— А да, кстати, — сеньор Франческо повернулся ко мне, — а как ты назвал корабль?

Я легко улыбнулся.

— Только не обижайтесь сеньор Франческо. Это просто шутка.

Тот моментально нахмурился.

— Витале, мне нельзя волноваться, доктор запретил!

— В общем, сами всё увидите, — я помахал ему рукой и направился в сторону бригантины.

Всего за двадцать минут, она была готова к отходу и сначала на бушприте появился кливер, который натягиваемый ветром, стал медленно тянуть корабль в сторону выхода из гавани Арсенала, затем Бертуччи осторожно поставил фок-марсель, и когда мы, осторожно маневрируя вышли в свободную от других кораблей зону, народ на пристанях и берегу ахнул, когда наверху мачт новинки, взметнулась громада парусов. Их казалось было столько, словно на море появилось небольшое облако. Столько никто и никогда не видел в своей жизни. Тут же, с задней части кормы было стянуто льняное покрывало, показывая скрытое до этой поры, имя корабля.

Сеньор Франческо схватился за сердце, его дочь яростно закусила губу, а её лучшая подруга Елена, покраснела от шеи до самых кончиков ушей. Лица многих взрослых из влиятельных домов повернулись к ней, в задумчивом размышлении над случившемся, а в это время корабль с золотым профилем девушки, ниже которого были закреплены бронзовые буквы, складывающиеся в имя «Елена», быстро набирая ход, скрылся за одним из островов.

— Чудо! Это просто чудо Витале! — кричал Бертуччи, который удерживаясь за кливер-леер балансировал на тонком утлегаре бушприта, вдыхая свежий ветер и веселился словно ребёнок, поскольку бригантина набрала весьма приличную скорость по расчётам моего симбионта, примерно в двенадцать-четырнадцать узлов. С лёгкостью, словно стоячих, обходя все попадающиеся нам по пути суда. Гребцы, а главное капитаны которых удивлённо собираясь у одного из бортов ещё долго смотрели нам вслед.

Команда, многие из которых всё ещё не верили, что они до сих пор живы, но даже они смотрели, как корабль разрезая волны, легко обходит своих вёсельных сотоварищей.

— Витале! Корабль просто чудо! — капитан вернулся к штурвалу и отогнав от него рулевого, сам взялся за деревянные рукояти.

— О-о-о, какое блаженство, — продолжал восхищаться он, чувствуя, как всего несколько оборотов штурвала заставляют бригантину поворачивать нос в нужную ему сторону.

Он повернул ко мне заплаканное от счастья лицо.

— После рождения дочерей, я думал больше никогда не буду так счастлив в жизни, — признался он, — но теперь даже и не знаю.

— Ну значит хватить веселиться, — хмыкнул я, — приступайте к тестам, что я написал. Нам нужно понять управляемость и мореходность моей ласточки, пока судно идёт в фордевинд. Заметили небольшое рыскивание? Нужно быть внимательнее, чтобы не повредить паруса.

— Хорошо Витале, прости, — он с трудом стал серьёзным, — просто душа переполнена чувствами, и нет слов выразить, как прекрасен корабль.

— Считайте, что выразили, поскольку я знаю это лучше, чем кто-либо другой, — ухмыльнулся я.

Пока он занимался своей работой, я кликнул пороховых юнг, которых набрал в портовых притонах. Четыре самых смышлёных семилетки, которым выпал небывалый шанс попасть на корабль, преданными глазами смотрели на меня, боясь помять выданную им форму. У всех на моём корабле она была единого образца, просто должности и звания отличали различные нашивки, у этой ребятни были вышиты серебряными нитями пушки, такие же, но золотым шитьём были на форме канониров.

— Пора и нам, попрактиковаться в реальных условиях, — обратился я к своему старому знакомому капитану Марко, который согласился сменить свою галеру, на «Елену». Теперь он в табеле значился конечно не капитан, а бомбардир, главный над всеми канонирами и юнгами. Хотя их было пока немного, так что можно было сказать, что и над всеми самыми юными матросами корабля в целом.

— Слушаюсь штурман, — наклонил он голову и стал распоряжаться своей командой, чтобы приготовили одну из пушек к стрельбе.

Я стоял и смотрел, как со многими сотнями часов отработанных движений на берегу, всё начинает двигаться и расписанная мной программа действий каждого члена этой слаженной команды ни сбивается ни на секунду. Неоднократно выпоротые юнги, быстро перебирая ногами, тем не менее осторожно несли картузы с порохом, их тут же принимали канониры, внимательно следя, чтобы ни искры от горящих фитилей запалов не попало на ткань. Несколько минут на заряжание и пушка готова к стрельбе. Я показал куда примерно должно упасть ядро, Марко винтами станины привёл дуло в подходящее положение и подхватив запальник, поджёг порох на отверстии с насыпанным там порохом.

Тот моментально вспыхнул и пушка через секунду раскатисто ухнула, выплюнув зашелестевшее в воздухе чугунное ядро и откатилась назад, но удержалась от того, чтобы проехаться по ногам команды из-за намотанного на винград каната, закреплённого на внутренних скобах борта.

Подняв небольшой всплеск воды, ядро значительно не долетело до указанного мной места, которое к тому же мы ещё и прошли. Марко виновато посмотрел на меня, ожидая выговора.

— Качка, непривычные условия и движение, — я лишь покачал головой, — будем жечь столько пороха, сколько потребуется, чтобы вы научились учитывать все эти факторы.

— Клянусь вам своей душой, сеньор Витале! — горячо воскликнул он, прижав руку к сердцу. За ним это тут же повторил весь его новоиспечённый канонирский состав, за исключением конечно тех, кто сидел в пороховом погребе, готовя заряды для пушек.

***

Спустя пять дней, полностью завершив то, что хотели, мы пошли в обратный путь, все невероятно довольные проделанной работой. От капитана, до юнги у всех было приподнятое настроение от сопричастности к кораблю, равного которого не было ни у кого. Бертуччи вообще иногда даже забывал спать, настолько ему нравилось возиться с кораблём и командой, оттачивая их действия до одному ему понятному идеалу. Причём недовольных не было и в помине, матросы с радостью бросались выполнять команды.

В таком состоянии мы и возвращались обратно, проходя мимо островов Сардинии.

— Паруса! — громкий крик сверху, отвлёк моё внимание от пушек. Оставив проверять наличие трещин или подпалин, я поднялся к капитану. Он показал рукой на три генуэзские галеры, быстро движущиеся нам наперерез. И тут мне на память пришли слова отца, и собственное обещание разобраться с проблемным вопросом. Я повернулся к стоявшему рядом капитану и спокойно спросил его.

— Вам не кажется сеньор Бертуччи, что нас здесь кто-то не уважает?

Тот удивлённо посмотрел на меня, и осторожно ответил.

— Это так сеньор Витале, но у нас вроде бы как мир с Генуей.

— Да, но их намерения явно враждебные, сеньор Бертуччи, — показал я на приближающиеся корабли, команда которых явно готовилась к бою. То тут, то там солнце отражалось бликами от доспехов команды.

— С этим, я не могу с вами не согласиться, — кивнул он.

— Тогда чего вы ждёте? — я поднял одну бровь.

— К бою! — зычный крик капитана подхватил старший помощник, потом боцманы и команда засуетилась, занимая боевой распорядок.

— Сеньор Марко, — я повернулся к замершему рядом бомбардиру, — потопите их пожалуйста для меня.

— С превеликой радостью, господин Витале, — хмыкнул тот и бросился отдавать приказы.

Канонерские команды расчехляли пушки одного борта, готовя их к бою, а юнги бросились вниз, неся заряды ко всем шести готовым пушкам. Вскоре, когда корабль меняя галсы и маневрируя с такой скоростью, что легко уходил от менее ходких галер, огрызнулся слитным залпом пушек, то от былой прыти противника не осталось ничего.

Брызги щепы, от попадания по бортам ядер, словно ударом шрапнели снесли сразу десяток гребцов со своих мест. С удирающих галер донеслись крики ужаса и проклятий.