Она обхватила себя за плечи, будто замёрзла и посмотрела в окно.

— Эва, я давно уже перестал сопротивляться, это делаешь только ты.

Обернулась. Не то, что он сказал, хотя и это тоже… А то, как он сказал. Каким тоном и как произнёс её имя. Кажется, так сладко. И так знакомо. Как раньше: с мягкой восходящей интонацией. Это так задевало. Волновало.

— Поэтому я и попросила тебя сегодня… — она сказала это тихо. И спокойно. И без возмущений, к которым он уже привык. Даже немного печально.

— Нет. Даже не думай и не мечтай об этом. И если ты ещё что-то приготовила Эви, то выдавай сразу. Ты просто идеальная машина для убийства. Вернее, для самоубийства… И если я до конца недели не застрелюсь, то есть надежда, что у наш ребёнок увидит папу, — он, в отличие от неё, не перемещался и не менял своего положения. Наблюдал за её передвижениями у панорамного окна.

— Ты всё превращаешь в фарс, Ян. А я говорю о серьёзных вещах, — совсем уныло и обиженно ответила она. Не могла ему сказать всего.

— И я говорю, о них же, Эва. Вот чего ты добиваешься? Скажи, чего?

Если бы он говорил резко, она бы взбунтовалась, а так… Она решила выдать то, что давно вертелось у неё на языке:

— Ты скучал? — она спросила решительно. Очень твёрдо. Глядя ему прямо в глаза, стараясь уловить каждую эмоцию, чтобы потом не делать ложных выводов. — Я даже не знаю, скучал ли ты по мне, — горько добавила.

— Тебя беспокоит вопрос, скучал ли я по тебе?

— Да! И не отвечай мне так! — воскликнула она. Не хотела чтобы он ушёл от ответа и такой важный для неё вопрос повис в воздухе.

— Скучал… скучал… — задумчиво произносил он это слово, пытаясь соотнести его со своим состоянием, — … это не то слово… — он привстал. Подался к ней и снова подцепил её за поясок. Притянул, а она не сопротивлялась, — … совершенно не то.

— А какое? — тихо выдохнула она, заворожённая его бархатистым голосом.

Он мягко улыбнулся. Дотронулся до её волос — греческой косы, на которую она, вероятно, потратила немало времени. Волосы её были заплетены свободно, а косу, падающую на одну сторону, она закрепила тоненькой белой ленточкой.

Совсем женственная. Она. Такая нежная. Но такая упрямая.

Он обнял её за талию, всё ближе привлекая. Ненапористо. Ненастойчиво. Но она поддавалась. Положила ладони ему на грудь и он совсем стиснул её.

Он прикоснулся губами к её щеке и она переместила руки ему на плечи.

Почувствовал, как грудь её тяжело вздымается от прерывистых вздохов.

Поцеловал крепче. Спина её всё ещё была напряжена.

— Нет такого слова. Плохо… невыносимо… Ты приучила меня к себе как ребёнка.

Почувствовал, как она улыбнулась. Немного расслабилась. И свободнее обняла его. И переступила, встав удобнее, прижавшись теснее.

— Я не специально… — совсем не испытывала сожаление и не выразила такового.

Он всё ещё коротко и мягко целовал её щеку, прерываясь на выражение своих мыслей, но не отрываясь от неё самой. От этого голос его звучал приглушённо.

— Намеренно у тебя бы никогда этого не вышло…

— Да? — она улыбнулась. Удовлетворённо вздохнула. Не от его слов, а от его действий. Он гладил её по спине, проводя ладонями вдоль позвоночника. Спускаясь к ягодицам и вновь понимаясь вверх. Замирая и прижимая её к себе. Стискивая в крепких объятьях. От удовольствия хотелось рыкнуть и сжать её до хруста в костях.

— Да.

Она чуть отстранилась и посмотрела ему в лицо. Пристально, снова пытаясь уловить все его эмоции.

— И ты переживал? Скажи честно, — она поджала губы.

— Переживал. Конечно переживал, — он дотронулся до кончика её носа. Рассмотрел каждую чёрточку на её лице. Выбившиеся волнистые локоны из затейливой косы придавали ей особое очарование. — Беспокоился… как ты без меня… — сказал уже в губы, приблизившись. Почти коснулся…

— У меня губы накрашены… — прошептала, хотя и нехотя. Предупредила, а он и сам видел на её губах бронзово-золотистый блеск.

— Я осторожно…

И он поцеловал её осторожно. Мягко. Едва коснувшись. Не размазав аккуратно наложенный блеск.

— Ты знала? Когда я приходил, ты уже знала? — теперь и он решил задать интересующий его вопрос, оторвавшись от неё. Достал платок и вытер губы.

— Да, — сдержалась, чтобы не соврать. Так и сказала, как было.

— И когда ты собиралась мне сказать? Собиралась? — он спрашивал мягко, но во взгляде его не было мягкости. — Не собиралась… — сам ответил на свой вопрос.

— Я не хотела видеть тебя. И разговаривать с тобой не могла. Ты сделал это… А потом пришёл… Зачем ты пришёл? — она снова напряглась. Но он не стал обострять ситуацию. Ведь только почувствовал, как она оттаяла.

— Соскучился, — со вздохом. Снова крепко обнял её. — Это глупое слово здесь подходит.

— Почему глупое? — она была рада. Прижалась к его щеке и хотела поцеловать. Так соскучилась тоже. Но у неё были накрашены губы.

— Потому что мне вряд ли удастся объяснить тебе мои чувства.

Она едва не передёрнула плечами. По позвоночнику побежали мурашки. Он снова принялся целовать её щеку, двигаясь по скуле к щеке. Так же прерывисто и мягко. Ласкающе. Подразнивая.

— Но может ты попытаешься… — глаза закрылись сами собой. Она хотела послушать, что он скажет, но уже могла только ощущать.

— Попытаюсь… — прозвучало между поцелуями.

Она замерла, и, кажется, дыхание задержала. Почувствовала его вздох и даже ощутила лёгкое шевеление воздуха у щеки. Тёплое дыхание. Он хотел что-то сказать.

Они услышали стук каблуков.

— Ох, простите… — раздался извиняющийся голос Селесты. — Я только хотела сказать, что ухожу на обед.

Эва высвободилась и поправила жакетик. Не подала виду и даже улыбнулась. В душе же чувствовала разочарование, что им помешали.

— Мы тоже как раз собирались. Пойдём с нами, — предложил Ян, отталкиваясь от стола.

— Нет, не хочу вам мешать, — она не прошла в кабинет, приостановилась меж стеклянных перегородок. Собиралась уйти.

— Пойдём, Сел. Ты нам не помешаешь, — попросила Эва.

С последней встречи они больше не виделись. Только раз говорили по телефону, и то, когда Селесте нужен был Ян, а Эва взяла трубку. Пусть и при Яне, но Эва хотела поговорить с ней. Сейчас было стыдно за своё поведение, хотя и она оправдывала себя. Ян захватил пиджак и они покинули кабинет, а потом и приёмную.

В лифте, Эва заметил улыбку, появившуюся на лице у Селесты. Проследила за её взглядом. Потянулась и стёрла с его губ оставшийся блеск. Совсем чуть-чуть. Но это было заметно.

В доме было странно тихо. Неестественно тихо. И на долю секунды он решил, что она ушла. Но это ощущение быстро исчезло. Ян не стал звать её, просто прошёлся по всему дому в её поисках. На кухне её не было. В спальне тоже. Он остановился посреди гостиной и бросил взгляд на террасу. На террасе её не было, но она могла пойти на пирс. Она часто гуляла по берегу. А сегодня было так тепло и немного душно. Уже сделал шаг к раскрытым дверям, но услышал неясный звук, доносившийся с кресла, развёрнутого к стеклянной стене. И то был звук похожий на стон, или всхлип, но скорее тяжкий вздох.

— Эва, — теперь он позвал её. Позвал и шагнул к ней. Она высунулась из-за спинки и даже улыбнулась.

— Привет, — сказала она. Спустила ноги на пол и сунула их в сланцы, валявшиеся тут же рядом. Встала и подошла к нему. Всё это она делала отрешённо, без особого желания или энергии и совершенно пассивно.

— Я тебя потерял.

— Я задремала. Пойдём ужинать. Мы с Минни приготовили такую вкуснотищу, — она пошла на кухню.

— Эва, что с тобой?

Она была не в себе, хотя и старалась не показать этого. Была заплаканная и поникшая. Сердце сразу защемило. От её радушного настроения, с которым она примчалась к нему в офис, ничего не осталось. Разве что ленточка в косе. Они пообедали и тепло пообщались с Селестой, отойдя от рамок рабочих отношений. Да и не было в этом смысла, потому что Сел постепенно стала их семейным другом. Эва с удовольствием подружилась с ней, да и самому Яну было за что благодарить Сел. Потом он вернулся в офис, а Эву отправил домой. Тогда в её поведении не было и намёка на ту апатию, что завладела ею сейчас. Не было той трагичной безучастности, а была игривость и хорошее настроение, несмотря на состоявшийся между ними разговор. Она успокоилась и приняла его решение. Не высказала никаких споров по этому поводу и показала всем своим видом, что довольна. Можно сказать, что между ними установилось перемирие. А теперь она была как в воду опущенная.