Отчаянно рубился Осляда — командир псковского отряда. Он, в окружении своего десятка собрал на себе не менее двадцати врагов и явно проигрывал схватку, несмотря на весь профессионализм и отличное владение мечом.

— Франческо, — обратился я к генуэзцу, отряд которого оставался в резерве и показал рукой в сторону Осляды.

Стрелки побежали к месту сражения псковского командира, из двенадцати ратников, вступивших в бой с данами, их оставалось только пять, а Осляда был ранен в ногу, которую волочил за собой, постепенно отступая под усиливавшийся натиск озверелых от потерь датчан. Пятьдесят стрелков практически на ходу разрядили свои арбалеты и достали большие кинжалы. Еще минута, и даны замертво лежат, а раненых псковичей на плечах уносят с поля боя североитальянские стрелки. Вот скажи мне как историку, что такая картина вообще возможна, рассмеялся бы и посоветовал протрезветь фантазеру.

Тем временем, даны окончательно пришли в себя, в то время, как наша конница была отвлечена на новую цель — на поле боя входили новые отряды датчан. Русские всадники, быстро перегруппировавшись и выдержав паузу, чтобы самой не застрять в узком проходе, дожидались достаточного количества пехотинцев, после ударили стальным кулаком по растерявшимся врагам. Явно даны шли уже на дележ добычи, а тут дичь кусает самого охотника.

Схватка, которая, казалось, уже выиграна, могла стать свалкой, чего я так не хотел. Большие потери не нужны, уже те, что имеем — много. Но я медлил выкладывать последний козырь. Пока до арбалетчиков даны не добрались, и стрелкам удается большей частью дробить датчан на мелкие отряды, отсекая слаженными выстрелами, есть возможность русской пехоте рубится с противником имея некоторое преимущество в численности групп. Но нам попались опытные датские воины и, чуть в стороне от избиения своих соплеменников, они уже выстраивались в две линии.

— Бер, труби, — приказал я своему телохранителю, у которого, как мне казалось, были бездонные легкие и лучше его сигнал никому не подать.

Из-за кустов и деревьев спешно стали выходить две сотни кованой рати, состоящих в основном из берендеев и новиков. У них в лесу было небольшое пространство, в том числе и поляны с специально вырубленными деревьями и кустами, чтобы хватило компактно разместиться двум сотням всадникам.

Указав Курутаю, который решил лично возглавить отряд своих соплеменников, направление удара, я сам быстрым шагом пошел в сторону самого опасного участка сечи.

С улюлюканьем и гиканьем две сотни тяжелых всадников устремились вперед, на ходу перестраиваясь. Пять десятков новиков оказались внутри «клина». Не ожидая атаки конницы, часть датчан побежала. Я вначале подумал, что они бегут с поля боя, но воины подбежали к месту, где лежали около двух десятков длинных копий и уже с ними устремились обратно, занимая свое место в строю.

Однако, не успели даны ничего противопоставить удару такой мощи. Вот только обидно, что три лошади из строя выпали, взбрыкнули и чуть не скинули своих наездников, когда наткнулись на копья. Я еще удивился сноровке одного всадника, который не только не свалился с коня, но и смог успокоить жеребца. Видимо, не весь наш чеснок убрали даны, так как еще шесть коней на подходе к строю датчан взбрыкнули и отказались идти в бой — на своих минах и подорвались.

Между тем строй противника был нарушен и, после того, как конница прошила насквозь данов и удалилась вперед, не теряя темпа, за дело взялись арбалетчики, расстреливая вновь растерявшихся врагов.

Мы с Бером шли вдвоем по полю боя и помогали отдельным группам пехотинцев, которые уже добивали датчан. В руке был пистолет, но я не стрелял — патроны являются невосполнимым ресурсом. Замах, удар — и от огромного меча Бера тело датчанина, защищенное только кожаным доспехом с небольшими наклепками, разрубается на две части.

Мне чуть плохо не стало, но опять накатывающую рефлексию прервали четыре дана, бегущие прямо на нас. Один, который был ближе всего ко мне, занес над головой боевой топор. Приседаю, подымая щит над головой и резко подрезаю ногу дана, который все же смог нанести свой удар, от которого даже щит затрещал и, видимо, получил трещины. Противник валится с криком — теперь он без ноги. Удар в плечо — меч второго противника попадает в защищенное место, но некоторое время боль от гематомы будет приносить дискомфорт. Подныриваю под руку дану и уже сзади противника наношу удар в шею. Больше по близости врагов нет.

Осмотрев поле битвы, заметил, что не все идет хорошо — две группы арбалетчиков оказались сами отсечены от других ратников нашего войска и, по сути, они уже стали невосполнимыми потерями, как не стараются с метров двухсот достать окружающих генуэзцев данов наши лучники, противостоять короткими мечами слаженной работе датских воинов не выйдет. Не успевали мы и на помощь, если только не подставляться на фланговый удар противника еще большему количеству воинов.

Еще пятнадцать минут ожесточенного боя с отчаянно сопротивляющимися датчанами прошли в крайней нервозности. Стрелять из пушки было невозможно, так как все сражение превратилось в череду очаговых противостояний, в котором плохо обученные ратники из школы проигрывали в индивидуальном мастерстве более опытным данам.

Я же понимал, что введение потомками викингов даже четырех сотен в свежих и организованных отрядов в бой превратит качающийся маятник сражения не в нашу сторону, но Бог хранит Русь… В узком проходе к полю сражения показались не датские воины, а русские всадники, пусть частью булгары, частью берендеи — здесь и сейчас они все русские, так как за Русь кровь свою проливают. Удар конницы окончательно подорвал боевой дух у противника, и они начали сдаваться. Что творилось у стен Ревеля, я не знал, так как находился в низине в центре сражения, но догадывался, что эсты пошли на вылазку, иначе как действиями союзников, я не мог объяснить отсутствие части войска датчан на поле боя.

Впереди послышались радостные крики, означающие, что мы победили.

Молодой парень лет шестнадцати с длинными светлыми волосами, немного рыжеющими на палящем солнце и с добрым, немного полноватым лицом молился в личном королевском шатре вместе со старшими офицерами своего войска. Вольдемар, прозванный Молодым, в противоположность своему отцу так же Вольдемару, был взволнован. Впервые именно он командует войском, ему отец и датская знать доверили отвоевать обратно город Ревель, который год назад захватили поганые язычники эсты с помощью русичей.

Называть местное население погаными, а русичей дикарями было крайне важно, чтобы тебя правильно принимали в обществе, окружающем молодого младшего монарха. Ведь статус соправителя Дании сильно пошатнулся, когда его, вместе с отцом захватил этот ублюдок, граф шверинский Генрих, имя которого парень даже в уме не мог произносить без приступа злости. Сейчас же, во время молитвы было бы не к месту проявлять лишние эмоции.

Еще и года не прошло, как оба правителя Дании вернулись из плена. И причиной тому были не потерянные земли Дании, на которые претендует император, а объявленный крестовый поход против русичей. Воевать в этом богом забытом крае датские рыцари больше не хотели. Под угрозой территории самого государства, в которые вцепился этот шут Фридрих. Понятно, что нельзя распылять силы на два фронта, земля эстов не особо гостеприимная. Он уже три недели осаждает Ревель и потерял больше трех сотен воинов, которые так нужны для страны. И как быть дальше? Император не применит воспользоваться возможностью и захватит все датские земли, где только слышится немецкий язык. Нужно быстро побеждать и уводить от сюда войско в Данию.

— Ваше величество, — в шатер ворвался офицер.

— Да как ты смеешь? Прерывать молитву своего короля, — взбеленился духовник, который с умилением наблюдал за тем, как его воспитанник истово молится.

— Ваше величество, к северу из-за леса вышли конные рыцарей и обоз, — не обращая внимания на крик священника, доложил офицер.