— Я понял, понял. Но у вас есть только нечеткое описание человека, полученное от восьмилетней девочки. А что-то еще, что позволило бы его быстрее найти? Ведь если этот человек прислал образец именно вам, то он точно знает зачем это нужно. И наверняка готов вам в работе помочь — иначе зачем бы он так подробно, по вашим же словам, всю технологию расписал?

— Наверное вы правы. Там в конце тетрадки он и подпись оставил. Странную подпись…

Иосиф Виссарионович внимательно выслушал Лаврентия Павловича:

— То есть у вас в проекте где-то происходит утечка информации, я правильно понимаю?

— Возможно… то есть какая-то информация на сторону ушла, но мы пока не знаем, насколько она критична. Вот возьмем автора записки, расспросим его внимательно…

— И долго искать будете? По вашим словам все, что о нем известно, так это что это был военный мужчина с орденами, и девочка из особых примет указала лишь на то, что он не очень старый. Как искать-то будете?

— Там еще подпись была, не очень правда понятная…

— Ударение тут на «о» ставить нужно, — внезапно улыбнулся товарищ Сталин, дослушав реплику Берии.

— Так вы его знаете⁈

— Его знает Пантелеймон Кондратьевич, причем хорошо знает. Я думаю, что позвонить товарищу Пономаренко труда не составит. И партизана этого… не надо его именно «брать», думаю, его просто пригласить будет достаточно. Пантелеймон Кондратьевич говорил, что парень со странностями, но он полностью наш, советский.

— Со странностями? Этого еще не хватало!

— Он вроде бы один два года по лесам партизанил, совсем один. И с людьми общаться почти разучился. Но это, надеюсь, проходяще… в общем, я буду ждать отчета по этому делу. И чем раньше, тем лучше…

Найти «партизана» оказалось очень несложно: три звонка по телефону — и Алексея «специально обученные люди» довольно вежливо пригласили (именно пригласили) на «непродолжительную беседу» в один интересный институт, расположенный на окраине Москвы. Где с ним побеседовали (именно побеседовали) несколько специалистов института, среди которых он узнал лишь товарища Курчатова. И парочка этих специалистов вообще вопросов не задавали, и парень решил, что под строгими пиджаками у этих двух мужчин наверняка есть погоны, причем с не самыми маленькими звездами.

Но разговор был взаимно интересным, тем более, что Алексей Павлович о вопросах, ему задаваемых, догадался сильно заранее и приготовил всех удовлетворяющие ответы:

— Так, товарищи, судя по тому, как здесь все охраняется, делами вы занимаетесь такими, о которых на улицах болтать не стоит. Поэтому я попрошу мне о своей работе ничего не рассказывайте, а задавайте прямые вопросы — и я постараюсь на них ответить как можно более подробно.

— В логике вам, молодой человек, не откажешь. Тогда первый вопрос будет такой: откуда вам известно, что нам требуется особо чистый графит?

— Да к нам в Орск приехал инженер один, из Гомеля: там, если вы не в курсе, строится завод по выпуску электрических генераторов. И электрических моторов, в том числе и моторов постоянного тока. А в Орске завод тракторный… то есть он раньше был механическим, и там некоторые станки делали, и оборудование специальное — в основном для себя, то есть для выпуска сельхозмашин. Но рабочие есть довольно опытные, для восстановления промышленности там много чего делают для других предприятий…

— А какое это имеет отношение…

— Так вот, этот инженер сказал, что для моторов постоянного тока нужны графитовые щетки, для изготовления которых им нужна специальная электропечка. Печь Ачисона называется. Она вообще-то по сути очень простая, но этот мужик приехал с особыми требованиями для такой печи, которую для Гомеля у нас делать взялись. Он и упомянул, что графит там нужно делать не такой, конечно, чистый, какой требуется Игорю Васильевичу, но желательно очень плотный: ведь чем плотнее получается искусственный графит, тем он прочнее.

— Фамилия инженера?

— На заводе в Орске спросите, я не помню. Но вот из курса физики я помню, что чем меньше в графите примесей, тем меньше у него сопротивление, а в коксе, из которого искусственный графит делается, примесей-то дофига!

— И что?

— И то: нефтяной кокс конечно почище, чем угольный, но там как раз много примесей для сопротивления вредных: я даже о сере не говорю, но там и железные соли растворены, и ванадиевые, и прочие всякие. А вот если взять не кокс, а газовую сажу, да перед этим газ еще через турбодетандер прогнать, то примесей в углероде будет уже не в разы, а на порядки меньше. Ну я и попробовал, а чтобы углерод в графите окончательно очистить, я во время графитизации в печь напустил дифторхлорметан. Составные газы-то при такой температуре расщепляются… называется «диссоциируют», если я не путаю, получается в камере чистый хлор, чистый фтор и немного водорода, а с хлором легкие металлы образуют очень летучие соединения, с фтором — металлы потяжелее — и все примеси просто испаряются. А средние — вроде железа, никеля, кобальта — я на этапе подготовки сажи к прессованию продержал в угарном газе — и они все тоже испарились.

— Вы, я вижу, неплохо химию знаете. Где учились?

— В лесу.

— Это как «в лесу»? — удивился один из Собеседников Алексея, представиться явно забывший.

— Я в лесах партизанил, один. Скучно было, вот я там книжки разные и читал.

— В лесной библиотеке книжки брали? — не удержался один из «и сопровождающих их лиц».

— Нет, в основном у фашистов забирал. Мне фашисты разные попадались… а на немецком я теперь вообще свободно читаю, — добавил Алексей, предваряя уже рвущийся из уст у этого товарища вопрос.

— То есть вы придумали, как сделать очень чистый графит…

— Не я придумал, а прочитал где-то. Но сделал его сам, в лаборатории базальтового завода. Немножко сделал, хотел мужикам в Гомеле показать — но мне в Минске порекомендовали в Москву учиться ехать, я про товарища Курчатова и вспомнил, а в Москве его найти — дело вообще пяти минут, в справочном бюро за адрес у меня всего двадцать пять копеек взяли. Вот и решил с вами поговорить: если, думаю, вам нужно такого графита много, то можно будет в Гомеле производством и не заморачиваться, а просто у вас графит на щетки для моторов брать. Потому что в Гомеле, да и во всей Белоруссии, с электричеством крайне неважно… собственно и завод этот там строится чтобы хоть как-то ситуацию поправить. Но это дело небыстрое…

— Да, технологию вы придумали забавную…

— Да не придумывал я! Просто сделал как написано было… точно уже не скажу в какой книжке или в тетрадке. Ну и получилось так чего же, если кому-то это нужно и возможность есть, не воспроизвести уже в промышленных масштабах? Вы знаете, сколько служат щетки на моторах для электрических локомотивов? А из такого графита прослужат раза в два, а то и в три больше: графит чем плотнее, тем прочнее. А сажа газовая — она очень мелкая, ее в кирпичом прессе можно до очень большой плотности сжать. В принципе, можно сжать и сильнее, чем я написал, но тогда при неравномерном нагреве графит трескаться будет…

— Скажите, Алексей Павлович, а почему вы взяли для очистки… дифторхлорметан?

— Там еще было написано, что можно брать дифтордихлорметан, хотя это и похуже, если легких металлов больше чем тяжелых, но как его сделать, написано не было. А хлороформа у нас — как говна за баней… то есть можно его найти. Но все равно скажу: вы меня о химии напрасно расспрашиваете, я и сам половину тех слов, что вам сказал, не понимаю. Я их просто запомнил — и повторяю, но смысл всего сказанного мне недоступен еще. Вот выучусь — тогда, наверное, пойму…

— Что-то вы, молодой человек, темните, — снова вступил в разговор «специальный товарищ». — Как это получается: вы не понимаете слов, а делаете что-то как профессионалтный химик. Такого не бывает!

— У меня просто память хорошая. А давайте я вам покажу, как я это запоминаю! У все есть какая-то книжка, или бумага с точно неизвестным мне текстом? Я ее пару минут почитаю… надеюсь, голодом вы меня и самих себя заморить не собираетесь? А после обеда я вам прочитанное перескажу. Дословно перескажу. Только если написано будет на понятном мне языке, то есть на русском или немецком.