— Это как?
— Там же студентам присутствовать на операциях разрешается, даже поощряется такое. И пару раз было, что пациенты начинали врачей за руки хватать или что-то в этом роде, так он их как-то хитро бил, что они просто сознание теряли. И бил он как-то даже не напрягаясь, при этом приговаривал, что руки хирурга ценнее даже жизни одного пациента. Грубо, но… в целом верно. Но все же в хирургии он знает весьма мало, однако даже то, что он Николаю Ниловичу рассказал, очень сильно советской военной хирургии помочь может, по прикидкам товарища Бурденко если этот опыт у нас внедрить, то количество инвалидов после бытовых травм в стране сократится минимум вдвое.
— А с самим им вы беседу провели? Что сам этот товарищ говорит?
— Пока не говорили, он на каникулы куда-то уехал. Вернется — тогда и поговорим, но, думаю, ничего нового уже не узнаем…
Однако интерес к «партизану» проявляло не только НКВД, с ним довольно сильно хотел побеседовать и Пантелеймон Кондратьевич. Просто потому, что товарищ Пономаренко знал, какую пользу уже принес этот нелюдимый партизан республике. Поэтому-то он и попросил Алексея на каникулах заехать «на родину». А Алексей Павлович счел, что не выполнить просьбу белорусского руководителя было бы невежливо, ведь ему по указанию Пантелеймона Кондратьевича даже доппаек выдавала. Ну и все его изобретения тоже были зарегистрированы с помощью белорусского руководства. Так что как только все экзамены были сданы, Алексей — предупредив в клинике, что на каникулы он уезжает по распоряжению ЦК Белоруссии — отбыл на первом же поезде в Минск. Вечером уехал, так и не дождавшись приехавшего в общежитие на следующее утро по его душу полковника госбезопасности…
В Минск поезд приехал рано утром, так что Алексей не спеша позавтракал в вокзальном ресторане (цены в котором могли, вообще говоря, любого человека вогнать в ступор), походил немного по городу, разглядывая новостройки, а затем отправился «в гости» к товарищу Пономаренко. Сначала его даже в здание пускать охрана не хотела, но когда он предъявил удостоверение «главного инженера Причеречнского опытного тракторного завода», его все же пропустили. А секретарь, поинтересовавшись о цели визита, скользнул в кабинет начальника, а выйдя, сообщил:
— Сейчас у товарища Пономаренко совещания, но он вас просил его подождать, не больше часа. Если желаете, то я провожу вас в столовую, но Пантелеймон Кондратьевич хотел бы с вами пообедать и там обсудить интересующие его вопросы. А если вы решите подождать здесь, то я могу предложить вам чай…
Совещание закончилось минут через сорок, и Пантелеймон Кондратьевич, выйдя из кабинета с группой товарищей, радостно Алексея поприветствовал:
— Ну, здравствуй, партизан… такой. Ты, гляжу, совсем в Москве франтом стал, — с легкой усмешкой прокомментировал он костюм Алексея. Парень его заказал в московском ателье, и очень долго убеждал закройщицу сшить ему именно клубный блайзер из синей английской шерсти — но костюм получился действительно очень ему подходящий и вид у Алексея был… с одной стороны вроде бы и солидный, а с другой сразу становилось ясно, что обладатель этого костюма — совсем еще молодой человек.
— Ну что, готов пообедать? А то я сам даже позавтракать не успел, дела. Да и к тебе у меня вопросы именно по делу. А если есть не хочешь… да, тебе есть где остановиться? — и, услышав отрицательный ответ, приказал секретарю обеспечить парню номер в обкомовской гостинице. — Есть не хочешь, так хоть салат какой возьмешь. Но, думаю, как в столовую зайдешь, от запахов и аппетит у тебя проснется. А вопросов у меня несколько, и первый насчет сталей. Это ведь ты гомельчанам сказал, из какого сплава турбины делать надо? Значит ты у нас специалист в этом деле, и вопросы будут следующие…
— Я не специалист, просто прочитал как-то справочник немецкий…
— Ты его один раз прочитал и запомнил, а наши, на столе его держа, нужную сталь подобрать не могут… — не дал Алексею отвертеться Пантелеймон Кондратьевич, усаживаясь за стол. — Так что выходит, что ты может и не сталевар, но что-то все же знаешь, и знаешь хорошо. Так вот, первый вопрос к тебе, несрочный: тут товарищ Тевосян своих металлургов присылал, для изучения опыта работы с кислородом в Орше. А потом предложил в республике выстроить металлургический завод. Руды у нас конечно нет, и угля металлургического тоже, но он предложил его для переработке лома выстроить.
— Так ведь есть уже завод, где из лома арматуру для бетона делают.
— Не завод, фабрика — а он предложил выстроить завод на полмиллиона тонн стали в год. Республика, конечно, отказываться не стала… а вопрос к тебе такой: люди Тевосяна сказали, что сталь на заводе будет средненькая, на арматуру только годная. А можно из металлолома качественные стали делать? Завод-то наркомат Тевосяна строить будет, а ту же сталь для турбин мы в Орше варим чуть ли не килограммы считая…
— Сварить можно любую сталь, но это если о цене ее не думать. А мое мнение заключается в том, что в Гомеле нужно свое производство организовывать, малотоннажное. Сварили, допустим десять тонн, отлили заготовки для турбины — и на этом успокоились. А чтобы цена не стала заоблачной, то в качестве сырья в Гомеле нужно использовать корпуса немецких танков, их такому производству лет на двадцать хватит. Еще и хром, конечно — но его-то немного потребуется. Но учтите: это мое непрофессиональное мнение.
— Вот мне именно оно и нужно: ты, со своим непрофессиональным, трактор придумал лучше и дешевле «Универсала», дилетантскими приемчиками производство газа в республике вдвое увеличил, про картошку я уже и не говорю. С этим разобрались… то есть я примерно так и думал, только вот ты насчет танков свежую идею подсказал, спасибо. А теперь второй вопрос к дилетанту… да ты ешь, в Москве, небось, так не кормят… насчет лекарств твоих. И вопрос серьезный…
— Пантелеймон Кондратьевич, за обед, конечно, спасибо, но вот по лекарствам я вам даже непрофессионального мнения не сообщу. Я же всего четыре месяца в медицинском отучиться успел.
— Ты мне очки-то не втирай! Ладно, мел с сахаром, но и он сейчас закупается весь, что фабрика делать успевает, и Наркомздрав денег уже выдал на вторую очередь с требованием ее пустить уже к марту. Тут наши фармацевты сказали, что химия, которую ты наладил для выпуска своих алюминиевых сиропов, не очень-то и простая, и додуматься до того, чтобы такой сироп делать, было очень даже непросто. А ты — додумался! Это я к чему: нам на развитие химии такой фонды выделены, в том числе и в валюте немало. А валюту на алюминиевый сироп тратить жалко, мы для него все нужное в республике сделаем. Так что ты, если придумаешь еще какое-то лекарство недорогое и нужное, сразу и скажи. Ведь мы теперь оборудование и за границей для фармфабрики закупить сможем. В основном, конечно, в Германии, но и то…
— Сколько денег дали? Я имею в виду, в валюте?
— Много.
— Мне точно знать нужно.
— А зачем?
— Затем. Я знаю про два лекарства, которые в Германии делались… почти делались, но Гитлер работу приостановил. А мы можем работенку-то эту перехватить и у себя дело наладить.
— А что за лекарства?
— Одно — это ацетаминофен, его немецкий фон Меринг еще в восемьдесят седьмом применять начал. В тысяча восемьсот восемьдесят седьмом, но товар не взлетел: технология получения была отсталая, к тому же вскоре немцы и фенацетин придумали. Но эта штука — куда как лучше фенацетина, и она прекрасно заменит и его, и пирамидон… она вреда организму гораздо меньше приносит. И всё оборудование для его выпуска можно в Германии как раз и заказать…
— Значит закажем. Я тебе людей пришлю, которые этим заниматься будут, специалистов. И химиков, и фармацевтов, и торговцев.
— А второе лекарство какое?
— Я даже не стану пытаться его название произнести. Но оно действительно будет очень востребовано. У нас сколько народу от сердечно-сосудистых болезней помирает?
— Не знаю, наверное, немало, раз ты об этом с такой серьезной мордой говоришь.
