— Передайте это Лаврентию Павловичу, пусть он подумает, кому это дальше отдать — но я думаю, что лучше Курчатову и Харитону — но только им. Помните мою просьбу насчет неизвестных людей? Постарайтесь Андрея Сахарова под любым предлогом из проекта убрать, а лучше вообще прикопайте его потихоньку где-нибудь под кустиком: он — сволочь и предатель. А здесь, — Алексей показал на тетрадный листок, — бомба мощностью в мегатонну и больше, Курчатов разберется, как ее быстро собрать.
— А откуда… — растерянно начал было Виктор Семенович.
— Я же уже говорил: мертвые знают больше живых. Я — знаю, но меня к этому делу привлекать смысла нет совсем: на бумажке изложено вообще всё, что мне об этом известно. Ладно, вы договорились о том, куда мне лететь?
— Да, полетишь в Пхеньян… Только, партизан, ты там все же поосторожнее. Нам еще многое из… знаний мертвых пригодиться может. А раз ты у нас один такой… Успеха! А Лаврентий Павлович бумажку твою уже через час прочитает, обещаю.
В голове у сидящего в кабине самолета Алексея почему-то в голове крутились слова когда-то популярной песни: «Паровоз — хорошо! Пароход — хорошо! Самолёт — ничего. А олени лучше!» Наверное потому, что даже самолетом до Пхеньяна было добираться почти двое суток. В том числе и потому, что прямой рейс на бомбардировщике Ту-4 в Корею никто разрешать не собирался уже по «политическим мотивам»…
Уже поздней ночью на совещании в Кремле Иосиф Виссарионович поинтересовался:
— И что товарищ Ким ответил на наши предложения?
— Помощь оружием он примет с радостью, — ответил товарищ Абакумов. — И наши военные советники… он готов их принять в любых количествах. А насчет простых солдат… у него, оказывается, уже есть предварительная договоренность с товарищем Мао, и исходя из этого мне кажется, что передача в Корею пулеметов, о которых упомянул этот партизан, была бы несколько… несвоевременной. Я не убежден в том, что передавать уже Китаю наше лучшее стрелковое оружие…
— А мне замечание товарища Воронова насчет того, что товарищу Киму нужно успеть победить до того, как проснутся американцы, нравится. Пулеметы мы еще наделаем, а вот время — времени у нас… у товарища Кима крайне мало. И если пулеметы помогут это время хоть немного выиграть… Сколько штук мы можем передать корейской армии в ближайшую неделю?
— Если передавать из штатных запасов расположенных на Дальнем Востоке наших частей, то предлагаемые Вороновым десять тысяч мы как раз за неделю и передадим. И тогда стоит всерьез уже подумать и о предоставлении им карабинов Симонова, чтобы не создавать проблемы с различными патронами. Но в любом варианте тут возникнет проблема с обучением корейских бойцов…
— А повнимательнее отнестись к замечанию этого партизана о бойцах, как вы сообщили, бурятской национальности? У нас в стране есть весьма неплохо подготовленные части войск НКВД, у которых большую часть бойцов составляют представители Узбекистана…
— Думаю, что с пулеметчиками мы в течение нескольких дней проблему решим, — мгновенно откликнулся Виктор Семенович, что же касается передислокации этих бойцов…
— Ли-2, — подал с места голос Лаврентий Павлович, — мы в состоянии направить на перевозку людей до тысячи самолетов, и с ними за примерно двое суток доставить во Владивосток…
— Я займусь этим вопросом, — тут же отреагировал Николай Александрович Булганин. — И мне кажется, что выделить еще сотню самолетов для перевозки людей в Пхеньян было бы целесообразно.
— Думаю, там хватит и пары десятков машин, хотя бы потому, что в Пхеньяне аэродром вряд ли больше бортов принять сможет. Но замечание правильное, и нужно будет направить на аэродромы наших специалистов. Корея небольшая, железнодорожная сеть там… достаточная, так что если мы сможем изыскать какие-то иные пути перевозки техники и людей…
— Товарищ Мао готов предоставить свои возможности…
— Задачи всем понятны? На этом, я думаю, закончим… на сегодня. А вы, Лаврентий Павлович, задержитесь еще минут на пятнадцать.
Когда все остальные вышли и Сталин с Берией остались вдвоем. Иосиф Виссарионович задал последнему единственный вопрос:
— А по этой записке что-то есть?
— Я, как попросил Воронов, передал ее на рассмотрение товарищу Курчатову, но тот при первом прочтении сказал, что пока ничего не понятно. И обещал немедленно, как только он разберется в написанном, мне сообщить. Скорее всего это будет уже завтра… то есть я на это надеюсь. Уж больно глаза у Игоря Васильевича при чтении записки были… горящими.
— Ну что же, это обнадеживает. А вернуть Воронова обратно…
— Вероятно, особого смысла в этом нет. Он всегда предупреждает, когда сообщает именно все, что ему известно. То есть больше, чем в этой записке было, из него не вытянуть…
Алексей приземлился в Пхеньяне уже поздно вечером (по местному времени вечером), и на аэродроме его уже встретили врачи из военного госпиталя и два переводчика из советского посольства. Из Владивостока он прилетел на довольно обшарпанном Ли-2 и при перелете попал в сильную болтанку, так что вид у него после посадки был довольно бледный. А вот у Лаврентия Павловича этим утром вид был просто разъяренным: вчера товарищ Курчатов сообщил ему, что «предложения, изложенные в предоставленной записке, выглядят обнадеживающими, однако на то, чтобы произвести указанное обогащение, по самым оптимистичным прикидкам может потребоваться не менее полугода». То есть замечание Воронова о том, что «изделие можно будет продемонстрировать врагам хоть через месяц» оказалось пустым трепом. Но в целом Игорь Васильевич саму идею оценил очень высоко.
А ярость товарища Берии вызвала телеграмма, отправленная Вороновым перед вылетом из Владивостока: «забыл сказать что центнер третьего с восемьюдесятью процентами шестого дядя Игорь может взять у меня в общаге под кроватью». И там специально посланные люди действительно нашли два больших деревянных ящика с брусками металла, завернутых в густо промасленную бумагу…
Иосифу Виссарионовичу Лаврентий Павлович доложил об этом на специально созванном по этому поводу совещании где-то в час дня, на что Сталин, глубоко затянувшись, как-то философски заметил:
— Он не забыл, он все это хорошо помнил, причем давно помнил. Но, я думаю, он очень не хотел, чтобы мы не пустили его в Корею. Наверное, не надо товарища Воронова за это наказывать… пока. А когда он вернется…
— Если вернется, там же, бывает, и стреляют, и даже бомбы кидают… — угрюмо отозвался Лаврентий Павлович.
— Когда он вернется, мы с ним об этом и поговорим.
— Я понял, Иосиф Виссарионович. Он вернется.
— Хорошо, а теперь, я думаю, пора пригласить и товарищей физиков. И у них уже уточнить, какой эффект даст этот центнер металла…
С аэродрома Алексей сразу направился в госпиталь. В том числе и потому, что ему и жилье прямо в госпитале приготовили. А слегка очухавшись в машине он, после того как сопровождающие товарищи показали ему комнату и приготовленные для него вещи, в сопровождении корейского врача (специально подобранного, со знание русского языка), пошел осмотреть операционные. В которых, несмотря на довольно позднее время, шли операции. С разрешения врача-корейца он зашел и на операции посмотреть, причем ничего особо интересного он там не увидел: все же работали «братские коллеги» весьма профессионально.
Очень даже профессионально, но вот чаще всего, как понял попаданец, серьезно помочь раненым они не могли. И не потому, что профессионализма у них не хватало, а просто потому, что «поздно было»: время, которое потребовалось для перевозки раненого в госпиталь, было потеряно безвозвратно — и это его очень сильно опечалило. Но печалило это Алексея недолго, уже почти ночью в госпиталь заглянул товарищ, с которым Алексей очень сильно захотел уже поговорить. То есть он это захотел еще летя на бомбардировщике из Иркутска в Хабаровск, а при наблюдении за местными хирургами захотел этого уже очень сильно — а если чего-то очень хочешь, то чаще всего желание сбывается. Точнее, сбывается все же иногда, но о том, что что-то не сбылось, люди обычно быстро забывают: все же хорошее лучше запоминается. Так что Алексею «просто повезло», и он даже сумел поговорить с товарищем Ким Ирсеном. Будущий Великий Вождь и Солнце Нации пока был человеком вполне, по мнению Алексея, адекватным. Разговор с ним растянулся почти на полтора часа, и в конце товарищ Ким к предложению Алексея перевести его в какой-нибудь полевой госпиталь отнесся с пониманием. А так же пообещал достать для него «нормальную снайперскую винтовку».
