— Этот катализатор, который Воронов придумал… то есть мы проверили, немцы с ним действительно еще до войны что-то сделать пробовали, хотя и без особого успеха… В общем, с ним у нас получается не только этот полипропилен, но и полиэтилен раз в пять дешевле, чем ранее известными способами, и разные резины интересные. И еще очень много чего исключительно полезного, так что он был в одном прав: пока за границей о нем не знают, мы свою промышленность может развивать гораздо быстрее империалистов. Просто потому, что они делают то же самое, но в несколько раз дороже.

— Меня что тут удивляет: он это придумал только для того, чтобы какое-то простенькое лекарство поудобнее людям применять было. Действительно эти самые озарения у него какие-то непредсказуемые: никогда заранее нельзя понять, чего ему еще вдруг понадобиться может.

— Мне кажется, что дело тут в другом: я обратил внимание, что у него все эти изобретения появляются при двух условиях: во-первых, когда оно становится очень нужным людям и во-вторых, когда произвести то, что нужно, становится возможно. Он никогда не придумывает ничего, что здесь и сейчас сделать нельзя…

— Ну конечно, он же и придумывает все, опираясь на уже достигнутое… за катализатор ему премию еще одну дадим или орден?

— Товарищ Первухин у нас уже интересовался, кто это такой умный у нас катализаторы изобретает. Сказал, что не из любопытства, а чтобы выдвинуть товарища на звание Героя соцтруда: по его словам это открытие…

— Изобретение…

— Он говорит, что это — открытие и вообще переворот в науке, и в этом министру химпрома я перечить не берусь…

— Ну ладно, открытие. Но вот открывать имя автора мы не станем, у нас и без того предателей хватает, которые только и мечтают, как бы побольше стране навредить. И им мы парня в качестве новой мишени не будем… я поговорю с Михаилом Георгиевичем, пусть он представление без имени в Президиум подает. Мы потом сами нужную фамилию подставим… по линии ГБ. Не возражаешь?

— Сам хотел предложить, правда не Звезду героя, а орден Ленина. Но так, пожалуй, даже лучше будет. Но проведем по линии все же Спецкомитета, так вопросов меньше будет. И желающих такие вопросы задавать…

Закрутившись с делами производственными и при этом и учебу не запуская, Алексей вообще забыл о летнем «приключении». Но шестого ноября в дверь его комнаты в общежитии постучалась та самая мелкая девчонка из поезда:

— Ты извини, что я так поздно деньги отдать приехала. Вообще-то я уже раза три приезжала, но застать тебя никак не могла, а отдавать деньги неизвестно кому я побоялась. Вот держи… мы с девчонками посчитали, сколько ты на нас тогда потратил, а если мало здесь, то ты сразу и скажи, у меня еще немного есть.

— Послушай… Соня, надеюсь, я имя твое не забыл…

— Сона.

— Ладно, пусть Сона. Так вот, Сона, тебя в детстве что, пороли мало?

— Меня никто не порол!

— Оно и видно. Деньги я у тебя возьму, так как это ты считаешь долгом чести. Я думаю, что ты могла бы ич и на другое дело потратить — но все же от себя оторвала и мне их принесла, и за это я тебя уважаю. Но и ты меня уважь, ответь мне, только честно: а на чем ты их сэкономила?

— Я не… ладно, я с девчонками в кино не пошла. Они думают, что их отдавать было не нужно, но ведь ты просто студент, у тебя лишних денег нет…

— Есть, хотя и не особо лишние. Но за то, что ты так хорошо поступила, я тоже тебя отблагодарить должен. Пойдешь со мной в кино? Я от чистого сердца…

— Ну… ладно. А в какое?

— А в какое захочешь: сегодня выходной, мне особо делать нечего, так почему бы нам и в кино не сходить?

Четверокурсников уже активно привлекали к работе в поликлиниках, в качестве практикантов конечно. Так что у Алексея «подработка» в институтской клинике закончилась, но он по этому поводу и не переживал особо. Но хотя работа в районной детской поликлинике его сильно не напрягала, времени на все прочее у него практически не оставалось. И это сказалось на скорости «разработки новых лекарств»: за полгода ММИ «выдал» всего шесть новых препаратов. Впрочем, работа в поликлинике и нехватка времени у Алексея на это все же влияла не особенно сильно: у него просто «закончились фармацевтические знания» — не вообще, а в той части, которую было возможно реализовать на существующем технологическом уровне.

И он, подумав, решил заняться именно «уровнем», для чего стал налаживать «горизонтальные связи» с университетом. Тоже через комитет комсомола, и обосновывая необходимость таких «связей» нуждами фармацевтики. Точнее — и в разговорах уже с университетскими математиками — необходимостью рассчитывать требуемые концентрации химикатов и особенности течения газов и жидкостей в используемых химических реакторах. Получилась очень интересная связка из университетских математиков и физиков, инженеров-бауманцев и фармацевтов из Первого ММИ. Причем принимающие в работе участие студенты и аспиранты общались не только по «производственным вопросам», да и «вопросы», решаемые в таком неформальном коллективе, не только фармацевтики касались. Те же бауманцы пришли в бурный восторг, ознакомившись с возможностями «экспериментального производства опытной фармацевтической фабрики» — и теперь этот «завод» вообще стал работать круглосуточно, а будущие инженеры там много и по своим темам делали.

И однажды на посиделках, когда собравшиеся разношерстные студенты обсуждали «вопросы мирового устройства», Алексей как бы вскользь заметил, что довольно много высказываемых здесь идей реализовать невозможно просто потому, что человек не в состоянии что-то изготовить с требуемой точностью.

— Это ты зря так говоришь, — со снисходительной улыбкой ответил на это замечание бауманец Сережа Барышников. — Сейчас уже начали делать устройства, на которых детали с микронной точностью сделанные устанавливаются.

— А я вовсе не про детали говорю. Вот, у меня, допустим, есть препарат, очень, кстати, в педиатрии востребованный. То есть он сам по себе востребованный, но в педиатрии он не используется потому что его просто произвести невозможно. Там в процессе его изготовления нужно следить за температурой с точностью до десятой доли градуса…

— Вы, врачи, все усложняете, а ведь изготовить датчик, который и сотую, и даже тысячную долю градуса отследить может, вообще не проблема.

— Просто отследить температуру очень просто, но там сложность заключается в том, что температура должна быть разная при разном давлении и… в общем, там порядка двух десятков параметров учитывать нужно. И ведь для каждого параметра датчики сделать не просто, а очень даже просто — но вот рассчитать параметры управления промышленной установкой за разумное время не получается. Пока считаешь, то или давление атмосферное изменится, или вода из крана с другой температурой потечет. Или напряжение в сети… как раз с электричеством там проблем больше всего: и напряжение плавает, и частота.

— То есть лекарство есть, а сделать его возможности нет?

— Есть, только я не знаю как нужные приборы сделать. Я тут почитал книжки разные, думаю, что можно сделать такую электрическую машину, которая сможет с датчиков информацию как-то считывать и автоматически, причем со скоростью света, менять настройки реактора. Тут же теоретически все просто: допустим, ток с датчика увеличился, значит нужно на систему управления так воздействовать, то есть тоже электрически воздействовать, чтобы параметры тут же в норму пришли. У нас на реакторах для производства антибиотиков что-то похожее уже стоит, но там управление идет по одному или по двум параметрам: по температуре и насыщенности кислорода, причем по каждому параметру отдельно. А вот как сделать машину, чтобы она сразу по всем параметрам режим работы подстраивала…

— Наверное, это невозможно, то есть я думаю, что на практике такую машину не сделать, она слишком уж большой окажется.

— И вовсе не большой, смотри, я тут вот какую схемку предложить могу, ведь по сути в реакторе два-три параметра регулироваться должно, просто на разные внешние воздействия реагировать нужно будет с разной силой. Так что если подобрать соответствующие параметры электронных цепей…