— Ты говори, да не заговаривайся, я тебя в детстве не лупил, но еще не поздно ремнем пройтись по заднице.

У меня даже угрожать всерьез не получается. Честное слово, Санька есть Санька.

Довольная собой, стреляет в меня глазками.

— Ну что ты смотришь? Говори уже, — я вздыхаю и кошусь на часы.

Интересно, насколько по шкале от одного до десяти Кира уже успела себя извести?

Сашка вдруг перестает улыбаться, делается совершенно серьезной. Смотрит на меня так проникновенно, что мне не по себе становится.

Пререкаться и шутить с ней как-то проще, что ли.

— Все серьезно, да, пап? — спрашивает без тени улыбки.

В кабинете повисает тишина. Я не спешу отвечать, думаю.

Серьезно.

Еще немного посомневавшись, я все-таки выдвигаю верхний ящик стола и достаю из него небольшую коробочку. Ставлю на стол и пододвигаю к краю со стороны Саньки.

Кажется, даже для нее это становится неожиданностью.

Издав удивленное “О”, она тянется к коробочке, прокручивает ее в руках и наконец открывает.

— Ого, — выдает в заключение.

Надо же, даже моя говорливая дочь теряет дар речи.

— Это значит? — она замолкает, вернув коробочку на стол.

— Значит.

— Неделя, говоришь? — она скептически приподнимает бровь. — Ладно, беру свои слова о разочаровании обратно. Думаешь, согласится?

— Кира? — усмехаюсь. — Уверен, что откажется.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — удивляется дочь.

— А как надо?

— Ну не знаю, и что делать будешь?

— Хитростью брать.

— Хотела бы я на это посмотреть.

Я ничего не отвечаю. Улыбаюсь в ответ. В кабинете повисает неловкое молчание. Признаться честно, я не знаю, что добавить. Не о чувствах своих же в подробностях рассказывать в самом деле. К счастью, Санька этого от меня не ждет, слишком хорошо меня знает, хоть и не против была бы послушать.

А я о личном как-то говорить не привык, и обсуждать свой выбор — тоже. Даже с дочерью.

Я и не представлял ни разу, наверное , за всю свою сознательную жизнь, что вот так, случайно влетев в мои объятия одним прохладным вечером, девчонка, годящаяся мне в дочери, так плотно засядет у меня в голове.

Настолько, что даже сама мысль о том, что правильнее было бы не лезть и отпустить, причиняет острую боль. И все чего хочется — сделать эту девочку счастливой.

Вот уж действительно, седина в бороду, бес в ребро. Впрочем, я более чем доволен сложившимися обстоятельствами.

— У тебя глаза блестят, — из раздумий меня вырывает голос Саньки.

— Что? — хмурюсь, как будто позабыв о ее присутствии.

— Я говорю, у тебя глаза блестят, — она улыбается, — я рада за тебя, пап, правда.

— Это я уже понял.

— Мне кажется, она тебе подходит, а ей нужен кто-то вроде тебя.

— Вроде меня?

— Ну да, — пожимает плечами, — серьезный, надежный, отвественный.

— Слишком много комплиментов для одного вечера, я начинаю думать, что тебе от меня что-то нужно.

— Ой, да ну тебя, — она вскакивает из-за стола, — пойду я лучше к Кире, а то ее, судя по выражению лица, кондрашка хватит.

— Тебе сколько лет? Кондрашка, — иногда мне кажется, что она чересчур взрослая.

— Я твои стариковские фразочки в отдельный блокнотик записываю, — держит оборону, подходя к двери.

— Саш…

— Да понимаю я все, приведу ее в чувства.

Кира

— Я не знала, как рассказать, я хотела, но не знала.

Я первым делом пытаюсь объясниться, но выходит из ряда вон плохо.

Переступаю с ноги на ногу, комкаю пальцами края футболки, давя противный ком, подкативший к горлу.

Чувствую себя какой-то предательницей, словно воспользовалась хорошим отношением. Наверное, со стороны это именно так и выглядит.

На глаза, не смотря на все мои старания это предотвратить, наворачиваются слезу.

— Саш, я не хотела, чтобы так вышло, понимаешь, я очень старалась держаться от него подальше, — всхлипываю, стирая со щек дорожки слез.

И удивленно замираю, когда вместо того, чтобы вылить на меня кучу обвинений, она делает Сашка ко мне и обнимает, да так крепко, что на секунду я лишаюсь возможности дышать.

Я настолько не ожидаю от нее такой реакции, что даже пошевелиться не могу, просто впадаю в ступор.

— Кир, ну чего ты.

— Я понимаю, как все это выглядит со стороны…

Я как будто на автопилоте с заложенной в него программой, продолжаю оправдываться.

Мне бы объясниться нормально, но меня трясет знатно, мысли путаются и язык заплетается.

Все не так должно было быть. Совсем не так.

— Я не хочу, чтобы ты думала, что я воспользовалась знакомством с тобой, чтобы…

Даже произнести не могу, от одной мысли тошно и противно становится.

— Кир, да я вообще ничего такого не думала, ты в себе?

Она наконец ослабляет свои объятия. Слишком крепкие для девушки ее хрупкого телосложения, а я продолжаю, потому что остановиться уже не получается.

— Я не хотела, не планировала, понимаешь? Все само вышло, я честно пыталась выбросить его из головы, но не смогла и не могу. Я не хочу портить с тобой отношения, но и без него я тоже не смогу, просто не смогу.

Пока я, находясь на грани истерики, вываливаю на Сашку все, что приходит в голову, она только кивает, никак не комментируя льющиеся из меня откровения.

И лишь когда я заканчиваю, она меня отпускает, отходит на пару шагов назад и устремляет на меня слегка растерянный взгляд.

— Кир, да никто тебя ни в чем не обвиняет, ты же мне даже слова вставить толком не даешь, — произносит возмущенно.

— Прости, — киваю, стараясь успокоиться.

— Я ничего не имею против, я вообще-то именно это и собиралась сказать, как только вошла на кухню. И ничего нового я сегодня не узнала, я догадывалась, что рано или поздно, это случится.

Я не сразу осознаю смысл сказанного, да и когда осознаю, не очень верю своим ушам. Несколько секунд, огорошенная ее словами, я ошарашенно смотрю на Саньку.

Нет, Богомолов, конечно, не раз убеждал меня в том, что мои опасения совершенно беспочвенны и Саша непременно все поймет правильно, но ее слова окончательно ставят меня в тупик.

Что значит, она догадывалась?

Неужели в самом деле предполагала, что я и ее отец… Что мы…

— Ну что? — она разводит руками, — Он так на тебя смотрел, а ты то краснела при нем, то бледнела, перестань, у вас на лицах все было написано.

— То есть ты совсем не злишься? — уточняю, шмыгая носом.

— Нет, и даже не понимаю, почему должна, — она пожимает плечами и смотрит на меня так, словно только что я произнесла вселенскую глупость.

— Но он же твой отец, а я… — я все еще не знаю, как правильно подобрать слова.

Происходящее похоже на сюжет сопливой мелодрамы, где все плачут и обнимаются в конце.

— А ты первая, кому удалось растопить сердца снежного короля, — хихикает Сашка.

Кажется, ее действительно совсем не злит факт наших с ее отцом отношений.

Ее слова действуют на меня вполне предсказуемо, я снова заливаюсь краской и чувствую, как горят щеки.

Нет, все-таки есть у Богомоловых какая-то особенная способность ставить меня в неловкое положение и заставлять краснеть.

Переполненная эмоциями и не зная, что еще сказать, я просто бросаюсь к ней и обнимаю.

Так же крепко, как еще недавно она меня.

И снова плачу, как дурочка, но ничего не могу с собой поделать.

Потому что не верю, все еще не верю, что все настолько хорошо. И оттого страшно, ведь все хорошее заканчивается.

— Спасибо, — шепчу ей.

Сашка обнимает меня в ответ и тихо спрашивает:

— За что?

Я молчу, потому что могу объяснить, нет таких слов, чтобы выразить мою благодарность за ее позицию.

Их просто не существует, наверное. Ведь даже при малейшем желании она могла бы разрушить все, что у меня есть, или по меньшей мере подпортить мне жизнь.