— Я думаю, что жилые дома можно уже закладывать, нам же только внутреннюю планировку поменять нужно будет, а фундаменты точно такие же будут. Кто у вас строительством занимается? Вы меня к ним не проводите?

На заседании комиссии по Сталинским премиям Иосиф Виссарионович, еще раз прочитав очередное представление, недовольно заметил:

— Товарищ Пономаренко считает, что такое открытие заслуживает премии первой степени…

— А что, вы думаете, что не заслуживает? — слегка удивленно спросил Иван Александрович Бенедиктов, бывший министром сельского хозяйства СССР. — Даже первая очередь завода уже дает столько ценнейшего удобрения…

— Вот именно! Мы думаем, что за такое открытие следует человека наградить не менее чем орденом Ленина.

— Одно другому не мешает, — тут же сообщил входящий в состав комиссии товарищ Струмилин. — Орден — награда от всей страны, премия — знак уважения заслуг лично товарищем Сталиным.

— Я против, — высказал свое мнение Лев Захарович, — у него и без премии денег куры не клюют.

— Нет у него денег, Лев Захарович, — тут же встрял Лаврентий Павлович, — он все свои премии до копейки уже потратил.

— На что же? — поинтересовался Иосиф Виссарионович.

— Он на все свои премии выстроил общежития для мединститута. А на ежемесячные премии за газогенераторы он теперь мебель для этих общежитий в двух артелях заказал. Очень дорогую мебель, но великолепную, теперь студенты-медики будут вообще как в раю жить.

— Интересно… тогда я, пожалуй, приму во внимание предложение Станислава Густавовича. А вы мне потом скажите, успеет ли он премию потратить до… до конца года.

— Этот — успеет, — хмыкнул Струмилин. — Он вроде теперь при институте и фабрику фармацевтическую строить начал. И ведь выстроит!

— Да уж, обделить такого товарища премией… нашего, советского товарища… Хорошо, Лаврентий Павлович, а теперь давайте ваш список будущих лауреатов…

Довольно давно Алексей Павлович, изучая историю где-то вычитал, что в сорок шестом-сорок седьмом коварный Сталин втрое повысил цены на продукты и одновременно понизил зарплаты рабочим в полтора раза. А сейчас Алексей увидел все это в реальности. Правда, оказалось, что при взгляде изнутри картина выглядит несколько иначе: просто в сорок шестом как раз полностью закончился переход на «режим мирного времени» и те же рабочие стали работать не по десять-двенадцать часов в сутки практически без выходных, а всего по восемь, и по воскресеньям почти все они, как и положено по закону, отдыхали. И, соответственно, за переработку денег уже не получали — однако большинству людей это пришлось по вкусу, все же постоянно существовать в режиме бешеного аврала никому не нравилось. А еще в стране появилось очень много низкооплачиваемой работы, на которую, например, с огромным удовольствием переходили женщины, уступая свои места за станком вернувшимся с фронта мужчинам: в одной Москве, например, работой по озеленению города занималось уже чуть больше двадцати тысяч человек — и эти люди тоже прилично «снижали среднюю зарплату по стране».

А «глядеть изнутри» на это парню пришлось из-за того, что началась «комсомольско-молодежная стройка» новой «институтской» фармфабрики и жилья для будущих ее работников. И велось это строительство силами вообще-то Витебского стройуправления (хотя здесь из витебских были только главный инженер, бухгалтер «московского отделения», женщина-кадровичка и пара прорабов — а всех рабочих управление нанимало на месте. Причем нанимались на работу большей частью как раз демобилизованные солдаты, квалификации практически никакой не имеющие, а потому готовые работать за довольно скромные деньги. И вот эти рабочие в подавляющем большинстве своем вовсе были не против существенно поднять себе зарплату путем регулярных переработок, а в Витебске вышло постановление товарища Дедова о том, что «на стройках жилого фонда в целях скорейшей ликвидации последствий войны допускаются сверхурочные работы в объеме до трех часов в сутки». А стройка хотя и велась в Москве, правила на ней — в силу формальной подчиненности управления — были именно «витебские». Правда, за сверурочную работу при начислении заработка вводился полуторный коэффициент, а на этой конкретной стройке вся зарплата шла из денег, получаемых именно Алексеем — так что за расходом денег ему приходилось следить очень внимательно.

Но полученная им Сталинская премия все же позволила обеспечивать сверхурочную работу в почти постоянном режиме, так что уже в начале мая все четыре корпуса нового общежития были достроены. Что очень сильно порадовало руководство института вообще и товарища Лихачёва в частности: Минздрав, видя возможность серьезного увеличения числа набираемых студентов, прилично увеличил и штатное расписание преподавателей и прочих сотрудников мединститута. И даже выделил средства на «строительство жилого дома для преподавательского состава методом народной стройки». То есть дал деньги и выбил какие-то фонды на стройматериалы, но имея в виду, что зарплаты строителям не будет…

На самом деле этот метод «народных строек» уже довольно широко применялся, но в основном на промышленных предприятиях, и при выдаче разрешений на такое строительство подразумевалось, что предприятие наймет несколько профессионалов, но в основном работы будут вести простые рабочие, чьи плановые задания будут выполнять другие люди. Но чиновники из Минздрава, выдавая такое «разрешение» мединституту, вероятно забыли мозги включить и подумать о том, что ни в самом институте, ни в клиниках его избытка рабочих явно не наблюдается. И поэтому Андрей Гаврилович, тщательно обдумав ситуацию, пошел разыскивать в институте студента Воронова…

Иосиф Виссарионович, закончив очередное совещание, посвященное работе Спецкомитета (на котором в том числе обсуждался и досрочный пуск нового, уже «энергетического» котла), поинтересовался у Лаврентия Павловича:

— Кстати, а как там этот графитовый наш лауреат поживает? Деньги-то с премии еще не промотал?

— Неплохо поживает, наши врачи, за ним наблюдающие, говорят, что у него потихоньку и мозги на место встают. То есть он уже с людьми начинает нормально общаться… хотя изобретать всякое он чуть ли не больше прежнего стал. А с деньгами… Полученные в качестве премии он в первый же день все потратил, до копейки премию перевел на счета Витебского стройуправления, которое теперь приступило к постройке опытной фабрики по выпуску лекарств и жилья для будущих ее работников.

— Я думаю, что мы не будем на него тогда сердиться, что он ничего не тратит на облигации восстановительного займа: все-то месячную зарплату в год стране взаймы дают, а он сразу все свои деньги тратит, причем именно на восстановление. А что он нового изобрести успел? Ему, наверное, теперь за изобретения еще больше платить придется?

— Это не моя епархия, но я бы точно ему за новые препараты заплатил. Он для Витебской фабрики придумал три новых лекарственных препарата, причем довольно дешевых, но — по первым отзывам врачей — довольно интересных в плане применения в медицинской практике. Но лично мне интересно, что про один довольно давно известно, еще с прошлого века буквально, его просто никто не применял потому что его врачи даже не исследовали всерьез. А вот еще два… уже наши специалисты всё прорыли: нет о них никаких упоминаний нигде. Однако если в описании того, как они действуют, парень не наврал… Один в производстве будет обходиться дешевле аспирина, а пользы от него даже побольше получится. А вот второй… сейчас его произвели немного в лаборатории, начали проводить клинические исследования…

— Так сразу и клинические?

— Да, сразу. Товарищу Пономаренко, который приказал сразу к ним приступать, было сделано предупреждение о недопустимости нарушения процедуры проверки лекарственных препаратов, а он в ответ лишь матом минздравовцев покрыл и сказал, что у нас времени на раскачку нет, а «партизан» плохого не посоветует. Тут я виноват, конечно, это именно я Пантелеймону Кондратьевичу и сказал, что парень не может что-то от себя выдумывать. Но тут вообще все интересно: если первые результаты подтвердятся, то…