это не так.

— Ладно, — снова вздыхает и соглашается, — пообещайте, что хотя бы дадите им шанс, хоть одной из них.

— Маш, я не даю обещаний, если не уверен в том, что их выполню.

— Я вам скину контакты ритуальных услуг, на случай, если хоронить придется меня, потому что у меня денег нет, — она встает, одаривает меня улыбкой и идет к двери, — зову? — уточняет.

— Давай.

Маша скрывается за дверью, оставив ее приоткрытой. Секунд через десять в кабинет, стуча высоченным каблуками, входит первая кандидатка.

— Добрый день, — произносит с улыбкой, демонстрируя мне ровный ряд белоснежных зубов.

— Добрый, прошу, — указываю на место по другую сторону моего стола.

И снова чувство долбанного дежавю.

Пристально наблюдаю за девушкой. Она не торопится, не суетится. Каждое движение выверено и рассчитано на зрителя. Это было бы даже забавно, может, отчасти интересно, при других обстоятельствах, но сейчас вот эта медленная, хорошо поставленная походка от бедра не вызывает во мне ничего кроме откровенного раздражения.

Прохожусь по ней взглядом прежде, чем она успевает сесть, цепляю отдельные детали.

Брюнетка, волосы уложены безупречно, макияж не кричащий, но довольно яркий, впрочем, без излишков.

Темный строгий костюм сидит идеально, выгодно подчеркивая все, что необходимо подчеркнуть. Впрочем, чувство стиля — не преступление, напротив, я бы сказал, огромный плюс в копилку, и в принципе у меня бы не было претензий, если бы не слишком глубокий вырез на пиджаке и демонстративно расстегнутые верхние пуговицы на рубашке под ним.

Сколько уже таких было? Десять? Двенадцать? Я еще на пятой со счета сбился. Все одинаковые, будто прямо с конвейера ко мне на собеседование. Вторую неделю себя не владельцем крупной компании ощущаю, а участником шоу по подбору невест.

Ловлю ее взгляд — прямой, цепкий, оценивающий, и начинаю сомневаться, кто у кого на собеседовании.

Она улыбается. Сдержанно, ровно. Улыбка отточенная до автоматизма.

Я позволяю ей говорить первой, потому, что знаю — дальше всё будет по известному мне сценарию. Гладкие фразы о профессионализме, о развитии, о готовности работать на результат. И прочее бессмысленное бла-бла.

Анжелика Витальевна…

Серьезно, откуда только эти имена пошли? Анжелики, Оливии, Жаннетты… Клянусь, если следующей в мою дверь войдет какая-нибудь Снежана, я сбегу из собственного офиса.

Слушаю я ее вполуха, вопросы задаю больше ради приличия. Снова смотрю в папку с ее делом, услужливо подготовленную для меня Машей. Она даже красным подчеркнула сильные стороны и прошлое место работы. Смешная, надо будет все-таки поговорить со Славкой, затюкал уже девку, уволится еще.

Отрываю взгляд от папки, снова переключаю внимание на Анжелику. Она, конечно, быстро улавливает этот момент, мгновенно ориентируется, закидывает ногу на ногу, чуть подается вперед, словно невзначай, и едва уловимо понижает голос.

С трудом заставляю себя продержаться двадцать минут, на большее меня просто не хватает. Устало потираю глаза, когда наконец выпроваживаю Анжелику, с ужасом представляя себе еще два собеседования.

Оставшиеся претендентки мало чем отличаются от первой, разве что цветом волос, да размером груди. Даже пуговицы, и те — одинаково демонстративно расстегнуты. Все это напоминает мне какой-то дебильный сценарий не менее дебильного фильма, в котором я вынужден играть главную роль.

Через стену вдруг раздается грохот, явно что-то тяжелое упало, или намеренно уронили. Скорее второе. Машка точно на пределе и с уходом последней претендентки уже поняла, что никого из них я не найму.

Меня не очень волнует, что именно она расхреначила, однако целостность самой Марии меня все же беспокот.

Выхожу в приемную, смотрю на красную от возмущения и подавляемого гнева Машу, собирающую осколки цветочного горшка.

— Не поранься.

— Это меньшее из моих проблем, — она поднимается с корточек, сдувает со лба упавшую на него светлую прядь волос, — вы меня за что-то ненавидите? Скажите честно?

— С чего такие выводы?

— Ну потому что я не понимаю, чем вас не устраивают подобранные кадры? Вы же не из тех чокнутых начальников самодуров, как некоторые… — последнее у нее явно вырывается случайно и она тут же замолкает.