После того, как Йенс ему довольно подробно рассказал, где в переходе можно безбоязненно ходить, Алексей стал часто просто гулять там, изучая «доступные окрестности», и во время очередной прогулки он неожиданно встретил молодую улыбающуюся девчонку. Причем неожиданным было как раз то, что она улыбалась: он уже с довольно многими «постоянными обитателями перехода» встречался, но все они были какими-то… мрачными и безэмоциональными, а девчонка просто валялась на большой каменном столе возле крошечного магазинчика и улыбалась, периодически что-то вроде даже напевая. Еще было немного странно, что обета она была все же не в купальник, а… скорее, в белье, причем довольно старомодное.

— Привет, — поздоровался с ней Алексей, почему-то даже не ожидая ответа. Но девчонка, все так же с улыбкой на лице, повернулась к нему:

— Сам привет. Ты тоже через переход сюда в гости пришел? А из какого года? Мне рыжая тетка сказала, что сюда из разных лет люди ходят… то есть я так ее поняла: ее английский был наверное не лучше моего, а других языков я вообще не знаю.

— Через какой переход?

— Ну такой, как подземный, только круглый… хотя эта тетка сказала, что у каждого он по-своему выглядит…

Они тогда проговорили часа два, а затем девочка, сказав, что ее Галей зовут, поторопила его вернуться:

— Ты сейчас возвращайся, а завтра снова приходи. Я тут каждый день… теперь, тут хорошо. У нас декабрь и холодно, а я вообще загораю на солнышке. Но только сейчас уходи, ладно? Тетка говорила, что если вовремя не вернуться, то снова в тот же день попасть уже не выйдет, а мне одной тут плохо. Только ты обязательно приди, хорошо? Я буду очень сильно ждать.

Алексей снова пришел, и снова, и снова. И где-то через пару недель (если так можно было говорить о времени в переходе) у него с Галей начался безумный медовый месяц. Даже не месяц, они купались в счастье, как потом подсчитал парень, шестьдесят семь дней. Но Галя его каждый раз упорно гнала обратно, и наконец Алексей не выдержал:

— А давай мы здесь вместе уснем! И проснемся вместе, и я буду с тобой и в настоящем мире, мы женимся, детей заведем… — в определенном состоянии мозг почему-то отключается и до парня не дошло, что вернувшись с девушкой, он станет мелким мальчишкой. Но Гадя его попытку отвергла на корню:

— Нет!

— Почему нет?

— Потому. Потому что там я толстая и некрасивая…

— Но я же не из-за внешности…

— А еще я там лежу в больнице. И врачи говорят — они думали, что я сплю, но я не спала — что там я не доживу даже до Нового года. А Новый год у меня уже меньше чем через неделю…

Тогда он постарался Галю расспросить обо все подробно, но она отвечать отказалась:

— Какая разница? Мы с тобой здесь, и у нас здесь целая вечность!

Но вечности на получилось: на шестьдесят восьмой день Гали на обычном месте не оказалось, а на столе сидела большая светло-серая дымчатая кошка… А прилетевший по просьбе Алексея в Москву Вирджилл с грустью сказал:

— Парень, если вместо кого-то там появляется кошка, то значит этот кто-то здесь, у нас, уже ушел. Ушел, превратившись там в эту самую кошку. Рыжая, которую ты каждый раз кормишь — это Елена… а теперь ты будешь кормить и Елену, и свою Галю…

— Это волшебство какое-то?

— Нет, парень, это физика. Елена в своем дневнике все подробно про кошек написала… то есть я думаю, что подробно: дневник-то на испанском, а я его не знаю. Но Йенс говорил, что там про кошек отдельная глава страниц на пятьдесят, да еще с рисунками…

Йенс, когда Алексей обратился с расспросами к нему, лишь неопределенно хмыкнул:

— Я, как швейцарец, говорю по-немецки и по-итальянски. Еще английский мы все в школах учили, а испанский — он все же на итальянский немного похож. Но лишь немного: я кое-что прочесть могу — но с большим трудом, да и понимаю одно слово из трех. Вирджилл не наврал: там есть огромный раздел про кошек, но я его не читал, да и зачем? Елена нам все нужное рассказала…

Алексей тогда снова обратился к тем специалистам, которые его обучали сначала английскому, а потом и немецкому (все же английский у Йенса был довольно ограничен) — и за три месяца изучил испанский. То есть за три «реальных» месяца, и к концу обучения он уже почти весь дневник Елены прочитал. Про котов там действительно было многое написано, но в основном этот раздел был вообще не про кошек. Елена отметила, что после первого перехода у человека возникает какая-то «энергетическая связь» с этим странным местом, и именно поэтому путешественник всегда попадает в то же самое место и в том же облике, а насчет кошек она написала, что когда в главном мире человек умирает, то эта связь «повисает в пространстве перехода» и притягивает к себе как раз кошек. Там еще много чего было написано про «энергетическую связь», с кучей формул каких-то, но Вирджилл прокомментировал рассказ Алексея очень коротко:

— Это все чушь, там просто человек превращается в кошку. Живой человек там превращается в человека, а когда человек умирает, у него не хватает сил целиком перейти в лимб — и переходит лишь какой-то частью. Небольшой, как раз размером с кошку… Не читай эту книжку больше, физики — они вообще все ненормальные, им бы только про поля какие-то, каких никто почувствовать не может, порассуждать…

Про Галю Алексей успел выяснить там немного: она рассказала, что поступила в один из самых престижных институтов Москвы и моталась туда из Подмосковья каждый день, тратя на дорогу по два часа в один конец. А еще она ему и фамилию свою сказала… Когда у человека есть много денег и острое желание, то найти можно практически любого человека, причем найти даже в недалеком прошлом — и летом у него был и ее адрес, и даже медицинская карта. А один из лучших врачей Москвы, посмотрев эту карту, заметил:

— Ну да, это приговор. Удивительно, что эта девочка вообще до семнадцати дожила, ведь любая простуда после… определенного возраста ее должна была гарантированно в могилу отправить…

Родители Алексея совершенно не поняли, когда он после окончания четвертого курса МИСИС забрал документы и поступил на первый курс другого, все еще очень престижного института. Причем не поняли не то, что он сменил институт, а почему он поступил на первый курс, а не попробовал зачесть по крайней мере предметы за первые два курса — ну или хотя бы за первый, ведь физика и математика везде были вроде бы одинаковыми. Но он ведь и сказать им не мог, что Галя ему посоветовала институт сменить чтобы «получить настоящие знания»:

— Учебники-то у нас одни и те же, верно. Только физику написали препы из нашего института.

— И что?

— И то. Даже в университете курс читают по этому учебнику, стараясь что-то слишком сложное пропустить и предмет облегчить. А у нас физику читают те, кто этот учебник берет в качестве эдакого упрощенного скелета курса, и на него как бы наращивают новые мышцы — то есть дают нам гораздо глубже, чем в учебнике самому прочитать можно. Причем так они читают физику на всех факультетах и у нас выпускник-автоматик или программист физику знает лучше чем выпускник физфака университета. В работе ему это, может, и не пригодится — но вот мозги у него для чего угодно будут сильнее натренированы…

— Ну ты скажешь тоже: спец по автоматике будет знать физику лучше физика. Так не бывает.

— Бывает. Нам физику начинают с первых дней читать, а чтобы понимать физику, оказывается нужно хорошо знать матанализ — и физики нам сначала именно основы матана и дают. А потом нам уже читают матан и дифуры, на следующих курсах уже — но мы-то знаем, для чего эти дисциплины используются и как бы глубже вникаем, повторяем более тщательно ту же физику. Нам препы по матану так про всякое и говорят: физический смысл этой формулы… — то есть мы и на матане физику, получается, учим. И вот у нас физику все знают так после выпуска, как какие-нибудь кандидаты физических наук, обученные в универе…

А чтобы понять написанное Еленой, нужно — как говорил Йенс — физикой заниматься лет двадцать. Но если учить ее в этом институте и дополнительно использовать время в переходе…