— Знаю, ты любишь стрелять, — протянул он мне весьма дорогой подарок, — развлечёшь себя в дороге.

— Спасибо пап! — обрадовался я, прижавшись к нему.

Мама подошла и тоже протянула мне чётки с небольшим чёрным крестиком.

— Попросила освятить их во всех соборах, надеюсь они тоже помогут тебе.

Подтянув её к себе, мы все трое замерли в семейных объятьях.

***

Я с теплотой вспоминал вчерашний вечер, поворачиваясь по команде Роксаны, которая мыла меня прямо в комнате, разбрызгивая воду дальше деревянного корыта, в котором я стоял.

— Не ной! — прикрикнул я на неё, — чего тут ещё больше сырости разводишь!

С красными глазами и сопливым носом, она делала свою работу, заливаясь при этом слезами.

— Но. но… — это всё, на что её хватало, перед очередным плачем навзрыд.

— Вот дура, — я покачал головой, сказав заканчивать помывку.

Затем выгнав её, надел свой лучший шёлковый костюм, опоясался дорогущим золотым поясом, затем закрепил на нём кинжал и повесил на шею огромный рубин, просто висящий на двух кольцах крепления сверху и снизу, затем посмотрелся в маленькое изогнутое стеклянное зеркало собственного производства и признал, что годен предстать пред народом.

Мои остальные вещи были уже на корабле, так что я кликнув охрану, простился с мамой, которая тоже рыдала у себя в комнате, и отправился к лодке. Все до единого, кто видел меня проплывающим по каналам, здоровались и желали хорошего пути. Очень много незнакомых лиц поплыли вслед за мной, и провожали до самой пристани у дворца дожа. Практически все были в курсе, что мы плывём в неизвестность и многие нас заранее хоронили. Особенно выделялись семьи команды, которые навзрыд провожали отцов, детей и других близких членов семьи.

— Доброе утро сеньор Франческо, — поздоровался я с нахмуренным компаньоном, — чего такие пасмурные?

— Чувство беспокойства меня съедает Витале, вот уже третий день, — неожиданно признался он, — словно и правда провожаю вас в последний путь.

— Ну, кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — философски ответил я, вызвав изумлённый взгляд с его стороны.

Раздосадовано сплюнув в мою сторону, он перекрестился.

— Ладно, шутки в сторону, — я передал ему пакет документов, — здесь как обычно, инструкции.

— Технологии зеркал есть? — он суетливо засунул бумаги себе под одежду.

— Да, как договаривались, два вида, один для богатых людей, второй для безумно богатых, — хмыкнул я, — и не давайте мастеровым простаивать, а то видел я как они вернувшись к своим привычным производствам, теперь халтурят.

Я погрозил кулаком в сторону Арсенала.

— Не волнуйся, я за всем прослежу, у меня всё больше появляется нужных людей для тотального контроля.

— Бумаги, на треть нашей с вами производственной собственности у моего отца, — вспомнил я, — если не вернусь в течение трёх лет, это будет мой вам подарок. Уж постарайтесь чтобы оставшаяся последняя треть у родителей приносила им хорошую прибыль, мало ли что случится.

— За это точно не стоит волноваться, — отмахнулся он, — я был против твоего предложения, но ты сам так решил.

— Ладно, — я вздохнул и протянул ему руку, — до встречи сеньор Франческо.

— До встречи Витале, — он пожал её в ответ, — возвращайся с деньгами.

Я засмеялся, кто-кто, а компаньон даже в такой момент думает о прибыли.

Помахав рукой всем провожающим, я взобрался на борт. Ждали только меня. Громко на рынде отбили склянки, удивив фактом наличия латунного колокола на корабле окружающий народ, и по приказу капитана матросы поставили кливер. Корабль словно прощаясь с родным городом, сначала нехотя разворачивался, но по мере поворота, вставая в бейдевинд от набегающего ветра, стал всё больше прибавлять вскорости.

Вскоре крики и шум толпы стали не слышны из-за шума волн, разбивающихся о нос бригантины.

— Сеньор штурман, прошу дать курс, — попросил меня Бертуччи. За его словами следили все свободные от вахт.

Я молча показал рукой в сторону открытого моря, подальше от побережья. Офицеры, матросы и мичманы переглянулись между собой и перекрестились, когда раздался его зычный голос.

— Рулевой?! Заснул?! Дать плетей?

Тот вздрогнул и стал крутить штурвал в нужную сторону.

— Нет капитан. Простите капитан.

13 января 1195 года от Р.Х., Гибралтар

Север Атлантического океана встретил нас неприветливо. Тучи скапливались на небе, грозя устроить шторм, а волны поднимались на два метра, разбиваясь о нос корабля и заливая переднюю часть. Одна польза от этого была несомненная, гальюны по обоим сторонам бушприта само обмывались и очищались быстрее, чем в них гадили.

Особых приключений до выхода в первый океан у нас не было, галеры, завидев кучу парусов тут же старались убраться с нашего пути, арабы же, видимо наученные чужим горьким опытом лишь издалека наблюдали за бригантиной, разрезающей воды, рядом с их берегами. Нападать или мешать движению они не собирались, поэтому из Средиземного моря мы достаточно быстро и ловко перешли на следующую локацию нашего пути.

За это время случилось лишь пара несчастных случаев, когда в качку моряки срывались с рей и падая, разбивались о палубу. Их приходилось хоронить, привязывая ядро к ногам и читая молитвы за упокой души раба Божьего. Мне пришлось выступать ещё и судовым капелланом, поскольку особо желающих больше не было, да и Святые писания как оказалось, наизусть знал только я. Так что кроме этих обязанностей, приходилось ещё вечером собирать всю не занятую на вахтах команду на палубе и проводить мессы, с чтением Евангелие и Нового Завета.

Главная неприятность случилась тогда, когда я проснулся ночью от тишины, и лёжа на узком сундуке не услышал отбития склянок. Пришлось вставать, будить боцмана и вместе проверить вахтенного, ответственного за наблюдением за песочными часами. Он обнаружился спящим, а песок давно вытек из верхней колбы, так что мы остались без корабельного времени.

Вызванные матросы, арестовали и приковали провинившегося, рядом с пороховым складом, наутро же, была построена абсолютна вся команда, все офицеры и мичманы, а капитан зачитав приговор, приговорил его к смертной казни. Он тут же был приведён в исполнение, бедолагу просто столкнули за борт и его крики недолго раздавались в океане, похороненные высокими волнами. Но зато, теперь каждый понял, насколько это важная вахта, и когда я в течение двух дней с помощью солнца, симбионта и матюгов, наконец смог восстановить ход прежнего корабельного времени, больше желающих поспать рядом с часами и рындой, пока не находилось.

Про количество наказаний плетьми я вообще не упоминаю, так как теперь их могла легко получить вся смена прозевавшая или недостаточно быстро выполнившая приказы капитана по постановке или убиранию парусов. Так однажды мы чуть не перевернулись, когда налетели внезапные яростные порывы ветра и нужно было уменьшить площадь парусов. Из-за невнимательности и нерасторопности марсовых у нас порвался фок-брамсель, который пришлось снимать и менять на запасной, чтобы потом починить. Выяснять, чья это была вина конечно не стали, а наказали всю смену, вместе с мичманом, который должен был за ними следить. Вот так, плётками и доброй молитвой, мы и шли всё это время.

Мне же кроме дополнительных взятых на себя социальных обязательств, нужно было тщательно имитировать деятельность штурмана. Почему имитировать? Потому что я не мог просто выйти на палубу, покрутить головой и указать нужный курс. Вот и приходилось вытаскивать созданные для этого случая предметы, такие как сухой компас с нанесёнными на нём от балды делениями, да посох Иакова с такими же рисками, да ещё и надписями, сделанными на современном русском языке. Все эти мои телодвижения моментально вызывали живейший интерес старших офицеров и особенно капитана, который постоянно крутился рядом, пытаясь выспросить, как и что я делаю. Понятное дело, что я ограничивался одной фразой.