— Лёд…

Договорить она не успела. Он стиснул её, приникнув губами в настойчивом и крепком поцелуе, отдавая ей своё тепло, свой жар. Она не смогла бы пошевелиться… даже вздрогнуть не смогла бы… для этого не было места. Он сжал её железными тисками, сжал неистово, будто боялся, что вырвется, а она не собиралась этого делать. Совсем не собиралась, все мысли вылетели из её головы, осталось только ощущение его мягких тёплых губ и прикосновение горячего языка к холодной нижней губе.

Тепло. Его тепло. Оно разливалась в ней. Зудело в кончиках пальцев. Скручивалось в животе, разгоняя кровь и кружа голову. Она задрожала, он оторвался от неё. Оторвался с трудом, тяжело дыша. Уткнулся в её шелковистую щеку, целуя и поглаживая губами нежную кожу.

— Спасибо тебе, — казалось громче, чем шёпотом, говорить просто невозможно.

— За что? — спросил, откинув её длинные волосы на спину.

— За то, что беспокоился обо мне.

— А ты думаешь, я беспокоился? — поцеловал, коснулся кончиком языка бьющейся жилки на шее.

— Думаю, да… — с трудом выговорила она.

Замер, потом провёл руками по её спине, завёл руку под волосы.

— Ты права, я очень беспокоился, — в его тоне не было игривости. — И если я ещё хоть раз не смогу до тебя дозвониться…

— Я поняла, — она прикрыла ладонью его рот, — следующее отделение, которое мне придётся посетить в той больнице, будет хирургическое. Видимо телефон пришьют ко мне.

Ян держал её в руках, чувствовал её сладковатый запах — запах ванили и магнолии. И только ему одному было известно, как он сдерживался, чтобы не содрать с неё этот кусок ткани, именуемый сорочкой. Кусок тончайшей материи, мешающий ощутить её целиком, ласкать каждый сантиметр атласной кожи. Он ясно осознавал, что его первое влечение переросло в дикое желание и теперь стало потребностью, физической потребностью в ней, такой же потребностью, как дыхание.

Эва снова приникла в его рту, попробовала его на вкус.

— Эва, — она узнала этот тон, от которого мурашки пробегали по спине, собираясь где-то между лопаток, заставляя вздрагивать всем телом, даже без прикосновений.

— Я поняла… — она отодвинулась от него, — а то через шесть секунд на мне не будет сорочки.

Ян окинул её медленным взглядом.

— Две, — сказал он, поднимаясь с кровати. — Сегодня мне хватит двух.

— Ян, — она остановила его у двери, — А ты долго будешь на работе завтра?

— Ну, четвёртое совещание я не смогу отменить, но постараюсь пораньше. Спокойной ночи, Эва.

— Да, — она довольно кивнула, — Спокойной ночи, Ян.

Эва вышла из своей комнаты только к полудню. А вернее, выползла, а ещё точнее — заставила себя выползти. Потому что при мысли о «сорбентовой» диете желудок у неё сворачивался в узелок, а глаза сами собой закрывались, приглашая ко сну.

Будучи плохим пациентом, самым ужасным, какие только могут быть на свете, она уже жалела, что так опрометчиво пообещала Яну есть всю ту гадость, что он для неё купил, и только мысль о предстоящей поездке во Францию грела душу, мотивируя на соответствующие подвиги. Она даже была готова целую неделю есть овсянку Селесты, лишь бы не видеть тюбики с прозрачной субстанцией, напоминающей загустевший канцелярский клей.

Но это тоже не помогало.

Набравшись наконец мужества, она подошла к шкафчику, где, дожидаясь своей очереди, лежали её «волшебные тюбики». Горестно вздохнув, выдавила гель в столовую ложку и, передёрнув плечами, проглотила. Вкуса у этой «еды» не было абсолютно никакого, но «неживая» консистенция вызывала рвотные позывы.

«Ну, вот! Дело сделано! Первое нападение я пережила, ещё три!»

Терпеть эти истязания нужно было четыре раза в день, а это уже систематическая атака организма.

После приёма лекарства минимум час о еде можно и не мечтать, и Эва решила прогуляться там же, где и была вчера — заглянуть на пирс, поболтать ногами в тёплой бирюзовой воде, и сказать себе «Какой чудесный день!»

Направляясь к берегу, и, завидев Симона, она свернула на зелёную лужайку, где он трудился над живой изгородью, формируя из кустов ровные квадраты, орудуя секатором со скоростью бешеной парикмахерши. Лицо его осветилось улыбкой, когда он заметил, подкрадывающуюся сзади Эву. Она хотела его напугать, потому что, занятый «причёской» кустов, подгоняемый музыкой из наушников, Симон, казалось, никого и ничего не слышал. А получилось, что она завизжала сама, когда она резко повернулся к ней, клацнув секатором. Они тут же рассмеялись над своим дурачеством и Симон приобнял её за плечи.

— Ох, крошка, как я рад тебя видеть такой! Я места себе не находил. Спасибо Яну вправил мне мозги и отправил куда подальше. Выглядишь супер, прямо как с курорта!

Эва хихикнула.

— И тебе привет, Симон! Только вот можешь зря не распаляться в комплиментах, всё равно не поверю. — Она обняла его за талию, и они медленно двинулись по дорожке к скамейке скрытой зеленью в задней части особняка.

— Слушай, красотуля, а чего это ты такого наелась? Чем это твой женишок умудрился тебя накормить?

— Грибов каких-то, представь себе. И он не мой «женишок».

— Да, ладно? — выразил сомнение Симон.

— Да, серьёзно, — подтвердила Эва. — Он мне такая же «подружка» как и ты.

— Мне, конечно, приятно, дорогуша. Но слово «подружка» меня всё-таки слегка коробит, — хохотнул Симон.

— Извини, — Эва засмеялась и выскочила вперёд, преградив ему путь. — Дружок Симон!

Он в отместку ухватил её волосы и дёрнул за хвост. Эва снова засмеялась, а потом посмотрела на Симона с неожиданной серьёзностью.

— Мы ведём себя как школьники, Симон. Ты дёргаешь меня за косички, а я от тебя убегаю… — она задумалась.

— Тебя это беспокоит?

— Не знаю… просто это так странно… Мы с тобой взрослые люди.

— Эва, жизнь вообще странная штука. И в ней на самом деле очень мало чего весёлого, так что давай побесимся. — Она заметила в его глазах промелькнувшее выражение грусти. Наверное, впервые без фальшивой игривости и задора. Они сели на лавочку и Симон закинул руку за спину Эвы, облокотившись на спинку.

— Симон, а как ты с Яном познакомился?

Симон задумался на краткий миг, внимательно посмотрел ей в глаза, будто решая, стоит ли рассказывать ей это или нет.

— Да ничего, особенного, крошка! Я его с детства знаю, лет десять как знаю, наверное. Мне было лет тринадцать или четырнадцать, когда он поселился рядом с нами, в соседней квартире. Эва заинтересованно смотрела на него, ожидая подробностей. Он хмыкнул, но продолжил: — Появлялся он редко, вернее не редко, а поздно, точно так, как и сейчас. Я вот ему удивляюсь, иметь в подчинении столько людей и пахать самому как вол.

— Не отвлекайся, Симон, — решила Эва направить его в нужное русло.

— А-а… ну, вот, как-то он появился у нас дома, то ли ключи от квартиры потерял, то ли запасные у нас оставлял, я не помню. Да честно сказать, и не обращал я внимания на это. Что ты хочешь от пятнадцатилетнего подростка… Вот мама его пирогом угостила, он чего-то там ей помог. Потом стал чаще заходить, мама его кормила ужинами и обедами. Он девочкам сладости приносил и подарки по праздникам…

— Каким девочкам?

Симон говорил сбивчиво, перескакивая с одного на другое, но Эва старалась не останавливать его. Не хотела перебивать. Боялась, что если собьёт его, то он не заговорит об этом вновь.

— А, я не сказал … Отца у нас нет, умер он, почти сразу как сестрёнки родились. Мать нас одна растила, меня с сестрой. Лучия на год меня младше, и маленькие две, им по три года было… Вот он нас выручал по надобности, и вообще был порядочным соседом. Мама в цветочном магазине работала, Лучия с девочками сидела, мы с ней менялись, кому школу пропускать. — Симон невесело усмехнулся. — Маме Ян понравился, она потом стала по вечерам наведываться к нему в квартиру, уборку наводила и еду готовила. Он же один жил, приходил поздно, когда же ему готовить. А рестораны… что рестораны. Всегда ведь хочется чего-нибудь домашнего, вкусненького… Он, конечно, протестовал, а потом стал жутко довольным.