И первым по этой части подсуетился Дмитрий Михайлович Попов, все еще работающий первым секретарем Смоленского обкома партии. В Ярцево на базе ремонтного предприятия «объединенных МТС Ярцевского района» (то есть просто очень большой мастерской по ремонту тракторов и сельхозмашин) он организовал производство небольших мотоблоков с моторами, аккуратно передранными с немецкого мотоцикла (на этот раз с Цундаппа), причем в качестве образца взяли мотоцикл начала тридцатых годов с мотором около шести лошадиных сил. Но хотя мотор был давно уже устаревшим, его было производить несложно даже на небольшом предприятии, а еще его было очень просто ремонтировать (хотя, по словам двух инженеров, занявшихся этим производством, там вообще ломаться было нечему). И маленький заводик таких мотоблоков выпускал уже штук по пятнадцать в сутки. Выпускал, даже не взирая на то, что почти девяносто процентов работающих на заводике были женщины (то есть ровно девяносто человек из ста двух сотрудников), а мужчины трудились исключительно в литейном цехе.
Ну а сырье для производства этой техники — как и в Белоруссии — в главным образом просто «собралось по полям». В смысле, по полям былых сражений. И собирали металлолом в основном пионеры — но именно «в основном». Потому что собирали они металлы, используя производимые в Минске металлоискатели, которые от прочих отличались тем, что в зависимости от размера железяки они сильно меняли тон сигнала, и если пионеры обнаруживали что-то, похожее на снаряд, то они все же вызывали саперов, но в основном они притаскивали с полей стреляные гильзы буквально мешками, осколки снарядов, элементы амуниции. Потому что снарядов и мин в полях уже не было, почти не было: все поля за прошедшее время «прокатали» отремонтированными немецкими танками (точнее, самодвижущимися машинами, кое-как собранными из обломков этих танков, еще в Белоруссии собранными) и противоминными тралами. А по лесам пионерам шастать все же запрещали, там разминирование (и сбор металлолома) все же саперы проводили. И, по прикидкам, в области такого металла должно было хватить еще лет на пять работы подобных заводов. Именно заводов: еще один заводик по производству мотоблоков строился на Брянщине.
А в Коврове весной началось серийное производство новеньких пулеметов РПВД-47, впервые в практике Советского Союза получивший официальное название «Ворон». Товарищ Дегтярев пулемет оценил довольно высоко, но все же для постановки его на производство изрядно машинку «усовершенствовал и упростил», выкинув «двойное заряжание» и оставив только ленточное питание. Тем самым удешевив его в производстве в полтора раза — и заслуженно получив за проделанную работу Сталинскую премию первой степени. Разделив ее с товарищем Вороновым, который еще одну такую же премию получил «за разработку медикаментов нового поколения». Проведенные в Витебске по распоряжению Пантелеймона Кондратьевича «клинические испытания» показали, что вероятность повторного инфаркта при использовании клопидогрела сокращается чуть ли не впятеро, а дешевый ибупрофен уже не в разы, а на порядки сократил потребление довольно ядовитого (и совсем не дешевого) пирамидона…
Правда, в постановлении о награждении (открытом, «за лекарства») вообще никакие препараты не упоминались: генерал-лейтенант Аничков, работающий так же президентом Академии медицинских наук, высказал мнение, что «особенно не стоит вообще упоминать новый противоинфарктый препарат до тех пор, пока его производство не покроет полностью нужды населения СССР и мы не решим поставлять его на экспорт». А в отношении инфарктов (и причин, его вызывающих) Николай Николаевич был авторитетом абсолютным, так что его предложение «забыть указать название препарата» было принято вообще без обсуждений.
Николай Николаевич лично в Москву на вручение премии приехал, чтобы просто выразить свою признательность первооткрывателю препарата. А когда он этого «первооткрывателя» увидел, то некоторое время пребывал в состоянии легкого ступора, но все же взял себя в руки и горячую признательность этому студенту второго курса выразил. И, как заранее и хотел, поинтересовался, как парень «дошел до жизни такой», то есть как ему вообще в голову пришла мысль о том, что подобный препарат в принципе можно создать — ведь сам по себе он вообще на организм не влияет никак, и только в этом организме распадаясь, он начинает приносить ему пользу. Поинтересовался, выслушал ответ. Согласился с ним пообедать и обсудить некоторые другие вопросы профилактики и лечения сердечнососудистых заболеваний. Пообедал, после обеда сходил с Алексеем в институтскую фабрику, очень внимательно посмотрел на то, как небольшая проволочная конструкция, смятая в комок, при сорока градусах распрямляется и превращается в ажурную трубочку…
— Интересный у вас сплав получился, но совать металл в сосуды…
— Это не сплав, а интерметаллид. К тому же с точки зрения живых организмов абсолютно инертный, он вообще ни с кровью, ни с тканями не реагирует. И через сто лет останется таким же новеньким и сверкающим.
— Возможно… но как его поместить в нужное место? Ведь если делать операцию на сердце…
— Эта фиговинка как раз и сделана для того, чтобы никаких операций на сердце не делать. Ее можно поместить на место через, скажем, паховую артерию. Конечно, это будет не просто… отработать такую методику, нужно будет и зонды соответствующие придумать, и продумать, как железку подогреть не поджарив при этом сердце и сосуды — но это уже специалистам все разрабатывать нужно, а я мало что второкурсник, так еще вообще на педиатра учусь. Но тут нужно еще вот что учесть будет: спиралька все же может стимулировать образование мелких тромбов, так что после ее установки человеку придется до конца жизни глотать клопидогрел. Но раз клопилогрел у нас уже производится… а с этой проволочиной и клопидогрелом человек сможет полноценно после небольшого инфаркта жить десятки лет, так что заняться такой работой, я думаю, все же стоит.
— А вам долго делать такие спиральки? Про цену я даже спрашивать не буду, жизнь человека вообще бесценна…
— Делать — недолго. Да и цена получится копеечная. Так что когда вы захотите этим заняться, просто пришлите мне размеры спиралек, вам для работы необходимые, и я вам их сделаю. То есть не я, вам их рабочие на заводе сделают столько, сколько нужно будет.
— Да, задали вы мне задачку… спасибо огромное. Мы, я думаю, сразу же и начнем такую разработку… если я вам пришлю размеры, скажем, через неделю… не для людей, надо же сначала на животных технику отработать…
— Сейчас одну спиральку рабочие сделают часа за два. Тысячу спиралек — за три часа, — усмехнулся Алексей, — но вам поначалу столько и не нужно будет. Только вот сомневаюсь я, что вы за неделю зонд придумать сможете… в любом случае буду рад, если у вас все получится быстро. И очень рад, что с вами познакомился…
Про стенты Алексей Павлович знал практически все: у него когда-то два таких стояло. А выработанная годами привычка все, с чем ему сталкиваться приходилось, подробно изучать привела к тому, что нитиноловые стенты он «в прошлой жизни» изготавливать научился — узнав, что в России они просто не делаются, научился. Когда у тебя в нескольких восточных банках просто так валяется много миллионов иностранных денег, такое проделывается быстро и не особо и сложно. А денег у него было… достаточно: Вирджилл перед тем, как окончательно покинуть этот мир, перевел на счета Алексея суммы, способные многих заставить скрипеть зубами от зависти. Не миллиарды, конечно, но на несколько небольших предприятий денег должно было хватить. На несколько предприятий, производящих то, что закупить за границей стало трудновато. Например, на фабрику по выпуску стентов. И процесс их производства Алексей Павлович тогда детально изучил — а вот зонды в стране уже то ли выпускались, то ли поставлялись из «дружеских стран» — и в этой области у Алексея ни малейших знаний просто не было.
