— Хорошо. Займись этим сам… тоже, держи все на контроле. А наградить тех, кто товарища Жданова из этой жопы вытащил, будет тем более правильно. Будет выглядеть так, что мы высоко оценили их борьбу с безжалостной природой — а с теми, кто природу такое проделать заставил, мы, безусловно, разберемся. Тихо и особо даже не спеша. Мне пока кажется, что время для этого у нас еще есть. По крайней мере, хочется на это надеяться…

В первом меде с началом нового года обстановка стала потихоньку накаляться, и особенно сильно она стала накаляться на факультете фармакологии. Главным образом потому, что старшекурсники стали массово предлагать новые фармпрепараты, которые ни в учебных, ни в исследовательских планах никак не фигурировали — однако создатели этих лекарств во-первых принципиально отказывались упоминать в заявках своих преподавателей как «соавторов», а во-вторых, вообще подавали эти заявки «мимо института», непосредственно в комиссию минздрава. И все эти студены наотрез отказывались говорить, как им вообще в голову пришло такими разработками заняться.

Склока получилась громкой, настолько громкой, что ей пришлось заниматься на высшем уровне. Хотя бы потому, что многие из предложенных студентами лекарств вообще являлись не только «новым словом в фармакопее», но и очень нужными стране лекарствами, позволяющими людей лечить быстрее и качественнее. Но для этого требовалось и фармацевтические фабрики изрядно модернизировать — а суммы, для такой модернизации необходимые, заставили даже Госплан изрядно напрячься. И с вопросами о выделении таких сумм выйти «на самый верх».

У товарища Сталина уже было свое мнение по причинам происходящего в первом мединституте, но кое-что он решил все же уточнить. И на его вопрос о том, «как там поживает наш партизан», Лаврентий Павлович ответил с лукавой улыбкой:

— Поживает он очень… весело, даже жаль, что мы уже переросли возможность так веселиться. Так что будем просто ему завидовать…

Официально пуск Оршанского автозавода состоялся первого января, но первый автомобиль с конвейера сошел только третьего, в понедельник. А завод этот появился потому, что на тракторном-то производство дизельных моторов на основе ГАЗ-11 наладили очень неплохо, но для тракторов мотор пошел все же другой — но разваливать уже готовое производство было сочтено делом совершенно неправильным — и на народном энтузиазме, направляемом умелой рукой партии и правительства, за год был выстроен новый завод. Энтузиазм объяснялся просто: в городе велось массовое жилищное строительство, строителям (и будущим рабочим завода) практически сразу предоставляли довольно неплохое жилье, да и зарплаты были довольно приличные — так что очень много бывших воинов Советской армии пришли к выводу, что здесь осесть и приступить к работе будет самым верным решением.

А руководство партии и правительства заключалось в том, что оно — как раз руководство — грамотно агитировало рабочих местпромовских предприятий, и те с огромной радостью устраивали субботники (а так же «вечерники», отрабатывая добровольно по паре часов после окончания рабочих смен), во время которых для строящегося завода изготавливались необходимые станки. Причем рабочим за такую работу никаких сверхурочных вроде и не полагалось, но вот скорость движения очередей на предоставление жилья как-то сильно коррелировалось с проявленным на подобных субботниках энтузиазме. И это было очень заметно: жилищное строительство (тоже ускорившееся благодаря таким же «субботникам») велось не только в Орше, но и во всех других городах республики. А вот материальное обеспечение всех этих «сверхплановых работ» тоже в основном обеспечивалось предприятиями местпрома…

Алексей раньше не совсем точно представлял, что из себя представлял местпром в послевоенные годы. Искренне думал, что предприятия этой самой местной промышленности занимаются выпуском сувениров большей частью для иностранных туристов, рискнувших посетить Советский Союз, делают балалайки и деревянные игрушки и вообще стараются изготовить что-то «используя местные ресурсы», плетя корзины и лапти. То есть лапти он даже в магазинах видел, уже в двухтысячных, по цене немного уступающей ценам на качественную французскую или бельгийскую обувь элитных брендов…

Но оказалось, что его представления были несколько ошибочными. Например, он узнал, что самым большим предприятием именно местпрома был Могилевский металлургический комбинат, самую малость уступающий Липецкому (ну, в первые послевоенные годы самую малость уступающий), а в стране чуть ли не восемьдесят процентов всех товаров именно местпромовцами и производилась. Большая часть фарфоровой и фаянсовой посуды, девяносто процентов товаров канцелярских, три четверти производства мыла, почти вся готовая одежда и обувь, а так же патефоны, радиоприемники, практически вся мебель…

Единственная отрасль народного хозяйства, в которую местпром не проник, было производство фармпрепаратов: все же лекарства требовалось делать под строжайшим государственным контролем. И даже сбор «дикорастущих лекарственных трав» государство на откуп министерствам местной промышленности не отдавало. Именно министерствам, в каждой республике такое министерство было свое. Собственно, поэтому-то и уровень жизни людей в разных республиках был довольно разный — но это вовсе не означало, что продукция местрома строго для одной республики производилась. А означало лишь то, что «свою» республику каждое министерство обеспечивало продукцией в первую очередь, а «на сторону» пускало лишь то, что в республике уже в таких количествах не требовалось.

Или пускало то, что можно было «поменять» на другую, тоже очень нужную продукцию. А маленькие дизельные грузовички, перевозящие тонну с четвертью всякого разного, можно было «выменять» очень много на что, так что пуск завода в Орше товарища Пономаренко очень радовал. И товарища Гусарова тоже радовал, хотя и по совсем другому поводу. Потому что автомобили выпускались в двух вариантах: грузовички с деревянной кабиной и с деревянным же кузовом и цельнометаллические фургончики (последних предполагалось делать примерно треть от общего производства — просто на все металла не хватало). И половину фургончиков делали в «медицинском» варианте, что — по мнению Пантелеймона Кондратьевича — в самое ближайшее время должно было обеспечить доступность качественного медобслуживания в каждой деревне. А половину собирали в «пассажирском» варианте, на девять пассажиров — и их он планировал поставить на линии, обеспечивающие перевозки между деревнями и райцентрами, что тоже было крайне важно.

А вот Николай Иванович рассчитывал — хотя бы из-за того, что ходовую автомобиля почти без переделок взяли от «Победы» — укрепить «горизонтальные связи» с автопредприятиями других республик и существенно повысить авторитет как Белоруссии, так и ее партийной организации по всей стране. И свои личный авторитет в том числе: довольно много «старых кадров» в республике мешали, по его мнению, нормальному развитию — но пока ему не удавалось их хоть как-то нейтрализовать, так как у них была довольно серьезная поддержка в Москве. И особенно в столице почему-то поддерживали товарищей из «новых областей», а там именно политическая обстановка ему очень сильно не нравилась…

А Алексею пуск автозавода в Орше понравился вообще по довольно странным причинам: хотя плановой производительности в пятьдесят автомобилей за день завод по плану должен был достигнуть лишь к лету, заказов на грузовички пришло довольно много, причем заметную часть заказчики (в основном это были колхозы и городские торговые организации) оплатили авансом — и у белорусского местпрома появилось довольно много денег. Не бешеные миллионы, конечно, но их хватило на расширение, причем существенное, химического производства в Старобине. То есть калиево-азотный комбинат все же был «всесоюзным», а вот работающий «на отходах калийного производства» завод по добыче поваренной соли был уже местпромовским. И работающий на этой соли завод уже содовый — тоже, а сода почти целиком шла на нужды завода уже стекольного — и тоже местпромовского. Потому что если фармацевтика в сферу деятельности местпрома не входила, то химия (причем самая разнообразная, а не только мыловарение) там развивалась довольно неплохо. И вот на базе «старобинской зимии» с подачи Алексея было налажено производство одного довольно интересного (и крайне востребованного в свете последних постановлений правительства) препарата. То есть Алексей лишь написал товарищу Пономаренко письмо по поводу того, что «было бы неплохо наладить выпуск», а уж республиканское правительство изыскало необходимые для постройки нового производства деньги (как раз разрешив «авансовую оплату» поставляемых в другие республики грузовичков) — и уже в конце февраля новых цех выдал первую продукцию: калиевую соль индолилтримасляной кислоты. Вроде бы очередная «химическая ерунда», но опущенная в очень слабый раствор этой «химии» ветка того же татарского клена выпускала корни за третий-четвертый день. Причем если ветку взять достаточно большую, от метра до полутора, то через полтора месяца в банке (довольно большой, не менее трех литров, а лучше в пятилитровой) появлялся «трехлетний саженец дерева». Такой же эффект препарат давал и на вязах, и на тополях (причем тополя можно было укоренять вообще трехметровыми ветками в ведре, и на желтую акацию, и на почти любые другие кустарники. То есть практически на всей растительности, перечисленный в рекомендациях комиссии по лесозащитным насаждениям — кроме, разве что, дуба, да и то лишь потому, что на дубах никто препарат не попробовал применить…