А так как новой фармацевтической фабрике электричества все же требовалось гораздо больше, и требовалось оно вне зависимости от наличия ветра, в поселке и электростанцию угольную строили. То есть ее — угольную электростанцию — уже простроили для аэродрома и военного городка при нем, а теперь быстро ее расширяли, планируя до конца весны поставить на ней еще два генератора. Но это все было «промышленным строительством», а нужно было еще и поля подготовить. Впрочем, с полями было решено поработать немного позже…

Виктор Семенович рассказал Лаврентию Павловичу о том, что ему очень не понравился настрой товарища Воронова:

— Странный он какой-то…

— Ты только сейчас об этом узнал? — не удержался от ехидства Берия.

— Нет, но именно сейчас он стал… мне кажется, что ему стало вдруг неинтересно жить, сказал, что он давно умер, а теперь только существует чтобы отомстить кому-то за смерть родных. Ну и других людей. И, боюсь, он всерьез задумался о том, что можно со всеми своими проблемами разом покончить. Я, конечно, попросил за ним повнимательнее приглядывать, но кто его знает, что ему в голову придти может? Он же способен такие препараты приготовить, что мы уже ничего сделать не сможем. А так как пользы от него стране…

— Я понял, понял. Подумаем, что тут можно сделать. То есть очень серьезно подумаем.

Своими соображениями Берия поделился со Сталиным, но ничего нового им в голову не пришло. Однако Иосиф Виссарионович решил, что пока можно будет и «без нового» кое-что сделать, и подписал очередное постановление. Закрытое постановление.

А вот предложение Лаврентия Павловича насчет веселого празднования Международного женского дня он поддержал, и восьмого марта товарищ Калинин вручил ордена «Знак почета» тридцати двум молодым женщинам. Правда, выстраивать их в ряд «по размеру пуза» никто не стал, но народ там изрядно повеселился — и особенно много веселья это мероприятие вызвало у награждаемых медиков.

А в среду в Кремле товарищ Сталин вручил товарищу Воронову очередной значок лауреата Сталинской премии первой степени и очередной орден Ленина. «За разработку серии высокоэффективных лекарственных средств», но каких именно — в постановлении указано не было. И награждал Иосиф Виссарионович Алексея «индивидуально», а после вручения ему наград за «торжественным обедом», на котором еще присутствовали Лаврентий Павлович и Виктор Семенович, Сталин спросил «юного медика»:

— Алексей Павлович, вам так сильно не нравятся предложения товарища Абакумова? Но вам по этому поводу волноваться все же не стоит: мы все тщательно продумали и теперь считаем, что ваша помощь… такая ваша помощь нам все же не потребуется. Мы в Советском Союзе соблюдали и будем соблюдать законы, и нарушителей этих законов будем карать лишь тогда, когда суд, причем с соблюдением всех процессуальных норм, приговорит их к соответствующим наказаниям. И исполнит наказания тоже в полном соответствии с нашими законами.

— А я в этом и не сомневаюсь, хотя все же думаю, что деяния некоторых… граждан публичной огласке предавать не стоит. С врачами, которые специально народу вредили — согласен, их нужно публично судить и расстреливать, если они этого заслужили. А вот отдельных деятелей партии и правительства… Довольно многих таких деятелей…

— Товарищ Абакумов передал нам ваш список, и мы ведем проверку изложенных вами сведений. Но мне было бы интересно узнать: откуда вы-то их получили?

— Мертвые знают гораздо больше живых, просто чаще всего они живым это рассказать не могут. А мне повезло, я рассказать могу… — и, глядя на ошарашенное лицо Сталина, Алексей тут же уточнил: — Вероятно, два года жизни в состоянии непрерывного стресса обострили некоторые мои чувства. Например, иногда я могу расслышать, что говорят люди, находящиеся от меня в полусотне метров, или даже расслышать, что говорится за закрытой дверью. Не всегда, но я действительно иногда так могу, и при этом я абсолютно уверен, что это не галлюцинации и не игра моего воображения. То есть я различаю игру воображения и происходящее на самом деле, а еще у меня очень хорошая память. Я могу запомнить кучу всякой информации — то есть запомнить и тут же ее как бы забыть — но когда возникает подходящая ситуация и мне для осмысления какой-то новой информации нужно это вспомнить — оно само в памяти всплывает. Очень в работе помогает, я, собственно, и лекарства почти все подобным образом придумываю. Не то, что я вспоминаю, как их делали раньше где-то — их-то раньше никто и нигде не делал, но сочетание новой и старой информации у меня в голове как-то дает решения и для новых, только что появившихся задач. Своеобразное озарение — но, к сожалению, оно не всегда бывает верным, да и случается такое нечасто.

— Нечасто — это вы имеете в виду не чаще раза в неделю? — усмехнулся Иосиф Виссарионович.

— Нечасто — это значит, что такое озарение случается в основном когда появляются новые задачи. Я вот учился, узнавал про новые заболевания, против которых нет лекарства или лекарства есть, но… малоэффективные или просто для здоровья опасные — и у меня как-то само придумывалось как препарат новый сделать. А сейчас… сейчас я изучаю диагностику, способы выбора подходящей терапии и так далее — и новых задач у меня не возникает. То есть иногда возникают, но гораздо реже. Тот же Виктор Семенович мне новую задачку обрисовал — и я прямо во время разговора с ним понял, как ее можно решить. Но еще понял, что это будет крайне дорого и, скорее всего, игра не будет стоить свеч — и вот детали реализации я пока придумать не могу. То есть мне нужны не просто новые задачи, а такие новые задачи, от решения которых я смогу увидеть реальную пользу множеству людей…

— И вы решили эту пользу приносить вашим… девушкам?

— По крайней мере у них будет семья. Неполная, но семья, и им будет о ком заботиться — а поэтому у них будет больше стимулов жить и работать. Хорошо работать и счастливо жить.

— Неожиданный довод… хотя, скорее всего, и верный. А вы сами-то не хотите этот стимул к себе применить?

— Нет. Пока нет, и я не стану объяснять почему.

— Ваше «пока» все же обнадеживает. А напоследок позвольте поинтересоваться: вы сейчас чем-то новым нас порадовать не собираетесь? Чтобы мы уже хорошо заработали и счастливо зажили.

— Вовремя вы напомнили. Я тут придумал простенький препарат… от простуды. Но чтобы его можно было эффективно применять, пришлось еще кое-что придумать… относительно упаковки препарата. Я придумал, но… пока никто в мире не будет знать, что именно я придумал, страна может получить огромное преимущество не в одной лишь медицине. То есть делать то, что придумано, нужно где-то… очень далеко, в сибирской тайге, например, или даже в тундре какой-нибудь. Или в пустыне… кстати, я случайно знаю… вспомнил как раз, одно неплохое место для такого завода. Правда там не то что люди — верблюды и те с трудом выжить могут. Но это лишь пока…

Вероятно, Сталин принял во внимание доводы Алексея относительно того, кого следует наказывать публично. Тем более, что люди Абакумова провели очень тщательный анализ того, как отдельные граждане лечили советских людей, а после обстоятельного разговора с этими (все же довольно отдельными) гражданами с применением «новейших достижений отечественной фармакопеи» советский суд вынес им заслуженные приговоры. Правда сам Виктор Семенович был не очень доволен тем, что многим врачам, с которыми ему очень хотелось «поговорить наедине», по результатам проверок историй болезни предъявить было нечего (кроме — да и то иногда — обвинений в некомпетентности), но он «героически поборол» личную неприязнь к таким товарищам. Скорее всего потому, что по тем делам, которые по результатам анализа этих историй болезни были возбуждены, приговоры оказались даже более суровыми, чем он ожидал.

А вот с партийными руководителями картина выглядела иначе: в Петрозаводске как-то внезапно скончался видный деятель международного коммунистического движения (после чего всех его выдвиженцев тщательно подчистили, частью просто выгнав с работы, а частью — причем более значительной — отправили «на перевоспитание» в отдаленные и очень северные районы. И в самом начале марта в Петропавловской области случилось несчастье с только что назначенным туда первым секретарем: он, вероятно, привык к центральному отоплению и слишком рано закрыл задвижку на обогревающей его спальню печи.